Первая просека - Александр Грачев

— Давно я не видела тебя! Говорят, у тебя несчастье, Захар?

Он коротко рассказал о своей беде, спросил, где найти Никандра, стыдливо утаив причину своих розысков.

— Мы теперь отдельно живем, — сказала Любаша. — Но я знаю, что папаша в отпуске. Так что иди прямо в поселок.

Вскоре Захар входил в калитку двора, огороженного высоким дощатым забором. Он давно не бывал здесь, и за это время поселок разросся и занимал уже всю припойменную часть устья Силинки. В пестрой массе домиков выделялись три одинаковых дома, стоящих в ряд и срубленных по типу донских куреней. Один из них был Никандров. Захар понял, что два других — кузнецовский и аникановский.

Никандра он нашел в огороде — тот собирал созревшие помидоры.

— А-а, давненько не видались, паря. Ну, здравствуй, — приветствовал он Захара, и непонятно было, обрадовался он встрече или нет.

Никандр за эти годы погрузнел, отяжелел, на рыжей бороде заметно проступил пепел седины.

— Я к вам по небольшому делу, — сказал Захар. — Можно вас оторвать на минуту?

— А чего ж нельзя? Работа моя не к спеху.

Они уселись на крылечке, и Захар без обиняков рассказал Никандру о своей беде.

Тот внимательно слушал, сочувственно вздыхал.

— Что ж, как старому знакомцу, придется помочь, — сказал он. — Ты Бельго знаешь? Нанайское стойбище. Примерно двадцать километров отсюда. Ну вот, пониже того стойбища есть протока, она тебя приведет в озеро, одно оно там промеж сопок. Потом пойдешь на восток, на сопки. Там в двух примерно верстах и начинается кедрач. Темный кедрач! — воскликнул он. — Там и будешь собирать.

— А лодки у вас не найдется?

— Так у тебя и лодки нет? Худо, паря. Лодка-то у меня есть, но скоро подойдет кета, поплавать с сеткой маленько планую.

— До кеты еще две недели, а мне хотя бы на одну.

— За одну неделю ты не управишься, — возразил Никандр. — Уж ехать, так чтоб набить шишек вдоволь. Однако давай уговоримся: через десять дней пригонишь?

— Пригоню.

— Тебе верю. Бери лодку. В случае чего — поквитаемся.

— Я в долгу не останусь.

Никандр посоветовал Захару прихватить лист жести, пробитый дырками — решето, чтобы просеивать орехи после того, как шишки будут обожжены на костре и обмолочены палкой.

На другое утро Настенька и Никандр проводили Захара до лодки, помогли донести запас харчей и снаряжение: скатанный в трубку лист жести, одеяло, топор, ружье, чайник, котелок и всякий иной скарб.

— Ночевать-то как будешь? — спросил Никандр.

— Обычно, у костра.

— А полог у тебя есть?

— Нету.

— Вот видишь, как ты… А дождь пойдет? Давай-ка манатки, а сам беги ко мне в дом, пускай мать тебе даст мой полог. Старенький он, но от дождя прикроет.

На озере погода казалась вроде тихой, но когда Захар выбрался на Амур, там гуляла довольно высокая волна. Ветер дул с верховий и помогал Захару.

От Комсомольска до Бельго вниз по течению Амура — двадцать километров. Захар изрядно отмахал руки, пока очутился против стойбища. Цепочкой убогих избенок вытянулось оно по голой песчаной бровке правобережья. За ним — широкая котловина, а дальше крутые склоны сопок, одетые в мрачную зелень хвойных лесов.

Миновав стойбище, Захар скоро увидел неширокую проточку, уходящую по тальниковому коридору. Вскоре протока сделала крутой изгиб — и вот оно, озеро, широкое, во всю котловину, спокойное, гладкое; в его зеркале отражались все мрачные тона тайги.

Радостно и немного страшно стало Захару при виде суровой красоты озера. И хотя было тепло, даже жарко, Захару чудилось, будто от глади озера веет холодом.

Он пристал к берегу там, где в озеро впадал прозрачный студеный ручей, бегущий из темного распадка, зияющего, как пропасть. Вокруг — ни души, только потревоженная цапля кружит над озером, оглашая окрестности своими воплями.

Стоял полдень, и Захар решил не задерживаться у озера. До вечера нужно было разыскать кедрач и подготовиться к ночлегу. Нагрузившись своим скарбом, он двинулся в тайгу и сразу попал в старый ельник, хранящий мрак и первозданную тишину. Необъяснимый страх сжал сердце, ноги отказывались идти, но Захар упорно пробирался вперед. И до чего же горько было у него на душе! Не любовь к природе, не страсть к приключениям загнали его сюда — деньги, желудок…

Но что же делать? Не отступать же назад?!

Начался подъем на сопку. Мрачный ельник неожиданно сменился светлым веселым березнячком. А тут еще попалась старая тропа — и сразу посветлело. Повеселело и на душе у Захара.

Раз пять отдыхал он, пока тропа привела его на перевал — широкую седловину между округлыми вершинами сопок. Вышел он на перевал, и сердце замерло от восторга. Необозримые просторы открылись перед ним — зыбучие увалы, низины, отдельные сопки-курганы и тайга, тайга, тайга до самого горизонта. В мглистой дали едва угадывались контуры громадных хребтов.

Грандиозность картины подавляла своим величием, и от этого чувство одиночества еще острее охватило Захара.

Кедрач оказался совсем неподалеку. Его нетрудно было угадать по характерному синеватому отливу.

Путь к кедрачу оказался нетрудным, так что уже минут через сорок Захар очутился среди могучей колоннады кедровых стволов. Запрокинув голову так, что свалилась кепка, вглядывался он в гигантские кроны с тяжелыми шишками.

Захар выбрал место на полянке возле завалившейся охотничьей избушки. Кедры вокруг стояли не густо, подлеска под ними вовсе не было, а землю, устланную мягкой подстилкой из хвои, прикрывал прозрачный папоротник. Дышалось здесь удивительно легко — настоянный на хвое терпкий воздух сам, казалось, тек в легкие.

До вечера оставалось много времени, и Захар решил не тратить его впустую — двинулся на поиски урожайных мест. Шел — и сердце замирало: до чего же величественное зрелище этот кедровый бор! Ветер не проникает под его глухую зеленую крышу, а пробегает где-то очень высоко, слегка шелестя в вершинах. Кругом тишина, воздух звучный, и, когда с размаху грузно шлепается кедровая шишка, звук этот, пугающий своей внезапностью, разносится очень далеко. Захар кинулся было собирать опавшие шишки, но быстро разочаровался: почти все шишки были пусты — поработали белки и бурундуки.

С небогатой ношей вернулся Захар на свой бивак — в мешке лежало всего с десяток шишек. Если так пойдет и дальше, с пустой сумой вернется он к семье. Надо что-то придумать.

Ночь прошла беспокойно. Захар то и дело хватался за ружье, с тревогой прислушивался к тишине. Стук упавшей шишки, истошный крик кедровки нагоняли страх. Он закуривал, чтобы хоть как-то заглушить это чувство, а потом долго лежал с открытыми глазами и думал, думал… Сердце терзали горечь, обида за все, что привело его сюда. Захар почти разуверился в успехе своего предприятия. Шишки-то, вот они, на кедрах, но как достать? Залезть невозможно, стволы толстые, гладкие. Попробовать стрелять из ружья в шишки? Но у него всего тридцать зарядов.

А не срубить ли кедр, как советовал Никандр? Зря он, наверное, отверг тогда, даже со скрытым негодованием, этот способ добычи орехов.

Уснул Захар только перед рассветом, но его разбудил невообразимый щебет и свист птичьих голосов. Вылез он из-под полога, и несказанная радость наполнила все его существо: вокруг плавилось в ослепительном золоте утро, золотые пятна дрожали на стволах деревьев, папоротник сиял от изумруда росы. Кругом все радостно гомонило, звуки были четкими, прозрачными, эхо от них далеко растекалось под могучим сводом, лежащим на монолитных подпорах бесчисленной колоннады стволов. Вот метнулась белка и со злым урчанием стремительно помчалась вверх, щелкая коготками по коре. Захару уже доводилось есть беличье мясо — на Пивани. Теперь он, не отходя от бивака, подстрелил двух белок и сварил их на завтрак.

Все же он не решился рубить кедр, а отправился искать деревья, на которые можно было бы взобраться.

После долгих поисков ему удалось найти такой кедр: сучья начинались всего метрах в трех от земли. Захар притащил валежину, прислонил ее к стволу и, разувшись, по ней легко добрался до сучьев. Труднее было карабкаться от одного сука к другому. Окажись под ногой подгнивший сук, он мог бы сорваться. Один таки сломался, но Захар успел ухватиться за верхний и, повиснув на нем всей тяжестью своего тела, из последних сил подтянулся и полез выше. Сердце колотилось так, что казалось, вот-вот выскочит из груди. Усевшись в развилке ветвей, Захар долго отдыхал, со страхом поглядывая вниз.

Теперь ему ничего не стоило лазить в гуще кроны и сбивать шишки. Приятное это было занятие — подбираться к живой шишке, покрытой янтарными слезинками смолы, и брать ее, тяжелую, терпко пахнущую кедровым духом, в руки. Тридцать две шишки снял он с одного кедра!