Главная тайна горлана-главаря. Ушедший сам - Эдуард Филатьев

Владимир Сутырин:

«Результаты вскрытия показали, что эти злонамеренные сплетни не имеют под собой никаких оснований».

Траурный четверг

Михаил Презент:

«Наступило 17.4. У гроба очередь, завернувшая с Поварской, по Кг/Эр<инской> ил<ощади> до Никитской. Поехал туда с Регининым и с женой Демьяна. Конные патрули. Толпы. Люди – на крышах домов, в окнах, на балконах».

Николай Асеев:

«…живая, взволнованная Москва, чуждая мелким литературным спорам, встала в очередь к его гробу, никем не организованная в эту очередь, стихийно, сама собой признав необычность этой жизни и этой смерти. И живая, взволнованная Москва заполняла улицы по пути к крематорию. И живая, взволнованная Москва не поверила его смерти. Не верит и до сих пор».

«Тихого» прощания с Маяковским, как надеялись власти, не получилось. Таких похорон в большевистской Москве ещё не было – тысячи и тысячи людей шли к Клубу писателей, чтоб в последний раз взглянуть в лицо почившего поэта.

Корнелий Зелинский:

«В почётном карауле стояли О.Брик, Кирсанов, Кушнер, Агранов. Пастернак был вместе с Жаровым и Уткиным. Сельвинский – с Третьяковым и Зелинским.

На балконе часто показывался Семён Кирсанов и читал стихи своим невозможно громким дикторским голосом, от которого дрожали стёкла. Рядом с ним был поэт Павел Герман, любивший быть на виду (это его стихи: "Мы рождены, чтоб сказку сделать былью")».

Михаил Презент о Веронике Полонской:

«На похоронах ни она, ни Яншин, ни Ливанов не были. Первые два с утра были приглашены к следователю, который их держал до вечера. Говорят, что это сделано со специальной целью – не дать им быть на похоронах, чтобы не встретиться с семьёй Маяковского и Л.Ю.Брик».

Наталья Розенель:

«Москву лихорадило. Рабочие, студенты, интеллигенция – все были взволнованы, ошеломлены. В течение многих недель Луначарский получал письма из Москвы и различных городов Союза, в основном от молодёжи, с одной и той же настойчивой просьбой: объяснить, как это могло случиться.

Семнадцатого апреля был траурный митинг во дворе клуба писателей>.

Вынос тела с гробом В.В. Маяковского из дома Союза писателей. Москва, 17 апреля 1930 г.

Михаил Презент:

«Началась так /Называемая > гражданская панихида. Её открыл Халатов…Луначарский… Федин…Кон…Авербах… Третьяков… Потом взволнованный Кирсанов, которого называют лучшим, учеником Маяковского, прочёл отрывок из предсмертного стихотв<орения> Маяковского «Во весь голос». Оно звучит как Пушкинский памятник».

Николай Денисовский:

«Митинг происходил во дворе, говорили перед гробом, который уже стоял на грузовике. Я запомнил и слышал с балкона только Кирсанова, который читал „Во весь голос“.

Милиция оцепила все переулки и площади, которые выходили на улицу Воровского, а сама улица была забита народом. Стояли так тесно, что невозможно было пропихнуться. Стояли на тротуарах, мостовой, в подъездах, висели, прицепившись к фонарям, к деревьям и заборам. Крыши были черны от забравшихся на них людей, некоторые крыши даже провалились».

О том, что похороны окажутся такими грандиозно-много-людными, ни Агранов, ни Брики, конечно же, даже представить себе не могли.

Агент ОГПУ «Арбузов» (орфография агента):

«Много говорят об обилии милиции 15/16/17 апреля, благодаря чему все принимало нарочито казенный характер. С возмущением говорят о красноармейцах, которые сидели развалясь на балконе клуба поэтов, раскуривали, гоготали и производили впечатление турков стоящих на страже «гроба господня» для пропуска паломников…

Много говорят о «вшивом» А.Халатове, который состоит председ<ателем> Комиссии по похоронам не создал порядка, окружил оцеплением милиции Поварскую, не создал колонн и даже такие литераторы как Масс и Волькенштейн, плелись в хвосте процессии, а впереди была любопытная улица.

Самые похороны, говорили, носили определённо казённый характер и были несравнимы с тёплыми похоронами Есенина и даже мало-популярного А.Соболя, похороны, которые были без милиции и в которых было больше порядка, искренности и стройности».

Упомянутые агентом литераторы – это Владимир Захарович Масс (драматург и сценарист), Владимир Михайлович Волькенштейн (поэт, драматург и театральный критик) и Андрей (Юлий Михайлович) Соболь (писатель).

Прощание с поэтом

В то время, когда проходила церемония прощания, следователь Иван Сырцов допрашивал Полонскую и Яншина.

Яншин написал в протоколе допроса (орфография Яншина):

«Да, будучи один совершенно, В.В. хотел, или видел в Норе, какую то поддержку, но как поддержку к уже сбитому уже испорченому. И мне только хочется сказать "друзьям "и всем поздно подошедшим к Маяковскому, подошедшим уже к гробу, к трупу Вл. Вл.

Товарищи! Не отбрыкивайтесь любовной интрижкой. Не трудно забросать, залягать и заплевать большую сложную трагедию внутренних переживаний Владимира Маяковского привесив к ней ярлычек из ТЭЖЕ.

Не трудно подмять под себя и топтать молодую еще совсем молодую женщину, спасая собственные шкуры.

Я категорически утверждаю, что никакой любовной интрижки нет и не было.

Случилось ужасное, непоправимое, отвратительное, самое ужасное в жизни, но вы в этом не без греха. Обращаюсь, может быть безнадежно, но напоминаю: НЕ СПЛЕТНИЧАЙТЕ!»

Слово «ТЭЖЭ» в ту пору расшифровывали по разному: «Товары для женщин», или «Трест Жиркость», а то и как «Трест эфира жировых эссенций». Последние два названия относились к Государственному тресту жировой и костеобрабатывающей промышленности, который выпускал одеколоны, духи, кремы, мыло и другую парфюмерию и косметику.

Что же касается «сплетен», которые, по словам Яншина, распространяли «друзья» Маяковского, то агент ОГПУ «Зевс» доносил о них следующее:

«д) Общий голос: „Подлец был покойник – двух замужних женщин опозорил“…

е) На следующий день после похорон по всей Москве (литературной, конечно) болтали, что Лиля Брик застрелилась и что Яншин – Полонскую прибил».

Михаил Презент привёл в дневнике мнение бывшего редактора «Известий» Юрия Стеклова:

«По этому поводу Стеклов говорит: "Жил хулиганом, и умер хулиганом"».