Гора Орлиная - Константин Гаврилович Мурзиди

И холодные вечерние блестки зимней дороги, и заиндевелые деревья, и низко стелющиеся в морозном воздухе дымы стали милее сердцу — показались картинкой из хрестоматии.

А старый мастер продолжал между тем выговаривать Фильке за его строптивость. Остановясь на пригорке, с которого хорошо был виден завод, он сказал:

— Погляди-ка!

В легкой дымке морозного вечера темным силуэтом стоял на гранитном пьедестале Серго, высокий, строгий, стоял, повернувшись к заводским огням.

— Жаль, не видал ты настоящего большевика. Оттого, может, такой строптивый и растешь.

Филька молчал.

— Для тебя это памятник, холодный камень — и больше нет ничего. А для меня он живой…

Алексей Петрович поморгал заиндевелыми ресницами, потер глаза кулаком, смущенно пробормотал:

— Стареть стал, слеза леденеет.

Филька посуровел, натянул ушанку, зашагал вперед.

— А скажите, что это за оградка там, возле памятника? Говорят, какой-то рабочий похоронен?

— Рабочий, Карим. Его вредитель убил… враг советской власти. Хотел завод поджечь, а Карим выследил… Похоронили Карима на заводской площади, на почетном месте, чтобы трудовые люди помнили, не забывали.

— А разве и до войны враги были?

— Были… Сейчас они в открытую на нас лезут, а тогда таились… Врагов, Филька, у нас много… Ты оглядывайся, не каждого говоруна слушай!

Выпуску первого танка предшествовало немало событий и дел. Еще в день объявления войны Нечаев собрал командиров и спросил: «Как работать дальше?» Решили, не дожидаясь распоряжений из Москвы, перевести несколько печей на выпуск специальных сталей и уже через несколько дней начали плавить сталь военных марок. Объезжавший в то время уральские заводы нарком танковой промышленности одобрил этот первый шаг и поставил еще более трудную задачу: освоить выплавку и прокат броневой стали. Не думали кремнегорцы, что им когда-либо придется заниматься таким делом. Не одну бессонную ночь провели сталевары и все же после многих неудач, выплавили нужную сталь в обыкновенных мартеновских печах. Но самое трудное было впереди: прокатать сталь, получить броню. Нечаеву сообщили, что броневой стан, эвакуируемый с юга, прибудет в Кремнегорск в начале осени, и предложили заблаговременно подготовиться, чтобы установить его без задержки. «А пока лейте сталь в запас, в фонд Верховного Главнокомандования». Перед руководителями завода возник новый вопрос: «Где поставить стан?» Ни один из предложенных вариантов нельзя было назвать удачным. Стан — сооружение огромное — везде оказывался не на месте. Тогда главный механик завода предложил, не дожидаясь прибытия стана, начать прокатывать броневой лист на блюминге. Предложение было настолько неожиданным, что Нечаев не сдержался и крикнул: «Вы с ума сошли?» — «Это авантюра!» — подхватили остальные. И только начальник технического отдела Черкашин поддержал главного механика: «Да, это неслыханно, дерзко… но мне представляется возможным. Вспомните, какое время мы переживаем, прочитайте сводки с фронтов, не забудьте, что стан, который прибудет осенью, быстро не установишь… Евграф Артемович, если вы не возражаете, я готов помочь в разработке проекта». — «Ваши доводы!» — закричали со всех сторон. «Доиграемся! — раздался чей-то голос. — Полетит ко всем чертям блюминг. А по законам военного времени… впрочем, некоторым не привыкать к тюрьме!» Черкашин понял намек. Больше года находился Александр Николаевич под следствием и был освобожден за отсутствием состава преступления. Он не обратил внимания на этот грубый намек. Нечаев долго колебался, но все же уступил настойчивой просьбе обосновать почти фантастические предложение. «Хорошо, идите и обосновывайте, а мы будем продолжать заседание». О предложении главного механика Нечаев на следующий же день доложил наркомату черной металлургии, не утаил ни сомнений, ни значительности риска. К удивлению Нечаева, в наркомате благословили: «Идите на риск, добивайтесь, от этого будет зависеть дальнейший ход войны». Из Москвы позвонили и через сутки: «Как дела? Имейте в виду, о вашем плане доложено Государственному комитету обороны» — «Зачем вы это сделали? — взволновался Нечаев. — А вдруг не выйдет? Что тогда?» — «Я потому и сказал, чтобы вышло!» Сейчас все это далеко позади, но не забыть Нечаеву тех тревожных, лихорадочных дней и ночей, полных страха и надежды, когда, позабыв обо всем на свете, он помнил только о прокате броневого листа и часами пропадал на блюминге. Были неудачи, случалась даже авария, но и она не остановила. Предложение, которое сперва показалось фантастическим, стало теперь заданием Государственного комитета. Надо было работать…

В конце июля из-под валов блюминга вышел первый броневой лист. Так родилась на Урале броня. А стан пришел в Кремнегорск только в начале зимы. К этому времени были выплавлены тысячи тонн специальной стали, прокатано немало броневых листов. Но, чтобы начать выпуск танков, предстояло построить цеховые корпуса, установить оборудование… С радостью принял Нечаев донесение о том, что, не дожидаясь, пока будет окончательно оборудована линия главного конвейера, рабочие приступили к сборке отдельных узлов танков прямо под открытым небом, тотчас же побежал туда и увидел, как сварщики рубили броню. «Родина вас не забудет!» — хотел он сказать, но вместо этого пробормотал что-то невнятное, отвернулся к костру, будто хотел погреть руки, и побежал на участок Николая Леонова — торопить строителей… Но вот и цехи готовы. Только что приехал из Москвы главный конструктор. Он ездил на выставку трофейного оружия — посмотреть немецкие танки, поговорить с бойцами. За время разгрома вражеских полчищ под Москвой танкисты накопили боевой опыт. Надо было учесть их советы. Но главное состояло в том, чтобы как можно скорее создать технологию военного времени, так усовершенствовать ее, такие сконструировать приспособления, чтобы оставшийся в тылу рабочий мог заменить своего товарища, ушедшего на фронт. Технологи работали над сокращением маршрута обрабатываемой детали. Она должна была поскорее попасть к месту монтажа. А деталь была не одна. Их были тысячи. И требовались они непрерывно. Требовал детали начальник цеха, требовал мастер, требовал крупно написанный, так и бросавшийся в глаза плакат: «Все для фронта!» Но рабочий не всегда справлялся с заданием, не все было в его силах. Механический цех давал на главный конвейер деталей столько, сколько поковок давала кузница. А поковки зависели от литья.

Первый танк был выпущен накануне нового, сорок второго года. Этим событием завод как бы отметил окончательный провал немецкого плана окружения и взятия Москвы.

Не забыть этого дня… Накануне в цехе разносилось непрерывное гудение поставленного на проверку мотора. Сперва оно подавляло. Но вскоре к нему привыкли, как привыкают к ритму работы. А под утро люди впервые услышали этот гул — движение жизни — в только что собранном и за минуту до того мертвом танке. Николай Леонов, руководивший монтажом главных узлов, наконец-то почувствовал, что он работает для фронта.

После речей и поцелуев, после музыки и громогласных «ура» первый уральский танк ранним декабрьским утром