Врачу: исцелись сам! - Владимир Сергеевич Митрофанов

вообще не уходит денег, – писал он Борискову по электронной почте, – только на жилье. Вот жилье тут действительно дорогое, но тоже есть кое-какие ходы". Ближайшей стратегической задачей было более или менее удачно жениться на состоятельной американке, но и тут нужно было подготовиться, поскольку он замечал в людях из разных стран существенные различия, хотя иногда это было и прикольно. Однажды познакомился с девушкой Эльгой из Норвегии – непосредственно из города Осло. Ей тоже было одиноко в чужой стране. Они с Колей познакомились. Между собой общались на английском, поэтому общение получилось несколько урезанное, как звуковые частоты в плохом проигрывателе. Довольно любопытно было заниматься любовью и при этом общаться в постели на английском, поскольку интимные чувства всегда ближе на родном языке, который знаешь с детства. Шептать ласковые слова по-английски ласково никак не получалось, и выходило банально и пошло: "О, йес! Бэйби! Йес! Йес!", – других слов было и не найти. Да и как сказать по-английски: "Я уже кончил?" Это какое получается время – Present Perfect? Или Past? Хрен тут поймешь! Задушевной беседы после близости тоже не получалось, потому что говорить требовало напряжения мозгов – язык все-таки не родной. Эльга что-то такое тарахтела, спрашивала про то, про сё, но Бадмаев такие тонкости уже не понимал, только кивал головой: "Вэлл, вэлл!" Все-таки чужой язык есть чужой язык. По-английски "я тебя люблю" означает несколько иное, чем по-русски. Американцы вообще постоянно говорят друг другу: "Я тебя люблю" – и в ответ: "Я тебя тоже люблю" – у них так заканчивается практически любой телефонный разговор между близкими людьми, членами семьи. У нас так не бывает. И слово "друг" на английском и русском языках имеет несколько разные значения. Там вместе выпили и уже "Диа френд!" Обычное обращение в лавке где-нибудь в Турции: "Эй, май френд!" – так можно позвать продавца или покупателя.

А Виктошина подружка Люся ухитрилась познакомиться со шведом, который жил в Гренобле, вышла за него замуж и уехала жить к нему во Францию. Там она родила ему ребенка. Именно к этой Асе и ездили Борисковы однажды в гости через Женеву. Выбрали как раз такое время, когда муж Люси был в командировке (он вообще дома бывал редко, что Люсю не особенно и расстраивало).

Сидели как-то вечером дома. Люсин трехлетний сын Мартин спал в своей комнате. Обе подруги сидели на кухне, пили вино, болтали обо всем, а Борисков, – тоже с вином, – развалясь на диване в гостиной, смотрел телевизор. Впрочем, как и в России, смотреть по телевизору во Франции было абсолютно нечего. Шли те же самые передачи типа "Колеса чудес", "Как стать миллионером", "Форта Баярд", готовка еды на кухне за призы и прочая чепуха.

Виктоша передала Люсе привет от первого Асиного мужа Вадима. Люся со смехом вспоминала, как когда-то в юности они с этим своим первым мужем жили в коммунальной квартире, где на большом обеденном столе и ели и спали и даже любили друг друга, поскольку кровати в комнате не было вовсе. И вот теперь она жила уже с другим, богатым и успешным мужчиной в прекрасной квартире с несколькими спальнями и ванными комнатами, а то время почему-то вспоминала с радостью и волнением – понятно, были молодые.

– Что он еще рассказал? – теребила она Виктошу.

– Да толком ничего: заехал, выпил чашку кофе, отдал бумаги и тут же умчался.

– Так с ним было всегда: взбаламутит и унесется куда-то.

Они звякнули бокалами, выпили. Стали болтать дальше.

Борисков решил залечь спать и пошел перед сном в туалет. И тут произошел один неприятный момент, который с тех пор сидел в глубине души Борискова, как камешек в ботинке. Подружки еще разговаривали, но теперь почти шепотом. Борисков остановился у неприкрытой плотно двери и вдруг четко услышал, как Виктоша сказала:

– И я тоже своего мужа не люблю, ну и что? Мы нормально живем…

Про "нормально живем" услышать было, конечно, приятно, но про "не люблю", напротив, жутко. Борисков такие вещи воспринимал болезненно. Тогда мелькнула мысль приехать и развестись с Виктошей. Надолго это запомнилось, он потом многие поступки Виктоши через эти ее слова фильтровал. Иногда это словно забывалось, но все равно сидело внутри. Тогда он ей ничего не сказал. Глупо было бы тогда требовать каких-либо объяснений. Виктоша это наверняка как-нибудь перевернула, что ничего и не говорила или сказала просто так, чтобы Люсю поддержать. Но одно было ясно, что любящая женщина никогда и ни за что так не скажет. У нее просто язык не повернется.

Утром следующего дня Борисков пошел искупаться. Во дворе у бассейна дворник-грек подметал дорожки от сухих листьев и сосновых иголок. Обменялись кивками: "Бонжур, месье!" – "Бонжур!"

Денег тогда меняли мало. На продажу привезли две коробки кубинских сигар, два бинокля и подзорную трубу. Люся отвезла их в магазин оптики. Вышел хозяин. Его звали смешно – месье Кривобок, наверняка потомок белоэмигрантов. Товар он взял. Стал доставать чековую книжку. Борисков поморщился. Догадливая дочь хозяина сказала:

– Он просит заплатить наличными.

Месье Кривобок посмотрел на нее вопросительно. Дочь пояснила:

– Этот месье из России.

Кривобок понимающе кивнул, сходил в заднюю комнату, вернулся, выложил несколько купюр на прилавок:

– Ву а ля!

Впрочем, все эти деньги Виктоша в тот же день потратила на одежду.

Борискову почему-то хотелось пробудить в Люсе ностальгию. Как-то спросил ее:

– Ты только вспомни, как пахнет нагретый солнцем сосновый лес! Или белый гриб?

Но Люся была напрочь лишена какой-либо ностальгии. Разве что по столу, на котором они в юности занимались любовью со своим первым мужем и ностальгировала.

Кстати, потом они поехали в горы. Лес там был совершенно такой же, как и в России – с елками, соснами и земляникой на полянках. В горах было прохладно, а на равнине стояла страшная жара.

Кстати, во Францию они с Виктошей съездили еще один раз. Планировали там купить и перегнать в Питер машину, но та поездка закончилась для них очень плохо. В Берлине они разбились.

Мгновенно прибывшие пожарные отволокли тут же машину к обочине. Пахло бензином, от сильного рывка болела шея и плечо, приехала полиция. Какой-то прохожий что-то говорил по-немецки, потом сам скинул с аккумулятора клемму. Борискова забрали и на фургоне повезли в полицейский участок. В участке он сидел очень долго, пока не пришла вызванная переводчица. Переводчица – явно бывшая гражданка России, а может быть даже еще из старых эмигрантов – появилась, наверно, часа через два и стала переводить вопросы следователя