Первая просека - Александр Грачев

Прошло двое суток, пока сгорели все поленья. К этому времени Захар подогнал исправный канавокопатель. Собрались механизаторы, пришел и Сидоренко. И вот мотор загудел во всю мощь, рама со скребками-ковшами легла на грунт, заскрипела. И грунт подался. Все ниже садилась рама, уверенно сдирали скребки положенные порции гальки и глины. Минут через десять рама опустилась до проектной глубины. Со скоростью улитки, едва-едва заметно, канавокопатель двинулся вперед. А позади оставалась аккуратно вырезанная глубокая щель-траншея. Но и эта скорость привела всех в ликование.

В полдень пришел Саблин. К этому времени агрегат уже оставил позади себя траншею метров в двадцать длиной. Викентий Иванович весело кивнул на машину, спросил:

— Работает?

— Да вот пробуем.

— Что ж, проба удачная. Хорошо, Захар Илларионович, хорошо! — Он взял Захара под руку, дружески потряс за локоть. — Главное — творческое решение. Могут быть и удачи и неудачи, но поскольку человек ищет, он непременно найдет. Вы бы там, на главном котловане, присмотрелись тоже. Не устраивает меня производительность экскаваторов. Ведь почти в половину меньше проектной!

— Викентий Иванович, там чепуха какая-то получается, — подхватил Захар. — Экскаватор землю вынимает и подает наверх, на бровку котлована. А тут стоят рабочие и лопатами кидают ее в кузов автомашины. Бригада в двадцать человек не успевает за экскаватором, а прибавить людей нельзя — узок фронт работы. Вот и простаивают экскаваторы.

— Что вы предлагаете? Придумали? — придирчиво спросил Саблин.

— Сквозной автомобильный поезд через всю длину котлована, — быстро сказал Захар и вопросительно посмотрел на главного инженера. — Чтобы экскаваторы грузили землю из ковша прямо в кузов автомобиля.

— Но это же ограничит фронт работы землекопов, — возразил Саблин, — а они пока что вынимают земли больше, чем все три экскаватора.

— А я бы предложил вообще потеснить землекопов к левому борту котлована. Так и разграничить котлован: левую половину — землекопам, а правую — экскаваторам. И тогда пусть соревнуются, кто быстрее прогонит свою часть. А то ведь сейчас землекопы берут грунт чуть ли не из-под ковшей экскаваторов, как муравьи рассыпались по всему котловану. Поэтому там много сумятицы, толкотни, а подчас и неразберихи — кто и какой участок выбрал. А перестроить это нетрудно. Один въезд есть, другой сделать в противоположном конце.

— Послушайте, Захар Илларионович, а зачем сквозной маршрут, зачем второй въезд? — спросил Саблин. — А не лучше ли подавать автомашины задним ходом или, наоборот, задним ходом выезжать из котлована?

— Это еще лучше, Викентий Иванович! — воскликнул Захар. — И как же это я не додумался!

Не следует удивляться наивности мысли старого инженера и молодого техника. В ту пору механизация строительных работ находилась еще в младенческом возрасте и инженерам подчас приходилось ломать голову над такими вопросами, которые в наше время запросто решил бы рядовой механизатор.

В марте в главном котловане начались бетонные работы, и Захару прибавилось хлопот. Но они уже не страшили, помогала учеба в заочном институте. То, что для опытных инженеров осталось уже в прошлом, а подчас и забылось, для Захара было открытием, и он сразу же находил ему применение.

На стройку завода прибывали все новые люди. На опалубке работали Степан Толкунов и Тимофей Харламов со своими стахановскими бригадами.

А однажды Захар встретился с Любашей на дне котлована среди леса воздушных арматурных колонн. В черной ладной полудошке, кокетливо подчеркивавшей ее стройную фигуру, в пестренькой косынке, с выбившимися на лоб знакомыми прядками волос, она так торопилась, что, наверное, и не заметила бы Захара, если б он не окликнул ее.

— Смотри не поломай ноги, Любаша, — сказал он, улыбаясь.

— Боже мой, Захар! — воскликнула она и, просветлевшая, бросилась, как когда-то давно, к нему с протянутыми руками. — А мне так хотелось увидеть тебя, ведь я знала, что ты здесь прорабом! Какой ты стал солидный! — Она с лукавой улыбкой поджала губы, потом весело рассмеялась. — Нет, не солидный, это я шучу! Просто повзрослел.

— А ты все хорошеешь, прямо цветешь.

— Да уж куда там! Старуха, поди?

— Такая старуха даст сто очков вперед любой молодухе. Слушай, Любаша, уж не к нам ли тебя прислали?

