Солнце в зените - Шэрон Кей Пенман

'Думаю, ты знаешь, что меня волнует. Что ты позволяешь Мег умолять тебя о прощении Джорджу, когда ей не нужно так поступать. Когда вся сцена - исключительно твоих рук дело'.

'Я не солгал Мег, Дикон', - безмятежно откликнулся Эдвард. 'В аду наступят холода, прежде чем я когда-нибудь снова поверю Джорджу'.

'Ты можешь не доверять ему, но недовольством его воспользуешься с лихвой. Чтобы поступить иначе, надо оказаться дураком, а я никогда не видел человека, менее на него похожего, чем ты'.

'Поблагодарил бы тебя за такие слова, но не уверен, что они подразумевают комплимент', - парировал Эдвард, скорее веселясь, чем раздражаясь. 'Ты прав, конечно. Джордж стоит во главе войск, и у Уорвика нет альтернативы веры ему. Такое положение превращает нашего братца в достойного союзника. Разумеется, ты не ставишь мне это в вину'.

'Нет, этим поступком попрекать тебя я не стану. Только тем, что Мег верит, - ты поступаешь таким образом ради нее'.

"Хорошо, только что я натворил? Тебе известно, как я люблю Мег. Что плохого в желании сделать ее счастливой?"

"Проклятие, Нед, ты заставил ее поверить, что помиришься с Джорджем из-за ее просьбы, а на самом деле поступишь так, служа исключительно собственным интересам. Не была бы Мег столь взвинчена проблемами нашего брата, она точно тоже заметила бы истинную подоплеку твоего обещания".

"Молодец, мне нужен Джордж. Но я многим обязан Мег. Если я могу заставить ее считать себя ответственной за примирение, этим может быть нанесен какой-то вред? Она сильно любит Джорджа. Ты не думаешь, что ей доставит удовольствие вера в свою помощь ему? Почему я должен лишать сестру такого счастья?"

Выражение лица Ричарда говорило о недоверии. "Иисусе",- вымолвил он в конце концов, качая головой.

Эдвард рассмеялся. "Все закончилось, как надо, желанная цель достигнута. Зачем ссориться на тему использовавшихся средств, Дикон? А сейчас принеси бутылку из буфета. У нас может больше никогда не оказаться лучшего повода для празднования, чем сегодня вечером".

Поставив бутылку на полированную поверхность мраморного стола, Ричард налил белое вино в серебряные бокалы, украшенные золотыми узорами. Он никогда не видел где-либо подобной роскоши, кроме как при дворе своего бургундского свояка. Внезапно в памяти всплыли обстоятельства последнего раза, когда они вместе пили с братом. Тогда у них были немытые оловянные кружки на искривленном деревянном столе, мокром от выплескивавшихся капель вина и грязном от оплывающего воска чадящих жирных свечей.

"Еще никогда не появлялся такой король Англии, кто потерял бы свой трон, а потом вернул бы его, Дикон. Гарри Ланкастер - только пешка, не более, чем марионетка, управляемая прихотями Уорвика. А другие, потерявшие свои короны, вскоре также расставались и с жизнями".

"До настоящего момента", - тихо сказал Ричард, и Эдвард улыбнулся ему. В этот момент Ричард знал, брат тоже вспомнил ночь в "Золотом Руне".

"За что нам следует выпить, Нед... за Англию?"

"У меня есть мысль получше. Сейчас неподходящее время, прошло всего четыре дня от Богоявления, и, смею сказать, наша госпожа матушка никогда не простила бы такого тоста. Но богохульство или нет, однако, мне видится, - подходит".

Он прикоснулся своим бокалом к тому, который держал Ричард. "За Воскрешение", - произнес Эдвард.

Глава двадцать вторая

Лондон, 1471 год

Крест Святого Павла, находящийся в самом северном углу церковного двора собора этого святого, считался самой известной из лондонских уличных кафедр. На ней зачитывались как папские буллы, так и королевские предписания. Несчастные, чем-либо оскорбившие Святую Церковь или столкнувшиеся со светским правом, совершали покаяние перед деревянной кафедрой, оформленной в виде восьмиугольника. Каждое воскресенье в полдень большая толпа собиралась на церковном дворе - послушать проповедь, чаще всего носившую ярко выраженную политическую направленность.

Великопостное воскресенье исключением не стало. В прошедшем сентябре доктор Джон Годард объявил здесь Гарри Ланкастера истинным королем Англии, а в этот промозглый мартовский день, шестью месяцами позже, он снова вещал у креста Святого Павла в пользу ланкастерской династии.

Джон Годдард был искусным публичным оратором, обладавшим тонким чутьем на удачную фразу, запоминающуюся метафору и привыкшим управлять ленивым и тяжеловесным вниманием слушателей. Однако, в нынешний полдень его зрители были беспокойны, рассеянны, а пастырь ощущал одновременно раздражение и неопределенность. Он уже более, чем наполовину прочел свою проповедь, прежде чем обнаружил, что внимание паствы равно направлено и в другую сторону, потом лишь изумляясь, как вообще сумел не заметить ее до настоящего момента, - строгую и элегантную женщину, подарившую жизнь Эдварду Йорку. Годдард слишком привык вещать толпе, чтобы где-то совершить ошибку, тем не менее, на мгновение замолчав, он уверенно продолжил свою речь. Герцогиня Йоркская, казалось, совсем не понимала, какое волнение она вызывает, бесстрастно слушая восхваления францисканцем благочестия и милосердия доброго короля Гарри.

На другой стороне церковного двора леди Скроуп громко шепталась со своим мужем, в то же время, не отводя глаз от герцогини.

'Мы обязательно должны поговорить с ней, Джон', тихо настаивала она. 'Мы знакомы с Ее Милостью много лет, как можно пренебречь ей?'

'Я не сказал, что мы должны пренебречь ей', - раздражительно прошипел в ответ сэр Скроуп. 'Но я не понимаю, почему мы должны искать ее общества. Это было бы чертовски неудобно, и я не вижу необходимости в подобном поступке. О чем мне говорить с госпожой герцогиней... о том, что я надеюсь, как бы ее сын побыстрее сгнил в Бургундии? Более того, с ней ее дочь, а ты знаешь, мне эта леди вовсе не по душе'.

Взгляд Элисон переместился с