Врачу: исцелись сам! - Владимир Сергеевич Митрофанов

Путешествие было довольно трудным, но там, среди болот, они, наконец, обнаружили тот самый монастырь. Удивительно, что там, на небольшом клочке твердой земли, стояла уже частично разрушенная, но еще прекрасная каменная церковь, окруженная сгнившими остатками деревянных построек. Сразу возникал вопрос: раз они, два здоровых мужика, еле-еле сюда ногами дошли, то как, интересно, сюда завозили камень и почему именно сюда? Уровень воды был там почти, что вровень с землей. Опять же вопрос вставал: как же укрепляли фундамент. Оказалось, что там, на острове, было два колодца, типа купальни с мертвой и живой водой. Остались даже части купален: заваленные перила и полусгнившие доски мостков. Тут же были видны следы предыдущих и не столь давних посещений, типа пустых бутылок и окурков. В тот день было не слишком тепло, да еще и дождливо, но уйти оттуда, не окунувшись в купели, было бы обидно. Ведь за этим, по сути, они и пришли. Доски на мостках от времени осклизли, лезь было боязно, но следы на земле от босых ног рядом были совсем недавние. Долгобродов с Борисковым прямо под дождем начали раздеваться. Тут была одна тонкость – никто не знал, в который водоем надо опускаться первым – с мертвой водой или же с живой. По сказкам вспомнили, что надо поначалу с мертвой (нпременно спрыскивали убитого богатыря мертвой водой), а потом – живой. Тут еще и определить нужно было, где какая. Посмотрели, что вокруг одной купели ничего не растет, да еще и кости какого-то лесного животного лежат рядом. Сочти эту купель за мертвую. Влезли туда абсолютно нагишом. Вода была холодная и очень мягкая. Долгобродов попробовал ее на вкус: вкус у воды был никакой. Капля попала Борискову в глаз, и тут же показалось, что будто бы защипало. Посидели в купели, пока не затрясло, затем пошли в другую. Тело на воздухе горело. На мостках другой купели было тоже склизко, вода была темная, и действительно, вроде как другая, болотная. Долгобродов, немного побарахтавшись, вылез, встряхнулся, как пес: "Вот сейчас приду к жене, сразу ей и вставлю!" – вдруг сказал он. В нем плескалось радостное возбуждение.

– Ты гляди, может быть, тут вода-то радиоактивная или ядовитая – которая мертвая, чего тогда ее мертвой-то прозвали? – несколько остудил его пыл Борисков, стуча зубами.

Борисков, может быть, и поехал бы отдыхать за границу или на юг, да денег не было, а вот Долгобродов сознательно любил такие вот поездки по глубинке России, а в ближнее зарубежье он и не совался. Как исключение, прошлым летом они всей семьей поехали в Крым, но почему-то взяли копию свидетельства о рождении ребенка, незаверенную нотариусом. Российский пограничник, посмотрев документы, покачал головой: "Я-то вас пропущу, а хохлы не пропустят ни за что". Однако все-таки рискнули, поехали, и действительно, тут же, со слов Долгобродова, "выскочил хохленок: езжайте, мол, назад". Сначала предложили ему взятку сто рублей. Тот даже засмеялся: "Тут вам граница, а не рынок!" Спросили: сколько тогда. Он ответил: двести долларов. Это было уж слишком. Послали Наталью договариваться. Та все-таки уболтала до стошки баксов. Тут же машину провели через границу без всякого досмотра. Когда давали деньги, таможенник, очень довольный, решил предупредить Долгобродова: "Там тебя будет останавливать экологический контроль в форме – ты ни в коем случае не останавливайся, а то с тебя еще денег состригут – обязательно к чему-нибудь да придерутся". Так и сделали, однако вместо экологов там оказалось натуральное ДАИ, которое гналось за ними несколько километров и потом оштрафовало уже капитально.

Кстати, у Борискова был пациент, который тоже до ужаса боялся Украины и ехать отдыхать в Крым категорически отказывался. Дело в том, что он года два назад поехал он в командировку в Мариуполь. Туда полетел самолетом с пересадкой, а оттуда решил ехать прямым поездом, выспаться. Купил билет в купе, где оказался совершенно один и тому поначалу очень обрадовался, однако на границе с Россией в купе зашли два украинских таможенника и прямо у него на глазах сунули ему в карман пиджака пакетик с каким-то белым порошком и сказали, ухмыляясь: "Ну что, будем разбираться?" Он заплатил им десять тысяч рублей, чтобы они от него отстали, и поклялся, что его ноги на Украине больше не будет.

Борисков тоже как-то проезжал Украину. Все было спокойно. В Харькове по вагонам прошли украинские пограничники, проверили документы и вышли. Потом к проводнику подошел человек в штатском и спросил у него, не было ли жалоб пассажиров на пограничный контроль. Говорят, случалось, что-то по ходу проверки тырили у пассажиров, пропадали вещи.

А у старого профессора Самсыгина в Харькове, оказалось, жил родной брат, а родной его дядя умер от Голодомора, профессор же был потомком другой ветки, которые тогда сбежали из Украины и тем спаслись. Самсыгин был руководителем диссертации у Борискова, и после этого между ними сохранилось что-то вроде дружбы. Как-то Самсыгин представил одну любопытную психологическую вещь. Он заметил, что хотя и был известным в определенных кругах профессором, уважаемым человеком, все равно он оставался дитем своей эпохи, и в глубине души у него еще сохранялось советское деревенское мышление, или так называемый "синдром совка" – то есть ощущение своего полного бесправия. Этот синдром был зашит где-то глубоко внутри мозга, как вирус в программе компьютера. Если "совок" имел какое-либо дело с судом, то суд изначально воспринимался им как нечто существующее вне какого-либо права, а как захочется, так и сделают, и он всегда ожидал, что ему крикнут: "А ты куда прешь, сволочь! Пошел на хрен отсюда!", и что в ресторане официант может рявкнуть: "Да я тебя, падла, обслуживать вовсе и не собираюсь! Вон у меня иностранцы голодные сидят!" Самсыгин как-то признался Борискову, что всегда с трепетом переходит границу. Как только он туда начал ездить с конца восьмидесятых, так до сих пор это в нем и осталось. От наших пограничников он всегда ожидал слов: "А ты куда лезешь, гад? С ситным-то рылом да в калашный ряд!", а от иностранных: "Русских мы сегодня вообще принципиально не пускаем – все вы свиньи и воры!"

Борисков тогда захохотал, хотя и сам реально попадал в подобное дерьмо. Он вспомнил, как году так, наверное, в девяностом, еще при Союзе, вместе с Виктошей пересекал швейцарско-французскую границу в известном городе Женеве. Пограничный пункт находился там прямо на городском вокзале в подземном переходе между платформами поездов. Они благополучно прошли мимо пустого швейцарского поста, где вообще никого не было, но как только