Месма - Вадим Смиян

    «Ишь ты! – подумал Влад. – Записки… Сейчас вообще модно писать мемуары или там разного рода воспоминания. Интересно, о чем может поведать миру скромный мастер-фотограф?»

    Владу была хорошо известно, что мемуары и воспоминания нынче пишут многие: писатели и артисты, театральные деятели и художники, военачальники и известные спортсмены. Но тут перед ним были воспоминания скромного обывателя, городского фотографа. О непритязательности автора свидетельствовало и будничное название – «Записки…»

     Влад быстро пробежал глазами первые несколько листков, не особо вникая в суть прочитанного. Автор сообщал кое-какие подробности о городской жизни Краснооктябрьска предвоенных месяцев, плавно переходя к событиям первого года войны. Автор хорошо владел языком, явно умел излагать свои мысли и впечатления. Однако в самом изложении Влад не заметил ничего примечательного, никаких значимых событий, ничего достойного внимания потомков. Такие записи могли представлять интерес разве что для сотрудников местного краеведческого музея, собиравших материалы для экспозиции на тему «Наш родной город в годы войны. Свидетельства очевидцев.» Совершенно нейтральные дневниковые записи городского обывателя, живущего сугубо своими личными, волнующими лишь его самого заботами. Ну, и где тут место так называемому «главному злу»?..

    Влад коротко зевнул и хотел уже засунуть сложенные листки обратно в коробку, как вдруг взгляд его случайно выхватил из убористого текста написанное женское имя – Августа… Он сразу же насторожился: вот оно, это имя, принадлежавшее некой женщине, на могиле которой он должен совершить аутодафе над этими бумагами! Так велела Самсониха. И еще она сказала, что эта Августа каким-то образом влияет на Галю… вроде как даже власть над ней имеет!

    Чушь несусветная, разумеется. Эта женщина давно умерла! Есть ее могила на городском кладбище. Как же может быть, чтобы…

    Продолжая  рассуждать, Влад машинально перелистнул еще с десяток исписанных страниц и вдруг наткнулся на фотографии. Мастер-фотограф не просто написал свои воспоминания о жизни в Краснооктябрьске в военные годы – он еще снабдил их своими фотоиллюстрациями!

    Влад с интересом разложил на столе несколько стареньких, тронутых желтизной фотографий. А фотограф и вправду был мастером своего дела! Похоже, это были фото людей, посещавших фотоателье во время  войны. Чем-то они приглянулись мастеру, и он их оставил для потомков. И – не просто оставил: спрятал! Что в этих людях примечательного? А может быть, фотограф считал их фотопортреты  просто наиболее удачными своими работами? Их было немного, этих фотографий –

 с десяток, не больше. Влад неторопливо принялся их перебирать, все еще надеясь увидеть нечто пусть не необычное, но хотя бы стоящее хоть какого-то внимания. Подросток лет 12-ти… Девочка лет 7-ми… А вот – бравый офицер в форме 41- 42 годов, без погон еще, два кубаря в петлицах… Взгляд суровый, решительный, брови вразлет, квадратный подбородок… Наверняка фронтовик! Красавец военный…

   А вот женщина во весь рост почти… Влад присмотрелся к фото внимательнее:

 Молодая, лет тридцати, высокая, статная… Великолепные руки  - длиннопалые, породистые, красивые… Весьма  впечатляющее лицо – чуть удлиненное, с большими темными глазами, и взгляд такой чарующий! а на губах чуть заметная улыбка. Длинные, темные волосы, тяжелыми полукольцами падающие на плечи. Неужели во время войны, в голод и холод, возможно было встретить такую роскошную женщину? Великолепный фотопортрет! Прямо шедевр… Интересно, кто это? Может быть, именно это и есть та самая Августа?..Странно, но глаза женщины на старой фотографии неожиданно показались Владу знакомыми! Это было совершенно невероятно…

    Он продолжал разглядывать фото – оказалось, что оно содержит в себе нечто такое, чего Влад сразу и не заметил. А когда разглядел – невольно содрогнулся от ужаса! И ему почудилось даже, что он ощущает, как волосы на голове его поднимаются дыбом...

