Кто поставил Горбачева? - Александр Островский

По свидетельству В.А. Крючкова, незадолго до своей смерти

A.A. Громыко сделал ему следующее признание: «В 1985 г. после смерти Черненко товарищи предлагали мне сосредоточиться на работе в партии и дать согласие занять пост Генерального секретаря ЦК КПСС. Я отказался, полагая, что чисто партийная должность не для меня»[2840].

Это значит, что противники М.С. Горбачева в ту ночь тоже не спали.

Кто именно предлагал A.A. Громыко возглавить руководство партии, он не указал. Однако нетрудно догадаться, что из пяти, находившихся, кроме него, в это время в Москве членов Политбюро, это могли быть H.A. Тихонов или В.В. Гришин. Если бы возникла альтернатива (A.A. Громыко или М.С. Горбачев), Д.А. Кунаев и Г.В. Романов несомненно поддержали бы А. А. Громыко.

Однако Андрей Андреевич не принял сделанное ему предложение. «Я отказался, полагая, что чисто партийная деятельность не для меня. Может быть, это было моей ошибкой»[2841]. Что повлияло на такой шаг старейшего и влиятельнейшего члена Политбюpo, Mbs не знаем. Вероятно, от такого шага его удержал В.М. Чебриков.

«Когда мы с Михаилом Сергеевичем и Виктором Михайловичем Чебриковым, – пишет Е.К. Лигачев, – наконец, спустились вниз, чтобы ехать домой, и вышли на высокое крыльцо здания правительства, над кремлевскими башнями уже слегка брезжил рассвет»[2842].

Как пишет Егор Кузьмич, хотя под утро 11 марта он, М.С. Горбачев и В. М. Чебриков «распрощались, разъехались по домам, договорились, что в 8 часов утра уже будем на рабочих местах»[2843].

«На следующий день после смерти К. Черненко, – вспоминает Е.И. Чазов, – не успел я собраться на работу, как раздался телефонный звонок. К моему удивлению, в этот ранний час из машины звонил Михаил Сергеевич Горбачев. Он начал с того, что поблагодарил меня за все, что я искренне и бескорыстно делал для него за годы дружбы и особенно в последнее время. Помолчав, добавил, что уверен, как бы ни менялось наше положение, мы и в будущем останемся верными друзьями»[2844].

Чтобы оценить значение этого звонка, необходимо учесть, что М.С. Горбачев был довольно безразличен к тем, кто его окружал и проявлял любезность только к тем, от кого зависел. По утверждению Е.И. Чазова, A.A. Громыко называл его «человеком с ледяным сердцем»[2845].

В.М. Суходрев вспоминал, например, что переводчики, которые работали с М.С. Горбачевым, были для него «своеобразной частью обстановки, как столы, стулья, карандаши». «За период деятельности Горбачева на высшем уровне, отмечал он, – вряд ли кто из его окружения слышал от него слово «спасибо»[2846].

Эту особенность М.С. Горбачева отмечал и кремлевский фотограф Владимир Георгиевич Мусаэльян: «От Михаила Горбачева вообще никогда «спасибо» не слышал»[2847].

А вот утверждение Н. Бикенина: «Что меня поражало в Михаиле Сергеевиче, так это его безразличие к людям, которые были к нему дружественны, лояльны, если хотите, преданны, и потому, как, видимо, он считал, во внимании не нуждались»[2848].

Следовательно, если рано утром 11 марта 1985 г. Михаил Сергеевич счел необходимым позвонить Е.И. Чазову, значит не столько потому, что испытывал к нему чувство благодарности, сколько потому, что зависел от него. Но как он, без пяти минут генсек, мог зависеть от главного кремлевского врача? И что такого он сделал для него, «особенно в последнее время»? Ответ напрашивается сам собой. Михаил Сергеевич знал, что к Е.И. Чазову могут обращаться с вопросами о том, как умер К.У. Черненко. И своим звонком он хотел предупредить его, чтобы он не говорил лишнего. Значит, у него были основания чего-то опасаться.

Не случайно, видимо, когда через пять лет в марте 1990 г., покидая пост министра здравоохранения СССР, Е.И. Чазов пришел к М.С. Горбачеву попрощаться, тот, упомянув о своих противниках, сказал: «Они распространяют слухи, что смерть Черненко была устроена для того, чтобы я занял пост генерального секретаря»[2849].

В то ранее утро 11 марта 1985 г. М.С. Горбачев не ограничился словами благодарности. «Я долго думал, – продолжал он, – что делать в связи с обращением многих товарищей по партии, которые считают, что я должен ее возглавить. Вопрос не простой, но после долгих раздумий я решил, что надо соглашаться. Надо выводить страну из кризиса. Сейчас еду, чтобы сообщить об этом решении»[2850]

На чем была основана эта уверенность М.С. Горбачева, мы не знаем, так как борьба за голоса еще продолжалась. Об этом, в частности, свидетельствует дневник В.И. Воротникова.

