Воспитанник Шао.Том 1 - Сергей Разбоев

Рус вихрем метнулся вперед. Краем глаза он все же заметил, что плита мягко рухнула на выступы в стене в одном локте от пола. Но некогда было задерживаться. Когтистые лапы тигров и драконов полосовали пространство, занимаемое им. Он извивался, уклонялся. Безжалостные орудия экзамена настойчиво загоняли его в углы, откуда только отчаянным прыжком через все препятствия можно было вырваться на относительный простор маневрирования. Тело покрылось рубцами и немалыми шишками. Некоторые мелькающие деревяшки он ломал силой ударных блоков, гнул их неуводимую мощь сверхъестественным усилием злобной секунды. Сознание искрами выдавало удивление в возможности того, что у него получалось в полумраке «коридора зрелости». Неужели организм — обыкновенные кости, мягкие ткани тела — способен крушить мертвую материю холодного тела? Неужели разум способен в критические минуты напрягать тело до прочности крепчайших материалов и выделять энергию, равную вспышке взрывчатого вещества? Вот она — способность разума к действию, способность быть мерилом будущности и жизни в холодном вакууме Вселенной. Единственная составляющая, способная дать свет и полную гармонию всей эйфории мироздания. Разум!..

Поворот.

В десяти шагах в узком проходе пылал жаром раскаленный каменный шар с инкрустированными ручками для хвата. Рус уже не думал о последствии. Это было последнее препятствие перед выходом. С силой наступающего бизона двинулся к огнедышащему шару. Ни тело, ни разум не чувствовали высокой температуры. Метр. Рус напружинился для рывка… Но в это время шар мягко откатился в сторону и исчез в проеме стены.

Впереди свет.

Еще не веря в удачу своего экзамена, Рус осторожно пробирался к выходу. Яркое солнце било лучезарным светом в недалеком выходе.

Шаг.

Еще шаг.

Пещера-каземат позади.

Невдалеке, на небольшом возвышении стоял Ван и из большого лука целился в Руса.

Рус рассмеялся, показывая пальцем на Вана. Он знал, что стрелы почтенных патриархов находили только врагов и предателей.

В победном кличе он вскинул руки и бросился к Вану. Тот стоил, не двигаясь. И только, когда Рус приблизился до трех шагов, откинул оружие в сторону и сам тоже бросился к воспитаннику.

Глава десятая

Бьюик обидчиво сипел, скрипел отчаянно на поворотах, но скорости не сбавлял. Этот резкий, рваный свист ходовых частей автомобиля напоминал капитану Тян Вэю брюзжащим голосок маленького шефа с большими возможностями. Ему и напоминал этот звук о предстоящей встрече, и немало пугал. Ехал к шефу потому, что должен ехать. Не ехать он не мог, несмотря на то, что сказать было нечего. Только неудачи в последнее время преследовали окружение Теневого. И когда автомобиль, чинно шаркнув шинами, остановился у тихого особнячка, его внутренний страшок набирал материальную основу: мелкой дрожью проступал на конечностях и очень заметно на губах.

Перед Теневым он стоял навытяжку и молчал.

Тот некоторое время недовольно морщился, глаза вязко ощупывали фигуру, узились.

— Что вы молчите, Тян? Неужели вам нечего добавить, хроме того, что указано в донесениях?

Офицер низко поклонился.

— Сейчас, по прошествии времени, могу дополнить, что некоторые монастыри Тибета открыто поддержали проамериканского агента. Обеспечили ему поддержку и сокрытие. Случившемуся в немалой степени способствовала медлительность, неполное использование имеющихся сил и средств офицерами контрразведки.

Маленький брезгливо махнул рукой:

— Не нужно мне говорить о том, о чем я сам более чем догадываюсь. Мне требуются факты, вещественные улики. В противном случае полковник Чан все ваши доводы сравнит разве что с блеянием месячного ягненка. Не забывайте, что вы имеете дело с опытнейшим кадром наших уважаемых служб. С голыми руками против него никто не пойдет, несмотря на его невысокое положение. Это гордость нашего департамента. Он заставил уважать себя не только западные службы.

