Крах империи (Курс неизвестной истории) - Андрей Буровский

Или вот — заговор грузинской дворянской интеллигенции в 1832 году, чтобы посадить на престол Багратионов, создать независимое Грузинское царство. Что у нас знают об этом?

ОБЪЯСНЕНИЯ В СВОЮ ПОЛЬЗУ

Широко известные факты, которые невозможно замолчать, трактуются удобным для империалистов образом.

Писатель Леонид Соловьев провел всю молодость в Средней Азии, хорошо знал узбекский язык. Но вот его потрясающий по своей абсурдности пассаж о том, что русских, конечно же, во время Гражданской войны смогли и вырезать, и изгнать, «… а вот не изгнали, даже не враждовали с русскими, как, скажем, враждуют сейчас (книга писалась в 1960–е годы. — А. Б.) алжирцы с французами, анголезцы с португальцами. Причина такого миролюбия узбеков, народа вообще воинственного и свободолюбивого, только одна — русские не заслужили изгнания, так как им был чужд дух национального высокомерия. Сами угнетенные, придавленные царизмом, русские понимали узбеков, сочувствовали им» [188, с. 238].

Это пишет человек, видевший своими глазами Гражданскую войну в Средней Азии! Лично видевший нападения басмачей, знакомый с солдатами и командирами ЧОНа и с чекистами! Тут даже не о розовых очках речь. Это своего рода империалистические очки.

ОЧЕРНЕНИЕ ПРОТИВНИКА

Естественно, все противники территориального расширения Московии, Российской империи — это очень черные личности, их поступки и намерения всегда отвратительны. «В романе выразительно выписаны образы международных авантюристов О' Кейля, Даниэля Робертса, ханжи и тайного убийцы Джории Адама» [62, с. 2].

Вот как рассуждает один их них, вооружая заблудшего индейского вождя Котлеана: «Корсарам нужно было поддерживать борьбу Котлеана и других вождей против русских, чтобы сохранять свои разбойничьи гавани. Робертс вел слишком большую игру, его корабли пополняли добычей притоны Макао, рынки Кантона, не раз огибали мыс Горн. Нельзя, чтобы в конце концов индейцы убедились, что русские лучше защищают их от грабежа, чем они могли бы делать это сами. Русские проявляют слишком много забот о дикарях» [62, с. 24–25].

Ясное дело! Русские и до Аляски дошли, чтобы нести «бремя белого человека». Только вот американцы несут его плохо, эгоистично, а вот русские от «бремени» не бегают. Молодцы ребята! Рады стараться, Ваше превосходительство!

СРАВНЕНИЕ НЕСРАВНИМОГО

В деятельности любой из империй можно отыскать и совершенно замечательных, и совершенно отвратительных функционеров. Если империалисты сравнивают «своих» и «чужих» — то сравнивают не подобное с подобным, а «хороших своих»· с «отвратительными чужими».

Не правда ли — Лаврентий Алексеевич Загоскин или Отто Коцебу намного приятнее, привлекательнее какого–нибудь Буффало–Билла, прославившегося истреблением индейцев и бизонов?

Если сравнивать Николая Николаевича Муравьева–Амурского с золотоискателями, хлынувшими в Калифорнию после 1848 года, нетрудно сделать вывод о том, какие милые люди строили Российскую империю и какие ужасные типы американцы.

Но давайте сравнивать подобное с подобным! Давайте сравним не интеллектуала с бродягой и криминальным типом, а двух интеллектуалов и порядочнейших людей. Например, интеллектуала Загоскина с интеллектуальнейшим президентом США Томасом Джефферсоном, который в начале XIX века организовывал раскопки, интересовался мамонтовой фауной (один из видов назван его именем) и основал в Нью–Йорке Музей естественной истории.

А Буффало–Билла давайте сравним с теми русскими Промышленными людьми, которые за 28 лет сожрали всех стеллеровых коров на Командорских островах.

Такое сравнение было бы честным… Но, видимо, честность как раз совершенно не устраивает мифотворцев. Мифы призваны не разъяснять прошлое, а на чисто эмоциональном уровне формировать картину мира, отношение к прошлому.

Но есть существенная разница между имперским синдромом Российской империи и СССР. В Российской империи строительство империи было рациональным, осмысленным делом. Тот, кто участвовал в нем, при обретал не только духовные ценности.