— А то куда же, чего бы мне здесь мотаться? Вот вся опалубка, арматура — это теперь будет под моим контролем. И не меня одну прислали — мы вместе с Колькой. — Как и прежде, она звала Пригницына этим уменьшительным именем. — Он начальником конного парка сюда назначен.

— А вообще-то как, ты довольна жизнью? — Захар сам почувствовал пустоту вопроса, но задал его потому, что, собственно, сказать-то было нечего.

Любаша смущенно склонила голову, перебирая концы косынки.

— Все бы ничего, да детей у нас нет, Захар… — Помолчав, подняла на него глаза. — А у тебя двое или еще кто народился?

— Что ты! С двумя насилу управляемся.

— Ну, тогда отдайте мне одного. — На лице Любаши полыхнул персиковый румянец. Она рассмеялась без причины и заторопилась: — Ну, побегу, а то люди ждут…

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Алексей Самородов провел ночь без сна. Прошло два года, как они вместе с Федей Брендиным уехали на учебу в совпартшколу, и с тех пор Алексей не бывал в Комсомольске. Кажется, что прошла целая вечность. Каков он теперь, этот город, первый камень которого Алексей заложил своими руками?

Сколько перемен произошло с той поры в его жизни! Был Алексей Самородов простым деревенским парнем, умел читать да мало-мальски грамотно писать. И вот уже в кармане диплом об отличном окончании советско-партийной школы.

Девять лет назад ехал Алексей вот по этой же реке на стареньком пароходе с огромным, словно у водяной мельницы, колесом, спал в трюме на голых нарах вповалку с такими же, как сам, парнями, под голову клал домашний латаный мешок, накрывался стареньким домотканым армячишком. Теперь он один занимает целую каюту пассажирского экспресса, только в прошлом году спущенного на воду. Как это несоизмеримо — прошлое и настоящее! Смешными, наивными кажутся теперь слова отца: «Роботайте, сынки, ладом, берегите копейку, а наберется деньжонок, возвертайтесь, новую избу будем колотить». И хотя заработали братья Самородовы на избу, сколотили ее в один из своих отпусков, но не стала она родным домом ни для Алексея, ни для Иванки. Мир, который открыли они в этом далеком краю, оказался куда просторней и светлей новой собственной избы.

Наступило утро. Алексей побрился, обтерся по пояс холодной водой и почувствовал себя так, словно заново народился на свет. Свежая белая рубашка приятно шуршала, облегая тело, когда он перед зеркалом повязывал галстук, застегивал запонки на накрахмаленных манжетах. Теперь на палубу — скоро должен показаться Комсомольск!

Июньское солнце только что взошло из-за крутой зеленой гряды правобережных сопок, и Амур весь серебрился в его лучах. В эту пору краски в природе особенно свежи и ярки. Острова, прибрежные луга, кущи тальника, увалы сопок — все зеленым-зелено. Лишь далеко-далеко, где ярусы сопок сливаются с небом, зелень постепенно переходит в синий цвет, пока совсем не сливается с голубизной, образуя сложную гамму светлых, радостных красок.

До Комсомольска, судя по знакомым местам, километров сорок, а в утренней дымке уже видны столбы пара над трубами ТЭЦ. Даже родное село, где прошло детство, не вызывало у Алексея такого чувства, когда он подъезжал, бывало, к нему, как сейчас вид Комсомольска, смутные контуры которого уже угадывались на прибрежной равнине.

Облокотившись на перила, Алексей настолько углубился в мысли, что не заметил, как рядом кто-то остановился.

— Алешка, черт!

От неожиданности Алексей вздрогнул. Ну, конечно же, Мишка Гурилев, кто же еще может так орать?

— Здравствуй, сколько лет, сколько зим!.. — продолжал горланить Мишка, обнимая прежнего своего бригадира.

Оба за это время сильно изменились. Исчезла почти девичья нежность с лица Гурилева, он немного похудел, вытянулся, только черные глаза сохранили тот же озорной блеск и лукавинку. Алексей, напротив, сделался статным, подтянутым, улыбался больше, чем прежде, но говор остался почти таким же — неторопливым, раздумчивым.

— А я, брат, из отпуска, из Москвы, — сообщил Гурилев, выслушав Алексея. — Два месяца отдыхал под родимой крышей. Со всей семьей. А ты один?

— Семью оставил пока у отца, неизвестно еще, как будет с квартирой.

— Тебе-то еще ломать голову над этой задачей! — захохотал Гурилев. — Половину города, поди, выстроил. Слушай, а где Иванка? Я что-то давно о нем не слышу.

— Он подался в военные, старший лейтенант. Во, брат, как!