Дочь Востока. Автобиография. - Беназир Бхутто

С 1978 года я намеревалась посетить Мекку. Дважды псевдоисламский режим Зии отказывал мне в моем благочестивом намерении. Не зная, что меня ждет, я решила не рисковать и более не откладывать.

В Мекке я и мои друзья облачились в белые бесшовные одежды пилигримов и приступили к ритуалу.

«Аллах, Ты Мир, и от Тебя Мир исходит! О, Господь наш, почти нас Миром», — молились мы по-арабски у Врат Мира, входа в громадный беломраморный двор Святой Мечети. Семь раз обошли мы Каабу, почти кубическую структуру пятидесяти футов высотою и сторонами в тридцать пять футов, которая, как считают мусульмане, отмечает место, где Авраам воздвиг первый храм, посвященный Единому Богу. «Аллах акбар! — Велик Господь!» — провозглашали мы каждый раз, проходя мимо Черного Камня, вмонтированного в юго-восточный угол Каабы. Пророк, да пребудет над ним мир и благословение Аллаха, поцеловал этот небольшой камень, помогая разместить его в кладке Каабы в седьмом столетии.

Во время исполнения ритуала умры я ощущала, что на душе становилось легче. При каждой остановке я молилась за отца, за других мучеников, загубленных режимом, за брата, за мужчин и женщин, все еще томящихся в тюрьмах. Воодушевленная пережитым, я на следующий день повторила ритуал умры и вернулась в мир политики, полетела в Советский Союз по приглашению женской организации. Отправляясь в Россию, я намеревалась ослабить критику в мой адрес, ответить на упреки товарищей по партии в излишне проамериканской ориентации. Я хотела как можно основательнее подготовить почву для возвращения на родину.

Двадцать пятого марта мы объявили, что возвращение мое в Пакистан планируется на десятое апреля. В Лондон повалила международная пресса. Журналистов меньше интересовала наша точка зрения на предстоящую борьбу за торжество правого дела, чем драматическая и несколько лубочная версия конфронтации молодой женщины и военного диктатора, современный феминистский вариант истории Давида и Голиафа. «60 минут» сняли меня для американской Си-би-эс, «Вэнити фэйр» уполномочил короля фотографов лорда Сноудона сотворить мой тематический портрет. Я вынырнула на утренних телеэкранах Лондона и по спутниковой связи в Нью-Йорке. Би-би-си записало интервью со мной по-английски для всемирной службы и на урду для Пакистана; в квартире тетушки Бехджат я дала интервью Ассошиэйтед Пресс, ЮПИ, «Четвертому каналу» и британской прессе. Тетушка Бехджат суховато отметила, что наконец-то ее квартира пользуется большей популярностью, чем квартира проживавшей в том же доме актрисы и певицы Петулы Кларк.

Журналистский интернационал, разумеется, ожидал от ПНП оглушительных успехов в борьбе с диктатурой, но я не имела представления, что меня ожидает на родине. Годы репрессий могли сломить волю людей, истощить их энергию. В уже упоминавшейся книге «Узник без имени, камера без номера» Хакопо Тимерман проследил стадии изменения настроения угнетенных масс: гнев — страх — апатия. Откликнется ли народ на призыв ПНП, или удары диктатуры подавили его, загнали в нору молчания, в которой можно хоть как-то выжить? Целое поколение пакистанцев выросло во мраке военного положения. Десятилетние ребятишки 1977 года выросли в девятнадцатилетних молодых людей, не имея представления о том, что имеют право на какие-то права. Захотят ли они вернуть себе то, чего никогда не имели?

Мы сделали серьезную заявку, объявив о возвращении. Привлекли к себе внимание планеты.

—Как полагаете, сколько народу придет нас встречать? — спросила я Джехангира Бадара, президента ПНП Пенджаба, вылетающего непосредственно перед нами.

—Полмиллиона, — уверенно ответил он.

—Ой ли? Слишком оптимистично оцениваете, — осторожничала я.

—Полмиллиона и еще чуть-чуть, — настаивал он.— Вы еще не покинули Лондон, а оттуда уже поступали сообщения, что народ отправился в Лахор, чтобы вас приветствовать.

—Но на всякий случай, если пресса будет спрашивать, сколько мы ожидаем, отвечайте, что сто тысяч. В этом случае, если придет 470 тысяч, никто не сможет упрекнуть нас, что мы зря расхвастались.

Прямого рейса из Европы в Лахор не учредила ни одна авиакомпания, так что девятого апреля я вылетела из Лондона с Баширом Риязом, Нахидом, Сафдаром, моей школьной подругой Хумайрой и многими другими сначала на восток Саудовской Аравии, в Дахран, чтобы там пересесть на пакистанский самолет, отправляющийся в Лахор. Экипаж самолета пакистанских международных авиалиний принял нас радушно, разрешил украсить машину запрещенными в течение девяти лет флагами, плакатами и наклейками ПНП. На борт поднялись около тридцати членов нашей партии и сопровождающие нас репортеры, так что рейс напоминал заказной, чартерный.

Атмосфера приподнятая, настроение бодрое, хотя и с оттенком опасения. Никто не доверяет военным. Во время остановки в Дахране местное саудовское начальство поместило меня в доме отдыха, а остальных изолировало в аэропорту. Позже я узнала, что одновременно с нами в Дахран прилетал посол Пакистана, и саудовцы опасались, «как бы чего не вышло». Угрозы и предостережения из Пакистана усилились. Нахид, Башир и еще один член нашей команды получили уведомления, что по прибытии в Лахор их сразу арестуют. Получила и я свою порцию адресованных лично мне угроз.

Постаравшись вытеснить из головы мысли об опасности, я углубилась в подготовку своего выступления. Самолет взлетел и направился навстречу заре, курсом на Лахор. Как нам сообщили, режим заворачивал автотранспорт, направлявшийся в Лахор из Синдха, Белуджистана, Приграничья. Никто из нас не имел представления, чем встретит родина.

Лахор, 9 апреля. Рассказывает Амина Пирача.

Лахор в ночь прилета Беназир выглядел как столица карнавала или крупного фестиваля. Госпожа Ниязи и мы с мужем Салимом приехали встречать ее из Исламабада, и, скажу откровенно, такого я никогда не видела и видеть не ожидала. Город похож был на какой-то лагерь, везде тьма народу, повсюду торговали съестным, лотки и на всем пути в аэропорт. Студенты в фургонах «судзуки» распевают песни о Бхутто, мне особенно понравилась одна на пенджаби: «Аадж те хо гаи Бхутто, Бхутто... — Сегодня, сегодня только Бхутто, Бхутто...» Народ все прибывает, в легковых машинах и в грузовиках, в автобусах и скотовозах, пешком. Автобусы с лозунгами с надписями: «Этот автобус из Бадина», «Этот автобус из Сангара». Транспорт увязает в толпе. После стольких лет мрака и безобразия везде веселье, все возбуждены...

Никто не спал целую ночь. Мы ходили по городу, к аэропорту и обратно. Рядом с нами некоторое время шагал старичок, на глазах слезы. Потом старушка, тоже плакала, потом смеялась. Никому ведь не дали горевать по господину Бхутто, траур объявлен не был. Теперь у людей появилась возможность и об отце печалиться, и радоваться прибытию дочери. Лахор в ту ночь — одно из самых ярких воспоминаний моей жизни.