Кто поставил Горбачева? - Александр Островский

Когда около 9.30 A.A. Громыко позвонил Е.К. Лигачеву, до первоначально назначенного времени заседания Политбюро оставалось 4.30, а делегации Верховного Совета в Нью-Йорке еще не было[2859]. Видимо, только получив информацию об этом, Андрей Андреевич и встал на сторону М.С. Горбачева.

После его звонка Е. К. Лигачев сразу же сообщил о нем Михаилу Сергеевичу, и тот дал команду действовать. «Я, – пишет Егор Кузьмич, – пригласил своего заместителя Е. Разумова, помощника В. Н. Шаркова, и мы сообща, быстро подготовили необходимые данные о Горбачеве. Запечатав конверт, фельдсвязью сразу же отправил его на Смоленскую площадь в МИД. Было, наверное, около 12-ти»[2860].

Затем вплоть до открытия Пленума ЦК КПСС Е. К. Лигачев принимал первых секретарей и агитировал их за М.С. Горбачева[2861]. Имеются сведения, что этим же занимался и В.И. Воротников[2862].

По свидетельству В.И. Болдина, «о предстоящих выборах Горбачева генсеком» говорили «открытым текстом»[2863].

Это означает, что даже после заседания Политбюро Михаил Сергеевич не был до конца уверен в исходе голосования на пленуме

И хотя сведения о смерти К.У. Черненко первоначально сохраняли в тайне, постепенно они распространялись по аппарату ЦК КПСС. Поэтому когда в 9.45 Б.Н. Пономарев собрал своих заместителей по Международному отделу, то «очень удивился, что все давно уже все знают»[2864]

«На следующее утро, – вспоминает понедельник 11 марта

С. Н. Земляной, который, как мы помним, занимался составлением первой биографии К.У. Черненко, – я отбыл с госдачи в Москву, на Старую площадь, чтобы передать помощникам генсека беловик машинописи заказанной ими биографии Работодателя».

И хотя на Старой площади все было, как всегда, что-то уже начало изменяться. «Уже при входе в 1-й подъезд я почувствовал, какую-то беспричинную собачью тревогу»[2865].

«Поднявшись на лифте на 6-й этаж, где располагались кабинеты помощников генерального, я направился к первому из них. Открыв дверь, я увидел апокалиптическую картину. Нетрезвый и небритый помощник со следами бессонной ночи на лице. Гудящая бумагорезка. Распахнутые опустошенные сейфы. Я сразу все понял. «Когда?» – «Вчера»[2866].

«Нам не нужно менять политику»

М.С. Горбачев утверждает, что новое заседание Политбюро началось в 14.00. Из дневника В.И. Воротникова явствует, что оно открылось в 15.00.

К тому времени расклад сил в Политбюро был ясен. Поэтому, встретив перед заседанием Михаила Сергеевича, В.И. Долгих поинтересовался, готова ли у него «тронная речь». «Горбачев засмеялся и ответил, что он назначил людей написать речь для того, кто будет назначен, чтобы ее произнести»[2867].

Если протокол заседания Политбюро 10 марта 1985 г. нам неизвестен, то протокол 11 марта 1985 г. сохранился[2868] и опубликован[2869].

11 марта 1985 г. на заседании Политбюро под председательством М.С. Горбачева «присутствовали тт. Алиев Г.А., Воротников

В.И., Гришин В.В., Громыко A.A., Кунаев ДА, Романов Г.В., Соломенцев М.С., Тихонов H.A., Демичев П.H., Долгих В.И., Кузнецов В.В., Пономарев Б.Н., Чебриков В.М., Шеварднадзе Э. А., Зимянин М. В., Капитонов И.В., Лигачев Е. К., Русаков К. В., Рыжков Н.И.»[2870].

«В часы заседания Политбюро, на котором решалась проблема будущего руководителя партии и страны, – вспоминал А. Н. Яковлев, – Крючков пригласил меня в здание разведки. Он сослался на то, что в приемной Политбюро у него «свой» человек, и мы таким образом будем в курсе всего п рои сходя щего»[2871].

Обратите внимание: в этот ответственный момент А.Н. Яковлев и В.А. Крючков были вместе и не где-нибудь, а в Ясенево, в резиденции ПГУ КГБ СССР. «Свой» человек В.А. Крючкова «в приемной Политбюро» – это уже упоминавшийся Е. Калгин, который пришел в аппарат ЦК вместе с Ю.В. Андроповым из КГБ.

Показательно, что, открыв заседание 11 марта в 15.00, М.С. Горбачев снова предоставил слово Е.И. Чазову.

Но зачем? Ведь он уже информировал секретарей, кандидатов в члены Политбюро и членов Политбюро о смерти К.У. Черненко вечером 10 марта? Одно из двух: или эта информация в каких-то важных деталях должна была отличаться от информации, прозвучавшей накануне, или же это делалось для того, чтобы, составив протокол заседания Политбюро 11 марта, скрыть таким образом факт предшествовавшего вечернего заседания.

