Сорок пять - Александр Дюма

– О, я понимаю, в чем дело! – вскричала королева. – Фоссэз, так кичившаяся своей добродетелью, Фоссэз, лживо изображавшая себя девственницей, Фоссэз беременна и скоро должна родить.

– Я этого не сказал, друг мой, – заметил Генрих, – я этого не сказал, это утверждаете вы.

– Это так, сударь, это так! – вскричала Маргарита. – Ваш вкрадчивый тон, ваше ложное смирение – все доказывает, что я права. Но есть жертвы, которых от своей жены не может требовать даже король. Покрывайте сами грехи Фоссэз, сир. Вы ее соучастник, это ваше дело: страдать должен виновный, а не невинный.

– Правильно, виновный. Вот вы опять напомнили мне выражение из этого ужасного письма.

– Каким образом?

– Да, виновный – по-латыни будет, кажется, nocens?

– Да, сударь, nocens.

– Так вот, в письме стоит: «Margota cum Turennio, ambo nocentes, conveniunt in castello nomine Loignac». Боже, как жаль, что при такой хорошей памяти я так мало образован!

– Ambo nocentes, – тихо повторила Маргарита, становясь белее своего крахмального кружевного воротника, – он понял, он понял.

– «Margota cum Turennio ambo nocentes». Что же, черт побери, хотел мой братец сказать этим ambo? – безжалостно продолжал Генрих Наваррский. – Помилуй бог, дорогая моя, удивительно, как это вы, так хорошо знающая латынь, еще не дали мне объяснения этой смущающей меня фразы.

– Сир, я уже имела честь говорить вам…

– Э, черт возьми, – прервал ее король, – да вот и сам Turennius бродит под вашими окнами и глядит ввысь, словно дожидается вас, бедняга. Я дам ему знак подняться сюда. Он человек весьма ученый и скажет мне то, что я хочу знать.

– Сир, сир! – вскричала Маргарита, приподнимаясь с кресла и складывая с мольбою руки. – Сир, будьте великодушнее, чем все сплетники и клеветники Франции.

– Э, друг мой, сдается мне, что у нас в Наварре народ не более снисходительный, чем во Франции, и только что сами вы… проявляли большую строгость к бедняжке Фоссэз.

– Строгость, я? – вскричала Маргарита.

– А как же, припомните. А ведь нам здесь подобает быть снисходительными, сударыня. Мы ведем такую мирную жизнь: вы даете балы, которые так любите, я езжу на охоту, которая меня так развлекает…

– Да, да, сир, – сказала Маргарита, – вы правы, будем снисходительны.

– О, я был уверен в том, что сердце у вас доброе.

– Вы ведь знаете меня, сир.

– Да. Так вы пойдете проведать Фоссэз, не правда ли?

– Да, сир.

– Отделите ее от других фрейлин?

– Да, сир.

– Поручите ее своему личному врачу?

– Да, сир.

– И никакой охраны. Врачи молчаливы, им уж так положено. А солдаты привыкли болтать.

– Это верно, сир.

– И если, на беду, то, о чем говорят, правда и бедняжка, проявив слабость, поддалась искушению…

Генрих возвел очи горе.

– Это возможно, – продолжал он. – Женщина – сосуд скудельный. Res fragilis mulier est, как говорится в Евангелии.

– Но я женщина, сир, и знаю, что должна быть снисходительной к женщинам.

– Ах, вы ведь все знаете, друг мой. Вы поистине образец совершенства и…

– И что же?

– И я целую вам ручки.

– Но поверьте, сир, – продолжала Маргарита, – жертву эту я приношу лишь из добрых чувств к вам.

– О, – сказал Генрих, – я же вас отлично знаю, сударыня, и брат мой, король Франции, тоже: он говорит о вас в этом письме столько хорошего, добавляя: «Fiat sanum exemplum statim, atque res certior eveniet».[55] Хороший пример, о котором здесь идет речь, без сомнения, тот, который подаете вы.

И Генрих поцеловал холодную, как лед, руку Маргариты.

– Передайте от меня тысячу нежных приветов Фоссэз, сударыня. Займитесь ею, как вы мне обещали. Я еду на охоту. Может быть, я увижу вас лишь по возвращении, может быть, не увижу никогда… волки эти – звери опасные. Дайте-ка я поцелую вас, друг мой.

И он почти с нежностью поцеловал Маргариту и вышел, оставив ее ошеломленной всем, что она услышала.

Глава 17

Испанский посол

Король вернулся в свой кабинет, где уже находился Шико.

Шико все еще тревожило объяснение между супругами.

– Ну как, Шико? – сказал Генрих.

– Как, сир? – переспросил Шико.

– Знаешь ты, что говорит королева?

– Нет.

– Она говорит, что твоя проклятая латынь разрушает наше семейное счастье.

– Эх, сир, – вскричал Шико, – ради бога, забудем эту латынь и на том покончим. Когда латинский текст читаешь наизусть, это совсем не то, что написать его на бумаге: первый развеется по ветру, а со вторым и огонь не справится.

– Я-то, – сказал Генрих, – о нем, черт меня побери, даже и не думаю.

– Ну и тем лучше.

– Есть у меня другие дела, поважнее.

– Ваше величество предпочитаете развлекаться, правда?

– Да, сынок, – сказал Генрих, не очень-то довольный тоном, которым Шико произнес эти несколько слов. – Да, мое величество предпочитает развлекаться.

– Простите, но, может быть, я помешал вашему величеству?

– О, сынок, – продолжал Генрих, пожимая плечами, – я уже говорил тебе, что здесь у нас не то, что в Лувре. Мы и любовью, и войной, и политикой занимаемся на глазах у всех.

Взор короля был так кроток, улыбка так ласкова, что Шико осмелел.

– Войной и политикой меньше, чем любовью, не так ли, сир?

– Должен признать, что ты прав, любезный друг: местность здесь такая красивая, лангедокские вина такие вкусные, женщины Наварры такие красавицы!

– Но, сир, – продолжал Шико, – вы, сдается мне, забываете королеву. Неужели наваррки прекраснее и любезнее, чем она? В таком случае наваррок есть с чем поздравить.

– Помилуй бог, ты прав, Шико, а я ведь просто забыл, что ты посол, представляющий короля Генриха Третьего, что Генрих Третий – брат королевы Маргариты и что в разговоре с тобой я хотя бы из приличия обязан превознести госпожу Маргариту над всеми женщинами! Но ты уж извини меня за оплошность, Шико: я ведь, сынок, к послам не привык.

В этот момент дверь открылась, и д'Обиак громким голосом доложил:

– Господин испанский посол.

Шико так и подпрыгнул в кресле, что вызвало у короля улыбку.

– Ну вот, – сказал Генрих, – внезапное опровержение моих слов, которого я совсем не ожидал. Испанский посол! Чего ему, черт возьми, от нас нужно?

– Да, – повторил Шико, – чего ему, черт возьми, нужно?

– Сейчас узнаем, – сказал Генрих, – возможно, наш испанский сосед хочет обсудить со мной какое-нибудь пограничное недоразумение.

– Я удаляюсь, – смиренно сказал Шико. – Его величество Филипп Второй,[56] наверно, направил к вам настоящего посла, а я ведь…