— Но я перед комиссией готов выступить с показаниями, свидетелем которых являюсь.

Сидящий иронически скривился. Маленькие ручки зло и нервно теребили подлокотники.

— Как вы наивны, капитан. Подобны простолюдину с улицы маленького городка. Прохожий столицы опытней в интригах правящих. Кому нужно? Кого устроят голословные и недостоверные факты! Даже мне ничего обнадеживающего они не обещают. Вся мишура с голословными доказательствами подобна баловству мартышки перед отражением в зеркале. От вас я ждал фактов, доказательств, фотографий.

Тян утомился стоять, поэтому поспешно заговорил:

— Майор Винь с фотографом находились на одном вертолете. Этот борт и был сбит монахами. Взрыв не оставил никаких улик.

— Не повторяйтесь, капитан. Из ваших депеш мне хорошо известны подробности. Я надеялся, что часть пленок сохранится или предпримутся шаги, чтобы найти их. Но, вижу, зря уповал на везение, на вас. Кроме, как брыкаться, нам ничего не остается. Мы потерпели фиаско. Приходится констатировать это с той убедительностью, с которой она предстало перед нами. Кроме полковника Чана, никто не смог компетентно оправдать себя, представить нужные аргументы. Его люди толковее.

— Но мы можем использовать свидетелей: армейских офицоров, солдат.

— План операции составлял Чан. Никто, кроме него, не знал подробностей. Что могут сказать офицеры? Второе: подумали вы, кто возьмет на себя ответственность требовать создания комплексной комиссии? Сколько это займет времени? Пустой шум никому не нужен. Да и каким образом они докажут, что то были именно схимники, а не бандиты, не иностранные диверсанты? — голос Теневого завизжал на пискливой ноте, задребезжал нетерпением. — Вы пришли с голыми руками, с бездоказательными истинами. И вообще, вы так же никчемны, как и ваш предшественннк. Он плохо кончил, потому что переусердствовал. Опасайтесь и вы. Почему мне попадаются такие недалекие служаки? Лучше бы вы стояли вольно передо мной, но дело говорили, чем так вытягиваться и тормошить ненужные мысли.

— Прикажете идти? — согнулся Тян.

— Идите. И пишите мне подробней: каждую мелочь, для вас не значащую. — Теневой жестом остановил приготовившегося было идти офицера. — Кто еще сможет написать? На кого можно положиться?

— Через час я представлю список.

— Завтра, в одиннадцать я жду вас здесь. Посмотрю на этих людей. Может быть… В общем, думайте, думайте.

Глава одиннадцатая

Все рушилось.

Был страшен поединок.

В упор

Друг с другом встретились века…

Разговора не получилось. Каждый держал свое лицо.

Маленький сидел, нахохлившись, в своем непомерно большущем кресле и невнятно глядел на сидящего перед ним гордого старика.

Все получалось не так, как он желал. Этот воин, словно покрытый налетом годов, оказался так же непробиваем, как поверхность космического тела неподвержена ударам метеоритов, убийственной дозе радиации, плавленной жаре солнечных лучей и сквозному холоду космической мерзлоты.

Вот он, землянин, сидит перед ним и, в отличие от многих, не выказывает ни тени беспокойства, ни волнения. А ведь Теневой знал многих, очень разных. Но такого безразличия к мирским атрибутам видеть не приходилось.

Человек!!!

