Проект «Аве Мария» - Энди Уир
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Полагаю, ответ прост: какая бы форма жизни ни прилетела из космоса, она явно не боялась азота. А таумебы, которые появились позже, боятся.
У Рокки от уныния подкашиваются ноги.
— Дело плохо. В воздухе Терции восемь процентов азота.
Я сижу на табурете, скрестив руки на груди.
— В воздухе Венеры три с половиной процента азота. Та же проблема.
Туловище Рокки припадает еще ниже, а голос опускается на целую октаву:
— Безнадежно. Воздух Терции изменить нельзя. Воздух Венеры изменить нельзя. Таумебу изменить нельзя. Безнадежно.
— Изменить воздух Венеры или Терции мы не силах. Но, может, мы сумеем изменить таумебу? — рассуждаю я.
— Как, вопрос?
Я беру со стола планшет и пролистываю свои записи по эридианской физиологии.
— Эридианцы болеют? Страдает ли ваш организм внутренними недугами?
— Некоторые да. Очень-очень плохо.
— А как ваш организм убивает болезни?
— Эридианское тело закрыто, — поясняет Рокки. — Открывается только во время еды или откладывания яйца. Когда щель закрывается, область изнутри надолго раскаляет приток горячей крови. И это убивает все болезни. Болезнь может попасть в организм только через рану. Тогда все очень плохо. Организм изолирует инфицированную область. Жар от горячей крови убивает болезнь. Если болезнь быстрая, эридианец умирает.
Иммунная система отсутствует в принципе. Только жар. Почему бы и нет? Горячее кровообращение доводит жидкость до кипения, и мышцы эридианца начинают сокращаться. А если использовать жар еще и для приготовления и стерилизации поступающей пищи? Кроме того, кожа у эридианцев состоит из тяжелых оксидов (практически каменная), поранить или пробить такую броню крайне сложно. Даже их легкие не обмениваются материалом с внешней средой. Если внутрь попадает патоген, организм изолирует зараженную область и кипятит. Эридианское тело — почти неприступная крепость. А человеческое тело скорее напоминает не имеющее границ полицейское государство.
— Люди устроены совсем иначе, — замечаю я. — Мы постоянно болеем. У нас очень мощная иммунная система. К тому же мы находим лекарства от болезней в самой природе. Они называются «антибиотики».
— Не понимаю, — жалуется Рокки. — Лекарства от болезней находите в природе, вопрос? Как, вопрос?
— Другие земные организмы развили в себе защиту от тех же болезней. Они вырабатывают химические вещества, которые убивают болезнь, не повреждая остальные клетки. Люди съедают эти вещества, и болезнь погибает, но клетки человеческого тела остаются нетронутыми.
— Удивительно! У эридианцев такого нет!
— Впрочем, система несовершенна, — признаю я. — Сначала антибиотики работают прекрасно, а потом, с годами, становятся все менее эффективны. И, наконец, перестают помогать вовсе.
— Почему, вопрос?
— Болезни меняются. Антибиотики убивают почти всю болезнь в организме, но какая-то ее часть выживает. Используя антибиотики, люди невольно обучают болезни, как бороться с лекарствами.
— А! — Туловище Рокки слегка приподнимается. — Болезнь развивает защиту от вещества, которое ее убивает!
— Да, — отвечаю я, указывая на «аквариум». — А теперь представь, что таумеба — это болезнь. А азот — антибиотик.
Рокки застывает, а потом резко выпрямляется в полный рост.
— Понимаю! Надо сделать среду почти смертельной! Вырастить таумебы, которые выживут. Сделать среду более смертельной. Вырастить тех, кто выживет. И снова-снова-снова!
— Именно! — радуюсь я. — Нам необязательно понимать, почему или как азот убивает таумеб. Нужно лишь вывести азотоустойчивое поколение.
— Да! — кричит Рокки.
— Отлично! — Я хлопаю по крышке «аквариума». — Сделай мне десять таких, только поменьше. И предусмотри устройство, которое позволит извлекать партии таумеб, не прерывая ход эксперимента. А еще понадобится очень точная система подачи газа, чтобы я мог четко контролировать объем азота, закачанного в камеру.
— Хорошо! Сделаю! Сейчас же!
Рокки опрометью мчится в спальный отсек.
* * *
Я проверяю результат спектрограммы и расстроенно качаю головой.
— Плохо. Полный провал.
— Грустно, — раздается голос Рокки.
Я задумчиво подпираю кулаком подбородок.
— Может, я попробую отфильтровать токсины?
— Может, ты сосредоточишься на таумебах? — Когда Рокки язвит, он выдает особый йодль. И сейчас этот йодль слышится очень явственно.
— У них все прекрасно! — Я бросаю взгляд на камеры с таумебами, стоящие вдоль стены лаборатории. — Нам остается только ждать. Мы получили неплохие результаты. Я уже увеличил азот до 0,01 процента, и таумебы выжили. Следующее поколение должно выдержать 0,15 процента.
— Это пустая трата времени. И моей еды.
— Хочу понять, могу ли я питаться твоей едой.
— Питайся своей едой.
— Настоящей еды у меня осталось лишь на несколько месяцев. А на борту твоего корабля запас, рассчитанный на двадцать три эридианца на несколько лет. Земные и эридианские организмы используют те же белки. Возможно, я смогу питаться твоей едой.
— Почему ты говоришь «настоящая еда», вопрос? А что такое «ненастоящая еда», вопрос?
Я снова проверяю результат анализа. Почему в эридианской еде столько тяжелых металлов?
— Настоящая еда — та, у которой приятный вкус. Которую ешь с удовольствием.
— А есть еда, которую едят без удовольствия, вопрос?
— Да. Жидкое питание во время комы. Робот кормил меня им во время полета сюда. Этого добра у меня на четыре года.
— Вот и питайся им.
— Оно невкусное.
— Вкусовые ощущения не так важны.
— Эй! — возмущаюсь я. — Для людей они очень важны!
— Люди странные.
Я указываю на дисплей спектрометра.
— Почему в эридианской еде содержится таллий[181]?
— Полезно.
— Таллий убивает людей!
— Вот и питайся едой для землян.
Я раздраженно фыркаю и поворачиваюсь к камерам с таумебами. Рокки превзошел себя. Я могу регулировать количество азота с точностью до одной миллионной. Пока что все идет хорошо. Да, нынешнее поколение способно выдерживать лишь капельку азота, но это на капельку больше по сравнению с их предшественниками.
План работает! У наших таумеб развивается невосприимчивость к азоту. Справятся ли они когда-нибудь с 3,5 процента азота на Венере? Или с целыми 8 процентами на Терции? Кто знает? Поживем — увидим.
Количество азота я отслеживаю в процентах. Мне это сходит с рук только потому, что во всех случаях астрофаги размножаются там, где давление воздуха составляет 0,02 атмосферы. А раз давление во всех экспериментах одинаково, достаточно следить лишь за процентом азота. По правилам надо бы отслеживать «парциальное давление». Но это утомительно. Поэтому я просто поделил на 0,02 атмосферы, а потом снова умножил на них же, когда обрабатывал данные.
Я ласково похлопываю крышку третьей камеры. Моя