СССР — пережиточная, идеологическая империя, она уже не в силах ничего дать своим слугам. Имперский синдром в СССР — тоже пережиточного, ностальгического, истероидно–эмоционального свойства. В нем нет идеи приобретения, пафоса просвещения, красивой идеи несения цивилизации «полудетям, полубесам».

Сохраняется разве что пафос освоения, хозяйственного подъема присоединенных земель. Но преобладает чисто эмоциональный призыв, использование уже давно сложившихся стереотипов. Империя существует по инерции, и имперский синдром в СССР — тоже инерционен.

УДАР ПО ЭМОЦИЯМ

Действительно — ну зачем что–то рационально обсуждать? Зачем что–то обещать или давать людям какие–то возможности? Гораздо удобнее создать в обществе такую атмосферу, чтобы имперская политика казалась чем–то не только естественным, но попросту «единственно возможным», неким откровением русской души. Чем–то таким органическим, что даже сомнение в правильности такой политики — это уже чистой воды предательство.

В советское время вся завоевательная политика в целом романтизируется через чисто эмоциональное воздействие: через песни, стихи, картины, кинофильмы.

Землепроходцы

Вставали с плачем от ржаной земли,

Омытой неутешными слезами.

От Костромы до Нерчинска дошли

И улыбались ясными глазами.

Просторы открывались, как во сне.

От стужи камни дикие трещали,

В Даурской и Мунгальской стороне

Гремели раскаленные пищали.

Тревожно спали у глухой воды,

Им снег и хвоя сыпались на спины,

Им снились богдыханские сады,

Кричали златогорлые павлины.

Шли на восход… И утренний туман

Им уступал неведомые страны.

Для них шумел Восточный океан,

Захлебывались лавою вулканы.

Могилы неизвестные сочти!

И не ответят горные отроги,

Где на широкой суздальской кости

Построены камчатские остроги.

Хвала вам, покорители мечты!

Творцы отваги и суровой сказки!

В честь вас скрипят могучие кресты

На берегах оскаленных Аляски.

В земле не тлели строгие глаза,

Что были глубоки и величавы.

Из них росла упругая лоза,

Их выпили сверкающие травы.

И наяву скитальцы обрели

Перо жар–птицы в зарослях сандала,

Мне чудится — на гряды из кораллов

Холщовые котомки полегли! [189, с. 3–4]

Этими прекрасными стихами Сергей Николаевич Марков начинает свой самый известный роман — «Юконский ворон».

И в его книгах о Семене Дежневе, и в книгах писателя сравнимого уровня, Ивана Кратта, и в других книгах, воспевших строительство империи, нет идеологии личного успеха. Скорее это идеология трудной, суровой жизни, жизни–служения, причем служения, как правило, бескорыстного и, как норма, безвестного.

И еще… Это идеология обладания колоссальным географическим пространством. Мечты воплощаются именно в это обладание. Надо с плачем уйти от прадедовской «ржаной» земли, пройти сквозь раскалывающие камень морозы, пальбу пищалей, чтобы потом воплотить неясные мечты о невероятном обладании златогорлыми павлинами, кораллами, оскаленными берегами Аляски и камчатскими вулканами.

Тут дело не в стяжании богатства — тут дело в стяжании этой огромной империи — «одной на всех, мы за ценой не постоим». Такая психология предельно далека от идеологии частного успеха, но она очень соответствует идее успеха группового: успеха первобытного племени, нации, корпорации, армии, государства. Похожий дух заставляет героев Киплинга «нести бремя белого человека», идти день–ночь все по той же Африке и совершать множество с виду бессмысленных подвигов.

Стихи С. Н. Маркова написаны в году — дата многое скажет россиянину — в 1937. Как только стало «можно», как только перестали казнить и сажать за «великодержавный шовинизм»и тут же как из–под земли появились люди, много людей, вполне искренне стремящиеся именно к строительству империи. Нет никаких причин считать, что для Маркова и Кратта писание откровенно имперских произведений было выполнением пресловутого «социального заказа». Похоже, они были вполне честны если и не во всех деталях, то в главном.

Интенсивность имперского сюрреализма может, конечно, изменяться со временем. Помер Сталин — с этим стало как–то полегче, а при Брежневе маразм опять крепчал, и танки наши становились быстры.

Эпоха уже не тихого и постепенного, а фатального и жесткого распада империи вызвала к жизни и новый взлет чувств: как проимперских, так и антиимпериалистических.

А кризис самоопределения вызвал к жизни и множество новых видов понимания: кто мы такие, что у нас за государство, и как надо в нем жить.