Месма - Вадим Смиян

     Правда, объяснение имело слабое место. Уж очень разумно вел себя фантом – и сейчас у Влада все холодело внутри, когда он вспоминал его пронзительный взгляд, полный неизбывного отчаяния и недетской боли! Да и, если честно, стоило признать – ведь именно призрачный мальчик указал ему место, где надо было искать эту зловещую и загадочную коробку! Неужели такие яркие впечатления, пережитые Владом, основаны на одной только галлюцинации, вызванной несвежим и слегка подпорченным подвальным воздухом?! Возможно ли, чтобы все объяснялось так легко? Трудно все же было представить, чтобы у него до такой степени разыгралось воображение.

    После душа Влад почувствовал намного лучше. Исчезла без следа усталость, тело сделалось чистым и легким. Он с удивлением заметил, что и спать ему вроде не слишком хочется, хотя стрелки часов подбирались к трем. Вместо усталости его донимало теперь любопытство – что же такое заключено в этой металлической коробке, что это за бумаги, которые ведунья назвала злом? В них содержится какая-то роковая тайна? И почему Самсониха строго запретила в эти бумаги заглядывать?

   Влад с удовольствием опустился в мягкое удобное кресло и призадумался, внимательно разглядывая коробку, лежавшую на столе под висящим на стене большим зеркалом. Коробка притягивала его к себе как магнитом. В самом деле, столько из-за этой коробки мытарств – и что же? Он должен сжечь ее содержимое, даже не ознакомившись с ним? только потому, что так велела местная ведьма? И это правильно? Это логично?

    Влад заметил, что поведение Самсонихи безупречно логичным назвать нельзя. С одной стороны, она вынудила его выпытать у Галиной матери ее сокровенную историю, и это было очень непросто! А с другой – запрещает ему заглянуть в бумаги, которые он раздобыл с такими трудами… Не странно ли? Почему так? Кажется, она сказала, что если он ее запрет нарушит, то погубит и Галю, и мамашу ее, и самого себя… Господи, ну что за вздор?

     Как могут погубить Галю, ее мать и его самого какие-то старые бумаги, пролежавшие в подвале несколько десятков лет? Что в них может быть такого губительного? Пусть даже они содержат какую-то информацию – ну и что? Кому эта информация может причинить вред спустя столько времени?

    «В них содержится главное зло…» Вот ведь чушь собачья! Это надо же придумать такое…

    Влад заметил также, что при общении с Самсонихой он словно попадал в некую сферу ее влияния, и ее слова, ее поступки казались ему воплощением разумности и правды. Но вдали от нее в его голове тотчас просыпался критический подход к ее словам и запретам, и тогда она представлялась ему вполне обычной шарлатанкой – ну разве что несколько более способной, чем прочие.

   Ему даже хотелось сделать что-нибудь наперекор этой здоровенной тетке, возомнившей себя не то святой, не то дохристианским божеством… Как она заорала на него: « Не смей меня перебивать! Никогда не смей…» Кто ей дал право так разговаривать с ним? И вообще – кто она такая?

    И еще: чтобы эти бумаги сжечь, он должен открыть коробку и вытащить их на свет Божий. И при этом – даже не взглянуть на них? Глаза зажмурить, что ли?

   В общем, Самсониха, похоже, сама не знает, чего хочет. Или наоборот, знает слишком хорошо. А вдруг в этой коробке есть нечто такое, что каким-то образом касается самой ведуньи? И она очень не хочет, чтобы это всплыло наружу? Какая-нибудь горькая правда, совсем не похожая на лубочную сказочку про явление молодой девушке Евгении Ангела небесного? Не отсюда ли растут ноги у ее запрета?..

    В конце концов, какая разница – ознакомится он с этими бумагами или нет? Все равно ведь он должен их уничтожить.

   Не в силах больше бороться с искушением, Влад сорвался с кресла и пересел к столу, на котором лежала вожделенная коробка. Поколебался еще с минуту, вертя ее в руках и внимательно осматривая со всех сторон. Включил настольную лампу…

    «Ну что ты колеблешься! Все равно тебе придется ее вскрывать! Если не здесь – так на кладбище! Разве есть разница?..»

    Разницы, похоже, не было. Влад сидел перед зеркалом и видел свое отражение прямо в упор – видел самого себя с коробкой в руках. Пальцы его слегка дрожали. Кругом царила замогильная тишина, и ее не нарушал ни один звук…

    «Будь, что будет, но я ее открою! – решил он наконец. – Действительно, все равно ее придется открывать! И лучше здесь, а не на кладбище…»

   Он принялся с помощью ножа отрезать окаменевшие лоскуты какой-то прочной ленты, охватывающей металлический корпус. Справившись кое-как с ней, начал вскрывать крышку тем же ножом, будто консервную банку. Наконец после долгой возни крышка с громким металлическим щелчком открылась.

   Влад положил открытую коробку перед собой. Внутри лежал плоский, подогнанный по форме контейнера, сверток, завернутый в пожелтевшую ветхую газету, покрытую слоем серой пыли.

     - И что? – заметил Влад самому себе вслух. – Здесь и заключено главное зло? Именно это я должен сжечь на местном кладбище такого милого и тихого провинциального города?

     Он незаметно для самого себя начал юморить, потому что внезапно ощутил в душе растущую тревогу. Так бывает у человека, совершающего нечто заведомо запретное.

   «Ерунда, - подумал Влад, - это всего лишь нервы… Сверток все равно придется развернуть и посмотреть – что же в нем находится! Хоть одним глазком…»

    Стараясь меньше пылить, он осторожно развернул газету и сбросил ее со стола на пол. Из свертка Влад извлек плотно сложенные тонкие листы бумаги, исписанные мелким, четким и аккуратным почерком. Их было много, они были тщательно подогнаны друг к другу и спрессованы.

   «Интересно, - подумал Влад. – Кто-то вел какие-то записи, потом запечатал их в коробку и спрятал в подполье… Но вопрос - зачем? А главное – почему мне нельзя их прочитать? Какую опасность могут в себе нести эти старые, никому не нужные бумажки? Или они содержат чью-то тайну? Уж не тайна ли здесь нашей Самсонихи? Иначе с чего бы она стала меня предостерегать от их чтения? Возьми, мол, и сожги! Не глядя, не читая… Ну уж – дудки! Я не стану сжигать незнамо что. Вдруг эти бумажки содержат что-то очень важное?..А ну-ка посмотрим…»

    Он положил перед собой первый листок. На нем имелся заголовок, гласивший: «Записки мастера-фотографа. 1941 – 1961 годы. Город Краснооктябрьск.» А дальше шли записи, разделенные по главкам, и каждая из них предварялась определенной датой. Это было нечто вроде дневника, только содержавшего не все календарные даты подряд, а видимо, лишь такие, с которыми были связаны какие-то примечательные для автора события.