     Тимка слез с поезда на товарной станции и сразу же пошел за немногочисленной толпой приезжих по узкой, раскисшей от дождей тропке, ведущей в город. За время своих скитаний он уже успел усвоить, что следует всегда придерживаться людского потока, ибо он непременно приведет туда, где можно раздобыть хоть какую-то еду. Когда группа худых и оборванных людей, к которым он прибился, обогнула дышащий белым паром паровоз, Тимка понял, что и на этот раз не ошибся: еще издали он увидел здание старинной церкви, окруженное низенькими жилыми домами, а возле церкви – обширное пространство, обнесенное потемневшим от дождя деревянным забором. Даже отсюда было видно, что там стоят столы и шевелятся крошечные людские фигурки… Несомненно, это был рынок! Это было место, где наверняка удастся чем-нибудь поживиться.

    Тропа вела прямиком к церкви через поле. Наверное, летом здесь было жарко и хорошо – особенно, когда светило и грело яркое солнце. Но сейчас солнышка не было – по небу, гонимые ветрами, мчались мрачные клочковатые тучи, в любую минуту готовые пролиться холодным ледяным дождем. Идти по тропе также стоило Тимке немалых усилий: его ноги, ослабевшие от постоянного недоедания, расползались в стороны на тропе, политой жидкой грязью, а пронизывающий ветер нещадно трепал его ветхий зипун, словно намеревался его сорвать и унести. К тому же Тимке приходилось еще всеми силами удерживать рукой старый картуз, нахлобученный на его русоволосую голову, ибо порывы ветра то и дело свирепо дергали его, норовя умчать в чисто поле, а Тимка слишком хорошо знал, что гоняться по мокрому от талого снега полю за картузом, у него, голодного и замерзшего, сил точно не будет…

    Но вот наконец и городская окраина. Вот синий забор, за которым виден рынок, а дальше – вычурное здание церкви. Купола, когда-то бывшие золочеными, не чищены уже много-много лет, имеют какой-то ржавый оттенок, и над высокими крестами, воздетыми в грязно-серое поднебесье, с карканьем вьется воронье.

    Добравшись до распахнутых и перекошенных ворот, Тимка попал на толкучку. Здесь топтались, переминаясь с ноги на ногу, люди, чем-то похожие на тени. Кто-то сидел на дощатом ящике, разложив перед собой на тряпице какой-то скарб, кто-то подпирал стены дровяного сарая, расположенного тут же, кто-то расхаживал из стороны в сторону в надежде, что кто-нибудь подойдет. Здесь царил натуральный обмен. Можно было обменять краюху черствого хлеба на пару валенок( для будущей зимы товар поистине бесценный), или пачку махорки на пяток дешевых конфет для голодного ребенка, или пуховый платок на бутылочку молока для больного… Сюда приходили люди в поисках самого необходимого, приходили в призрачной надежде на то, что предлагаемый ими предмет обмена будет жизненно нужен кому-то другому, а у этого другого найдется именно то, что жизненно необходимо им… Потолкавшись среди меняющихся граждан, Тимка скоро понял, что ничего съедобного он здесь не найдет; а кроме того, чтобы что-то получить, надо и что-то предложить. А ему предлагать было нечего. Не зипун же! И не картуз… Они еще ему самому пригодятся. А так как на толкучке ловить было нечего, он перебрался за внутреннюю ограду, разделяющую территорию рынка на две части. Там и был собственно рынок. Тимка пошел вдоль торговых рядов, тоскливым взором окидывая длинные дощатые столы, потемневшие от сырости. По всему было видно, что раньше здесь кипела торговля, и на этих самых столах можно было увидеть любой товар – и молоко, и мясо, и колбасы, и россыпи овощей… Столько всего вкусного! Раньше – это до войны. А сейчас всюду царил голод. И поэтому базарные столы были удручающе пусты, а торговцы, стоящие за ними, отделялись друг от друга расстоянием в восемь-десять метров. И предлагаемый ими товар был ужасающе скуден.