Однако М.С. Горбачев упустил из вида две вещи. Продублировать предшествовавшее заседание было невозможно, так как на нем принималось решение о созыве пленума ЦК КПСС, о создании комиссии по похоронам и обнародовании информации о смерти К.У. Черненко. Игнорирование этого и привело к тому, что фальсификация «рабочей записи» заседания Политбюро 11 марта, обнародованная в 1993 г., оказалась неудачной.

После выступления Е.И. Чазова Михаил Сергеевич поставил вопрос о необходимости избрания генсека. Вслед за этим сразу же поднялся А. А. Громыко и предложил кандидатуру М.С. Горбачева. «Все произошло мгновенно, неожиданно, – вспоминает Е.К. Лигачев. – Я даже не помню, просил ли он слова или не просил»[2872].

«После смерти Устинова, – вспоминал В.И. Болдин, – Громыко стал своеобразным старейшиной Политбюро. И его слово значило очень много. Важен был и эффект неожиданности. Еще пару дней назад Громыко в разговорах высказывался против Горбачева, а тут на тебе – за. Значит, он знает то, чего не знают другие. Блок противников Горбачева – Тихонов, Гришин, Громыко – распался»[2873].

Затем слово взял Н. А. Тихонов, за ним все остальные. Зазвучали гимны и оды новому генсеку[2874]. Но было бы наивно видеть в этих выступлениях проявление искренних чувств. По существу, это была присяга на верность.

Сравнивая заседания Политбюро 11 марта с заседанием 10 марта, Е.К. Лигачев пишет: «Как все это не походило на предыдущее заседание, происходившее всего лишь накануне вечером»[2875].

«Прямо скажу: если бы в Политбюро или в ЦК, – утверждает М.С. Горбачев, – возникла дискуссия по этому вопросу, я снял бы свою кандидатуру, потому что для меня уже было ясно, что мы должны, выражаясь словами наших итальянских друзей, «пойти далеко»[2876].

Однако, выступая на этом заседании, Михаил Сергеевич, хотя и заявил, что партия должна продолжать движение вперед, но специально подчеркнул, что для этого «нам не нужно менять политику»[2877].

«На заседании Политбюро – пишет М.С. Горбачев, – не было Щербицкого. Он во главе парламентской делегации был в Америкеи вернулся уже к самому Пленуму». Причем «Арбатов, который был с ним в поездке, утверждал, что Щербицкий сразу принял решение возвращаться и твердо сказал, что будет поддерживать Горбачева»[2878].

Однако, как явствует из воспоминаний Г.А. Арбатова, на Пленум В. В. Щербицкий не успел, ничего в них не говорится и о поддержке им М.С. Горбачева[2879].

В.К. Врублевский, писал, что В.В. Щербицкий не видел альтернативы М.С. Горбачеву и на пленуме голосовал бы за него[2880]. Однако помощник К.У. Черненко В.А. Печенев утверждал: «Насколько я знаю от человека, застрявшего в Америке вместе с Щербицким, когда они все-таки вылетели в Москву, тот сказал, что генеральным будет Гришин». Из этого В.А. Печенев делает вывод, что «какие-то договоренности среди старых членов Политбюро об избрании Гришина существовали»[2881].

В связи с этим немаловажное значение имеет вопрос: почему же В.В. Щербицкий не успел в Москву к началу Пленума?

Отвечая на этот вопрос, В.К. Врублевский писал, что прямого рейса Сан-Франциско – Москва не было. Поэтому первоначально требовалось добраться до Нью-Йорка. Сюда должен был прилетать советский «Ил» с Кубы. И уже на нем делегация могла вылететь в Москву. «Этим, – писал он, – и объясняется наша вынужденная задержка в Сан-Франциско». Делая такое заключение, В. К. Врублевский сопроводил его следующим примечанием: «Так ли происходило на самом деле или было решено попридержать Щербицкого за границей, от греха подальше, судить не берусь»[2882].

От Кубы до Нью-Йорка намного ближе, чем от Сан-Франциско. Поэтому пока советская делегация добиралась из Сан-Франциско до Нью-Йорк советский «Ил» с Кубы уже мог ожидать ее в нью-йоркском аэропорту. Если же этого не произошло, значит, задержка была создана искусственно. По утверждению В.И. Болдина, «эту задержку» организовали «ребята Чебрикова из КГБ»[2883].

Однако к ней были причастны не только «ребята Чебрикова».

«Когда в воскресенье днем, – вспоминает, имея в виду 10 марта, Д. Мэтлок, – мы вернулись домой, то, едва переступив порог, услышали телефонный звонок». Звонил заместитель помощника государственного секретаря Марк Палмер, который вел [дела], «связанные с Советским Союзом и Восточной Европой». М. Палмер поставил Д. Мэтлока в известность о том, что Щербицкий получил распоряжение немедленно вернуться в Москву и просит о содействии. Д. Мэтлок согласился содействовать предоставлению ему военного самолета для того, чтобы советская делегация могла добраться из Сан-Франциско до Нью-Йорка и здесь пересесть на советский авиалайнер. Причина подобной спешки у американских дипломатов не вызывала сомнений, поэтому одновременно был решен и вопрос о «поездке в Москву на очередные похороны»[2884].