Куратор - Оуэн Кинг

двинулась по галерее. С каждым шагом из-под ног летели брызги речной воды, натекшей с обросшего ракушками Корабля-морга.

Там, где раньше был вход, зияла огромная неровная дыра: зеленая повозка снесла часть стены и протащила дверь из бывших молотков до середины мостовой.

Ди вышла в сгущавшиеся сумерки. Что-то мягкое и теплое нетерпеливо потерлось о ее щиколотки, и Ди свернула налево, к развалинам здания Общества.

Δ

В Вестибуле Ди вела рукой по треугольным углублениям в дереве, нащупывая дорогу из ночной темноты в непроглядный мрак. На этот раз не было нужды царапать руку – кровь из сломанного носа заливала лицо.

Белая кошка шла рядом с ней, как и несколько десятков других, наводнивших развалины: кошки рядами сидели на полуобвалившихся стенах, ожидая ее. Теперь пушистые тела то и дело касались ее ног. Было слышно, как кошки острят когти и утробно мурлычут. Ди достаточно навидалась домашних животных за годы работы и догадывалась, что понадобилось этой ораве: так кошки себя ведут, когда хотят, чтобы им открыли дверь и выпустили поохотиться.

Этого они хотели с самого начала, поняла Ди: чтобы она открыла им дверь. Джентль не просто так колол пальцы своим доброволицам: секрет Вестибулы заключался в том, что портал открывала свежая человеческая кровь. Поэтому кошкам нужна была Ди.

Ведя пальцами по стене, другую руку, с зажатыми клещами, Ди выставила перед собой. Горячий ветер с мельчайшим песком шевельнул ее волосы, и в конце длинного коридора появилась желтая вертикальная полоса. Она открывалась все шире и шире.

Δ

Один за другим темные шары на дорожке, ведущей к храму, оживали, загораясь изнутри. Ламм, тащившийся из последних сил, то и дело останавливался поглядеть, как в пламени возникали души убитых солдат и немедленно начинали зачарованно смотреть на собственные отражения в крошечных зеркалах. Вестховер подсказал добавить нарукавные нашивки с треугольниками и вспомогательному гарнизону, и регулярной армии, и Ламм вынужден был признать – идея оказалась блестящая. В прошлом, чтобы добыть необходимое число душ для поддержания огня в светильниках, омолаживавших тела членов Общества, приходилось рассылать уйму Красных Писем, заставлявших людей метить себя треугольником и совершать самоубийство. А когда гибли солдаты с треугольниками на нашивках, их души сразу попадали в шары. Инновация оказалась в высшей степени эффективной: солдаты изничтожали смутьянов, а все потери, какие несла армия, незамедлительно объявлялись в Сумеречном месте, становясь ценной помощью для элиты людского рода.

Где, кстати, Вестховер? Он обещал переправиться сюда, как только покончит с этой злющей маленькой дрянью, затеявшей нелепую вендетту. Ламм не питал приязни к этому двурушнику, но бывший министр финансов был ему полезен.

Драматург попытался отгадать причину ее враждебности. Что значил для нее этот Амброуз, которого Ламм и не вспомнил бы, если бы не его торчащие заячьи зубы? В любом случае девчонка сделала плохую ставку. Ложные привязанности, причинявшие женщинам страдания, заставляли Ламма брезгливо морщиться: вспомнить хоть беспечную Фриду, доверчиво потащившуюся на скалистый утес в сопровождении не слишком щепетильного спутника лишь потому, что они были приятелями каких-нибудь несколько сотен лет!

– Ложные привязанности, – повторил вслух Ламм, обращаясь к солдату, материализовавшемуся в ближайшем вспыхнувшем шаре и уставившемуся на свое отражение с одурманенным благоговением, хотя его тело пожирал огонь. – Что скажешь о таком названии пьесы?

Самому Ламму название показалось на редкость удачным и экспрессивным. Он почувствовал прилив вдохновения.

Президент Общества психейных исследований потащился в сторону равнины с порталом, желая поглядеть, не прибыл ли Вестховер. Нежные усики нового замысла начали разворачиваться в его голове: одержимая девка, блестящий драматург, которому она завидует, вред, который она пытается ему причинить, и окончательное правосудие, которое он вершит в ответ. Визит музы даже отвлек Ламма от боли в артритных коленях и тупой тяжести в мертвых руках. У начала дорожки он боковым зрением заметил белый цветок – в этом каменном мире приглушенных красок это могла быть только песчинка в глазу – и заморгал, прогоняя виденье. Ненависть одержимой девицы к блестящему драматургу будет вызвана его мягким упреком по поводу ее бездарных литературных поползновений. Предположим, что она написала скучную пьесу о… кошках!

Ламм захихикал про себя. Он так и видел вставную дурацкую пьесу этой девки в своем спектакле: актеры в костюмах кошек бегали на четвереньках и мечтательно тянули фразы вроде: «Как я надеюсь, что какой-нибудь милый ребенок возьмет меня домой!»

Белый цветок не исчезал – он рос. Ламм остановился и повернул голову.

На него неслась белая кошка, мчась так быстро, что ее лапы словно не касались земли. Она увеличивалась на глазах, как вспышка света, скрадывая расстояние огромными, недоступными восприятию прыжками. За белой кошкой из портала хлынула разномастная кошачья лавина – невозможно сосчитать. Белая бестия стремительно приближалась, и Ламм отчего-то вспомнил, как фокусник-парвеню, этот низкопробный негодяй, так и не удосужившийся объяснить, где он научился настоящей магии, обещал своей аудитории целый список удовольствий на любой вкус и с треском пускал колоду карт из одной руки в другую с такой скоростью, что пятьдесят две карты сливались в одну.

Кошка прыгнула, и Ламм закричал:

– Кто тебя сюда пустил?

В лицо ему впились крошечные острые зубы, крошечные острые когти и беспощадный взгляд голубых глаз как из безупречного лазурного стекла.

– Что, черт побери, происхо…

Δ

На этот раз Ди видела все предельно ясно – ведь повязки на глазах у нее не было.

Кошки обогнали ее живой рекой, заливаемой желтушным лунным светом. Семнадцатая бросилась первой, а остальные нахлынули приливной волной – черные, белые, рыжие, коричневые, и одноцветные, и полосатые, и пятнистые, затопив пустынное плато с неудержимостью текущей воды. Они пересекли тени каменных монолитов, направляясь к дороге, уставленной горящими шарами.

У края равнины виднелась одинокая фигура. Человек, очень старый, скрюченный, был одет в сверкающие золотые одежды. Ламм, подумала Ди. Старик в золотом балахоне испустил крик – дрожащий, слабый крик ужаса, а потом Семнадцатая и остальные покрыли его живой массой, и он будто растаял под их весом. А из портала спешили все новые и новые кошки, готовясь принять участие в пиршестве.

Ди выронила клещи, и они упали на землю с глухим стуком.

Сидевшая у гильотины татуированная старуха, покачиваясь на своем стуле, сухо фыркнула смехом:

– Я знала, что рано или поздно кошки сюда вернутся. – Приглядевшись, старая карга нахмурилась: – Надеюсь, ты прикончила сукина сына, который сделал такое с твоим лицом!

– Прикончила, – отозвалась Ди. – Кто ты?

Старуха почесала ноздрю одной из своих спиц.

– Не помню, забыла. Я режу шеи и пришиваю лица. А ты кто?

– Я Ди. Я была куратором Национального музея рабочего. Теперь я