Отель одиноких сердец - Хезер О’Нил

они просыпались по утрам, из их ротиков уже не поднимались вверх маленькие белые туманные барашки.

Щеки их матерей порозовели. Они стали шить себе красивые платья. Они приносили домой сумки с продуктами, готовили сытную еду и пели, обжаривая помидоры. Кофе теперь стали пить со сливками. Сладкое давали несколько раз в неделю. На кухонных столах в небольших тарелочках как в сказке возникали маленькие кексики и кусочки пирога.

Великая депрессия закончилась. Мелодия Пьеро в сознании детей совпала с окончанием трудных времен.

Детский опыт подсказывал, что именно эта мелодия вызвала к жизни новые, счастливые времена. Они постоянно слышали ее по радио, и эта музыка сопровождала все больше всяких интересных изменений. Чем чаще мелодию Пьеро передавали по радио, тем лучше шли дела.

Сам Пьеро почти не обращал внимания на успех своей музыки. Следить за этим он не мог, потому что не получал роялти. Настал день, когда у него оставалось всего два доллара. Своему наркоторговцу он задолжал пять долларов, поэтому обращаться к нему не мог. Он пошел к черному ходу одного здания, о котором ему сказал другой наркоман. Он позвонил в дверь, из дома к нему вышел мужчина.

– Тебе повезло. Я только что получил новую дурь из Монреаля. Она лучше всего, что мне доводилось пробовать. Тебе больше ничего другого не захочется. Можешь мне поверить.

– Монреаль, – печально проговорил Пьеро, как будто теперь это место стало для него мифическим.

Он снял номер в гостинице «Одинокие сердца». Пол в его комнате был выкрашен в зеленый цвет. На обоях красовались лебеди. Он подумал, что это хороший знак. Он ввел в вену дозу монреальского героина. У него возникло чувство, какое бывает перед началом снегопада. Оно напомнило ему, как ребенком он лежал под одеялом и ему сказали, что школьные занятия отменили из-за того, что густо валит снег. Улицы пустынны, но где-то вдалеке слышится смех. Доносится ясный, чистый и прекрасный, безупречный звон церковных колоколов.

Пьеро вколол себе сразу весь оставшийся героин. Он уставился на лебедей на обоях, ожидая, что они станут двигаться, – но они оставались неподвижными. Так это случилось. Это был его последний гостиничный номер. Как странно. Он никогда не состарится.

Когда говорят, что вся жизнь промелькнет перед глазами, имеют в виду, что можно выбрать любой момент из прошлого, и почти всем хочется вернуться туда, где они были маленькими. Пьеро выбрал воспоминание о Розе. Она была с повязкой на глазах, когда все они играли в прятки. Он не спрятался. Вместо этого он нарочно громко топал, тяжело дышал и старался преградить ей дорогу, чтобы она протянула руки и коснулась его. И в памяти Пьеро ее руки были к нему все ближе и ближе.

Но Роза до него не дотянулась. Его поглотило безмерное одиночество. Он подумал, что прожил самую чудесную жизнь.

Ко времени своей кончины Пьеро был всемирно известен. Когда горничная, которая нашла его тело в маленьком номере, поняла, кем он был, она вскрикнула. Другие горничные в черных форменных платьях и шляпках, напоминавших белые маргаритки, сгрудились вокруг его тела.

70. Парад похорон

Роза взглянула на паренька с оттопыренной нижней губой, стоявшего в дверях ее гостиничного номера. В тот ранний утренний час на ней был шелковый халат с вышитыми птицами, которые при ее движении махали крыльями. Она понятия не имела, что делал у ее двери этот маленький торговец газетами с охапкой своего товара. Роза была известна своей щедростью к матерям-одиночкам, когда те просили о помощи. Может, и мальчонка пришел сюда о чем-то ее попросить?

– Тебе что-то надо?

– Ваш дом последний у меня на пути, но я решил сначала прийти к вам.

– Почему?

– Есть новость, мадам, которая будет вам интересна.

Роза достала из кармана монетку. Парнишка протянул руку. Роза положила монетку ему на ладошку. Паренек взглянул на монетку, дал ей газету, сказал: «Мне очень жаль, мадам», – повернулся и выбежал с пачкой газет из здания.

Крик Розы разбудил всех, кто был в гостинице.

Маленькая девочка на улице Сент-Доминик, в доме по другую сторону переулка, села в кроватке в полной уверенности, что слышала, как кто-то кричал от нестерпимой боли. Но когда она подошла к родителям и дернула спящую маму за большой палец на ноге, папа ей сказал, чтобы она вернулась в кроватку и поспала еще немножко.

Тело Пьеро вернули в Монреаль, чтобы предать земле на кладбище на вершине горы, высящейся в центре города. Панихида проходила в маленькой церкви, куда Пьеро и Роза в годы депрессии приходили за бесплатной похлебкой и где их обвенчали. Над городом в тот день проплывали тяжелые тучи, похожие на беременную даму, резвящуюся в бассейне. На похоронах не было родственников Пьеро. Очевидно, что он имел отношение ко всем жителям города. Среди них были двоюродные братья с сестрами, дядья и тетки, бабушки и дедушки. Не с неба же он свалился. Но найти его непосредственную родню никто не смог. Об этом позаботились монахини больницы «Милосердие» двадцать пять лет назад. Всем было только известно, что жила-была когда-то девушка по прозвищу Игноранс, которая плохо себя вела, никого не слушалась, была страшно далека от того, чтобы стать святой, и играла в дурацкие игры со своим двоюродным братом.

И потому так случилось, что вместо родственников в церкви собрались клоуны, которые оказались самыми близкими Пьеро людьми. И конечно, Роза, которая сидела на скамье в первом ряду. Лицо ее прикрывала вуаль, она не могла вымолвить ни слова. Она плакала три дня напролет.

Когда шестеро клоунов выносили по ступеням из церкви гроб с телом Пьеро на ремнях, на нем лежали сотни алых роз. Следовавшая за гробом Роза сошла вниз по узким церковным ступеням. Собравшимся у церкви людям, смотревшим на церковные двери в ожидании выхода похоронной процессии, показалось, что Роза постарела на десять лет. Потом она не раз говорила, что стала седеть именно в тот день. После этого людям было трудно определить ее возраст, потому что кожа ее выглядела молодо, в глазах светились озорные искорки, но волосы стали седыми.

Рядом с ней шел Фабио. Никто бы и подумать не мог, что когда-то он был клоуном. Он выглядел как вполне упитанный, серьезный делец. Понять по его виду, что в былые времена он выступал на сцене, было невозможно, поскольку он не выказывал никаких эмоций. Он относился к тому типу людей, которых невозможно представить себе детьми. В редких случаях, при