Когда ему передали сообщение о необходимости немедленно вернуться в Москву, он находился в Черногории. «Мы, – отметил В.И. Воротников в дневнике, – быстро завершили переговоры, подписали договор о сотрудничестве». «Прямой закрытой связи из Титограда ни с Москвой, ни с посольством в Белграде не было. Причину вызова мне не сообщили». Между тем погода была нелетная. Шел снег. Несмотря на это, В.И. Воротников решил все-таки лететь[2851].

Первоначально он направился в Белград, надеясь там получить необходимую информацию или же связаться с Москвой по закрытой связи. Однако, хотя вылететь из Титограда удалось, «Белград по метеоусловиям не принял». Было принято решение лететь в Москву. В Киеве пришлось сделать посадку «для дозаправки». «Было около 3 час. ночи». Только там В.И. Воротников узнал о смерти К.У. Черненко[2852].

В Москву он вернулся в 5.40, в 8.00 позвонил K.M. Боголепову, и тот сообщил ему не только о смерти К.У. Черненко, но и о том, что председателем похоронной комиссии назначен М.С. Горбачев[2853].

Последний факт уже сам по себе говорил о многом. Однако на протяжении полутора часов Виталий Иванович не спешил докладывать М.С. Горбачеву о своем возвращении. По всей видимости, он собирал дополнительную информацию и просчитывая сложившуюся ситуацию.

Когда в 9.40 В.И. Воротников позвонил Михаилу Сергеевичу, тот сразу же заявил: «Официального обсуждения не было, но некоторые члены Политбюро (кто не сказал) звонили и говорили о намерении возложить этот груз на меня. Как ты?». В. И. Воротников поддержал эту идею[2854].

«Примерно между девятью и десятью часами» Е.К. Лигачеву в ЦК позвонил A.A. Громыко и между ними произошел следующий диалог: «Егор Кузьмич, кого будем выбирать Генеральным секретарем?». «Думаю, надо избирать Горбачева». «Я тоже думаю о Горбачеве… А как вы считаете, кто бы мог внести предложение, выдвинуть его кандидатуру?». «Было бы очень хорошо, Андрей Андреевич, если бы сделали вы». Так и порешили»[2855].

Имеются сведения, что позднее, объясняя свою позицию,

A.A. Громыко сказал одному из своих заместителей М.С. Капице, «что у него не было выбора: «Либо Горбачев, либо Гришин»[2856].

Следует обратить внимание, что, оказавшись перед таким выбором и заключив соглашение с М.С. Горбачевым, A.A. Громыко до утра 11 марта выжидал. Видимо, он продолжал размышлять. Ведь к началу нового заседания Политбюро в Москву могли прибыть четверо отсутствовавших накануне его членов, из которых по крайней мере двое (Д.А. Кунаев, Г.В. Романов) явно были на стороне В.В. Гришина. Исход голосования во многом зависел от позиции В.В. Щербицкого, который не относился к поклонникам М.С. Горбчаева.

В таком случае даже голосование A.A. Громыко в пользу М.С. Горбачева не давало ему преобладания. Если его могли поддержать А.Г. Алиев, В.И. Воротников, A.A. Громыко, М.С. Соломенцев, то В.В. Гришина – Д.А. Кунаев, Г.В. Романов, H.A. Тихонов, В.В. Щербицкий.

Чтобы не допустить этого, необходимо было хотя одного из троих отсутствующих задержать в пути. А поскольку это невозможно было сделать с Д.А. Кунаевым и Г.В. Романовым, многое зависело от того, успеет ли вернуться к началу заседания Политбюро В.В. Щербицкий.

Сопровождавший советскую делегацию политический обозреватель «Известий» Станислав Николаевич Кондрашов вспоминает, что, узнав о смерти К.У. Черненко, В.В. Щербицкий сразу же «поспешил в Москву», чтобы принять участие в избрании нового генсека[2857].

Если бы В.В. Щербицкому, как и В.И. Воротникову в течение полутора часов после смерти К.У. Черненко, т. е. около 21.00 по московскому или же около 10.00 по калифорнийскому времени сообщили о необходимости немедленного возвращения домой, он мог тем же самолетом из Сан-Франциско вернуться в Нью-Йорк. По свидетельству Г.А. Арбатова, от Сан-Франциско до Нью-Йорка пять с половиной часов лета[2858]. Следовательно, уже 10 марта в 15.30 по калифорнийскому, в 18.30 по вашингтонскому и 11 марта в 2.30 по московскому времени советская делегация могла быть в Нью-Йорке. Отсюда до Москвы 10 часов полета. Это значит, в 12.30 по московскому времени она могла быть во Внуково, а в 13.00 – в Кремле.