Шаляпин - Виталий Дмитриевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Через некоторое время Шаляпин собирается с духом и обращается к Иоле Игнатьевне:
«…слушай, Иоле! Я уже не молодой человек. В последнее время стал немного прихварывать… Ездить всюду, как раньше, один, я уже не могу. За мной нужен присмотр какого-нибудь человека. Но человек этот, Мария Валентиновна, ездить со мной всюду не может, ибо рекомендовать ее моей женой по закону я не могу, и на этой почве нынче в феврале меня шантажировали некоторые мерзавцы — пришлось заплатить деньги, чтобы не раздувать истории. Раздутая история лишила бы меня самого существенного из всех моих заработков, а эти заработки как раз составляют необходимое существование и тебя, и меня самого, и всех детей. Ты сама знаешь, что у меня на шее не менее 26 человек. Ответственность моя огромна, и я, конечно, вынужден путешествовать и работать в тех странах, которые наиболее широко оплачивают мой труд. Наконец: девицы уже на возрасте и должны будут выходить замуж. Каково положение их, бедняжек, когда у них есть „незаконный“ отец, имя которого им разрешено носить, и мать, имя которой различается от их собственного. Все это осложняет именно их жизнь и приносит им лишь огорчения… Ты же видишь, что раньше, когда наши дети были малышами, я никогда не проронил ни одного слова о разводе… Верю в твою дружбу и надеюсь, что сейчас ты покажешь ее на деле. Повторяю, что материально я всегда буду делать все, что в моих силах…»
Согласие на развод Федор Иванович получил, но более Иола Игнатьевна Шаляпину не писала и, когда приезжала в Париж к сыновьям, с бывшим мужем не встречалась, хотя посещала спектакли с его участием…
Летом 1927 года Федор Иванович решил освятить новый дом и направился к отцу Георгию Спасскому в собор Александра Невского на улице Дарю — место встреч русских беженцев. Георгия Спасского уважали и любили: скольких русских изгнанников он крестил, венчал, отпевал — не перечислить! Протоиерей отец Георгий — духовник Шаляпина. К нему и обратился артист с просьбой отслужить молебен на улице д’Эйло.
Во дворе церкви Шаляпина окружили оборванные дети, просившие милостыню. Впечатление врезалось в память, и после молебна Шаляпин дал Спасскому банковский чек на пять тысяч франков для помощи нуждающимся детям российских эмигрантов. Через русскоязычную газету «Возрождение» Спасский благодарил Федора Ивановича за сочувствие несчастным.
«Возрождение» — газета, начавшая выходить в 1925 году, принадлежала к «правому» направлению, близкому к Белому движению. Короткая заметка дала повод к яростной травле Шаляпина, добрый, сердечный поступок артиста на родине расценили как пособничество белоэмиграции.
Первые осуждения донеслись в Россию из-за границы, их озвучил В. Маяковский в варшавской газете «Польске вольности» от 22 мая 1927 года: на вопрос о его отношении к опере поэт ответил: «Это для некурящих. Я не был в опере что-то около 15 лет. А Шаляпину я написал стишок такого содержания»:
Вернись теперь такой артистназад на русские рублики —я первый крикну:— Обратно катись,народный артист Республики!
«Стишок» этот — фрагмент из «Письма…» Маяковского Горькому.
31 мая московский журнал «Всерабис» напечатал «Письмо из Берлина». Некий С. Г. Симон (профсоюзный чиновник, вскоре, кстати, сбежавший за границу) гневно «обличал» Шаляпина: «Сидит… „народный“ за границей годы и годы… оброс ею и вот в один прекрасный момент оглянулся и видит — нуждаются русские люди… И какие люди!.. Князья, графы, бароны, тайные и всяческие советники, митрополиты, протоиереи, флигель-адъютанты, генералы свиты его величества…
Ну как не защемить сердцу, не Народного артиста Республики, нет, а заслуженного артиста императорских театров, солиста его величества?!! Ну и посылает солист его величества тысяч этак пять франков для раздачи этим безработным… Почему мы молчим? Почему не положить предел издевательству и наглости над всем СССР этого „СВИТЫ ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА НАРОДНОГО АРТИСТА РЕСПУБЛИКИ“?»