Человечек неловко поерзал в кресле. Глаза неудовлетворенно бегали no предметам, словно они пребывали в этом помещении для того, чтобы раздражать государственного деятеля. Наконец он, своеобразно мотнув головой, продолжил:

— Что ты печешься о народе, старик? Где ты сидишь, чтобы о нем толковать? Займи сначала подобающее место. Все мы сильны и правильны со стороны. Но каждый правитель должен знать: плебс есть плебс. Как его ни именуй. Чернь. Сидишь где-то в закуте, мечтаешь. А ты вот возвысся хоть немного, посмотри внимательней. Прежние мысли твои наверняка сменятся другими, более прозаическими, земными. Самые благие пожелания размываются о муравьиную анархию масс. Каждый тянет себе. У каждого свое на уме. Всем никогда не угодишь. Всегда в толпе присутствуют представители всех сословий, всех категорий падшего люда. Но все требуют свое. Что станется с государственностью? Все твои старания как что-то должное. На тебя смотрят, как на контру. Сами в себе разобраться не могут. Ссорятся по смехотворным пустякам. Судятся. Морды бьют. Нож в спину втыкают. Ты им о чем-то возвышенном, чистом; они тебе рыло хихикающее щурят, пальцем тычут, стукнуть норовят. Поживешь так среди них, посмотришь, да плюнешь на все. Их-то каждый год новые толпы. Лица все разные. Что для каждого сделаешь? А общее не воспринимают. И думаешь тогда не о народе как таковом, но о стране, о державе, которую давно пора переводить в передовые, могущественные. Вот тогда какую-то ответственность почувствует плебс. Понимать начнет, гражданином какой страны он является. Как в Европе, в Штатах. Там ворчат, но терпят. Не лязгаются с обиды рожей в грязь. Знают, кто они и кто соседи. Марка. Авторитет. Терпят и гонку вооружений и авантюры прочего толка. Потому что сила, национальный дух, гордость каждой личности за свою страну. С такой толпой легче договориться. Китайцам пора уже иметь свою маленькую войну. Победную. Она нужна, чтобы каждый почувствовал себя членом одной семьи. Это тонкая политика. Вот вы, все ваши секты, в принципе добиваетесь того же, но иными, противозаконными, авантюрными методами. Идете против конституции. Чего добьетесь? Раздвоения нации? Из одной толпы разные крики? И все. Но это и худшее, что вы можете сделать нам по отношению к внешнему врагу. Китай опасен врагам, когда он един. А ток, что мы? Благодаря вашим медвежьим потугам монголы, потом маньчжуры сумели овладеть Поднебесной. Вы изнутри рвали метрополию на части, не позволили уничтожить зарвавшееся племя. Никогда из-за ваших крестьянских войн Срединная не смогла утвердиться в той мере, какая предначертана ей в истории. Вы всегда играли на руку внешним врагам. Из-за угла бьем европейца или американца. На большую войну национальной гордости уже не хватает. У каждого свое в голове. Каждый считает себя правым. Из нищеты все века выбраться не можем. Парадокс. Могущественнейшая держава и беднейший народ. Преломление государственной сути. Кому сказать? Дико. Неправдоподобно. Но это так. И самое печальное то, что держава надрывается, напрягает все жилы, чтобы занять место среди первых, но всегда находятся пустоглаголящие иждивенцы, которым ничего не стоит с бредовыми мыслями, утопическими идеями мешать общему продвижению вперед возмущать народ дешевыми лозунгами, пользуясь его необузданностью, анархичными влечениями, толкать его на противные государству деяния. Почему-то ностальгия по архаичной вонючей старине туманит разум, ущемляет гордость. Видишь ли — с ними не посоветовались. Не посидели за одним столом. Значит, надо смуту плескать. Таких же бродяг и отшельников собирать. Дрянной правдой, как фиговым листком, прикрываетесь. Плохо. Плохо, когда в стране имеются такие затворные, оппозиционные сборища. Эгоистично. Мелко понимаете все вокруг себя. Почему мы не трогаем филиалы «Триад»? Потому, что они не противопоставляются обществу. Понимаете саму существенность данного состояния? Они не вредят. Это основное. Поэтому их можно терпеть.