Через день, 2 июня 1927 года, «Комсомольская правда» публикует большое стихотворение В. Маяковского «Господин „народный артист“». Поэт заявляет:
И песня, и стих — это бомба и знамя,голос певца подымает класс,и тот, кто сегодня поет не с нами,тот — против нас.
Стихотворение заканчивается призывом:
С барина с белого сорвите, наркомпросцы,народного артиста красный венок!
У Маяковского свои счеты с русской эмиграцией. Изгнанники считают поэта «любимцем Совнаркома», вдохновенным воспевателем черных дел чекистов, казней, пыток, репрессий. В парижских «Последних новостях» — самой популярной эмигрантской газете — Дон Аминадо рисует уничижительный портрет Маяковского — «дюжего мясникообразного профессионала», «совершеннейшего маньяка, жрущего по неисчислимым добавочным пайкам, требующего себе прижизненного монумента на Красной площади… прокладывающего пути от прохвоста к сверхчеловеку».
Шаляпин — удобная мишень для политического самоутверждения, и Маяковский намеренно придает инциденту политический масштаб: он не шутил, когда писал о своем желании «приравнять перо к штыку». Со страниц советских изданий на Шаляпина выливаются ушаты грязи. Аргументы — в стиле времени. Передовая статья журнала «Жизнь искусства» называлась «Кто — за и кто — против»:
«Мы знаем, кто эти „русские безработные“, при виде которых Шаляпин почувствовал благотворительный зуд: это выброшенные за советский рубеж злобные ненавистники рабочих и крестьян… — это сотрудники лондонских, пекинских и шанхайских взломщиков и душителей революции… И в переживаемый нами серьезнейший и напряженнейший политический момент мы вправе поинтересоваться: кто с Шаляпиным, то есть с чемберленовской Англией, и кто с нами, то есть с пролетарской революцией?»
Как когда-то в 1911 году, после истории «с коленопреклонением», Шаляпин оклеветан и оболган. Газетная травля больно травмировала артиста — ведь он дорожил своей репутацией на родине. Теперь на вопрос газеты «Возрождение», что он будет делать, если с него снимут звание, певец отвечал: «Ну что же, я после этого — перестану быть Шаляпиным или стану антинародным артистом? — я, который вышел из гущи народной, — всегда пел для народа. В особенности же теперь, после того, как я уже 37 лет на сцене и исколесил земной шар, я хочу взять на себя смелость и проявить, быть может, нескромность, сказав, что я не просто народный, я всенародный артист».
Горький счел это заявление певца ошибкой. «А с газетчиками ты напрасно разговариваешь. Звание же „народного артиста“, данное тебе Совнаркомом, только Совнаркомом и может быть аннулировано, чего он не сделал, да, разумеется, и не сделает», — уверенно писал он из Сорренто Шаляпину 29 июня 1927 года. Но Алексей Максимович заблуждался. Он не знал, что вопрос лишения Шаляпина звания обсуждался 22 августа в высшей инстанции — на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) и по его прямому указанию 24 августа 1927 года Совет народных комиссаров РСФСР принял постановление о лишении Шаляпина звания народного артиста.
Путаной и невнятной была позиция А. В. Луначарского: ему выпала неблагодарная обязанность комментировать постановление Совнаркома. Луначарский отметал политические причины, утверждал, «что единственным… мотивом лишения Шаляпина звания… явилось упорное нежелание его приехать хотя бы ненадолго(курсив наш. — В. Д.) на родину и художественно обслужить тот самый народ, чьим артистом он был провозглашен…». Вероятнее всего, нарком просвещения сам не совсем уверен в насущной необходимости приезда певца в СССР.
Драматизм создавшейся ситуации переживал не один Шаляпин. А. Н. Бенуа писал М. Горькому: «Мы здесь застряли, и это немудрено. С необходимостью мне здесь остаться согласился и Анатолий Васильевич в той беседе, которую я имел с ним… Он даже прямо советовал оставаться до тех пор, пока у нас там чисто материальные условия существования не восстановятся до степени известной „нормальности“».
Дело, конечно, было не в «материальных», а в политических условиях. «Кто не с нами — тот против нас!» Попытка Шаляпина защитить свою честь на родине воспринималась как откровенный компромат. Его интервью «Возрождению» почти целиком приводил в своей статье «Широкая натура» советский журналист Михаил Кольцов. В «Красной газете» 30 июня 1927 года он так «цитировал» артиста:
