Последние узы смерти - Брайан Стейвли

Она задумалась, как там остальные. Талал был немногим выше Гвенны, а вот Джаку пришлось хуже всех. Он лез в бочку первым: скреб коленями, потом локтями, потом плечами по закраине. Гвенна, глядя на это, гадала, как он переживет полдня в этой ловушке, следила за его лицом, высматривала признаки паники, которая могла прорваться наружу, когда над ним забьют крышку. Пилот молча скривился, ободрав незажившее после укуса сларна плечо, и, словно почувствовав на себе ее взгляд, обернулся. Просто взглянул. Не нахмурился, не кивнул. Даже не моргнул. Казалось, он лишь потому соглашается сидеть в бочке, что воспротивиться не осталось сил.

«Однако он здесь», – напомнила себе Гвенна.

Он молча выдержал долгое ожидание и короткий перелет. Остальное – похищение птицы, полет на ней… Это именно то, что он, будь он проклят, умел. Она за то и рискнула взять его с собой.

Гвенна шевельнулась, поудобнее перехватила ломик-рычаг… и застыла, услышав приближающиеся голоса. Трое. Все мужчины. Нет, поправилась она, вслушавшись. Четверо. Четвертый молчал, но она различила шорох еще одной пары подошв по камню. Мужчины остановились в нескольких шагах. Она представила, как те стоят над грудой бочонков и ящиков. Медленно, беззвучно приложила ладони к доскам, приготовившись рвануться, если придется.

– С которых начнем?

Густой, громкий голос. Человеку отчего-то было весело.

– Тебе решать, Рен. Все равно все придется перетаскать.

– Не обязательно, – вставил третий тонким и хитроватым голосом. – Могли бы парочку… потерять. Свалились, мол, с обрыва.

Пауза и общий смех.

Гвенна напряглась. Конечно, они шутят. Нет смысла волочь добро с Крючка, чтобы потом разбить об утесы. Даже охвостье Раллена не настолько лениво.

– Там жратва для нас же, болван. Она тебе лишняя?

– Не вся же для нас. Половина достанется Раллену. Хорошую еду, конечно, жалко, но почему бы не избавиться от тяжеленных… тыкв?

Тыквы! Это бочка с Джаком. Мятежники перевалили желтые и зеленые овощи в два дерюжных мешка, освободили место для пилота. По спине у нее медленно пополз холодный ужас. Она разом ощутила всю тяжесть бессилия. Что толку в боевой выучке, когда не можешь шевельнуться, и в боевом духе, когда до боя не дошло? А хуже всего, не она одна слышала этот праздный треп. Быстрому Джаку слышно не хуже. И он лучше ее помнит, что на крышке его бочки крупными красными буквами выведено: ТЫКВЫ.

«Держись, Джак, – безмолвно взмолилась она. – Они шутят. Просто языки чешут. Держись».

– Я тыкву люблю, – сказал кто-то. – Ты моими тыквами не бросайся.

– Ничем не бросаемся, – отрезал первый. – Делаем, что приказано. Беритесь. По одному на бочку. Перекатом.

Что-то пошло не так. Голос внутри ее черепа орал: отбой, отбой, отбой! Только уже нельзя было остановиться. И сделать ничего было нельзя. Когда бочка опрокинулась на бок, Гвенна крепко сжала зубило. Так себе оружие, но и им легко убить человека, если ткнуть в глаз.

Она чуть не выколола, к Шаэлю, свой собственный, когда бочка пришла в движение. Толкавший ее и не думал беречь деревянные клепки, катил прямо по ухабам, по камням, так что бочка подскакивала на препятствиях, а Гвенна, вращаясь вместе с ней, силилась не захлебнуться рвотой. Расстояние наверняка не составляло и ста шагов, но под конец она была вся в синяках – на локтях, на коленях, на спине.

Пока она разбиралась, где верх, где низ, дверь со скрипом отворилась – визжали проржавевшие в соленом воздухе петли. Гвенна только успела понять, что океан, шум прибоя у нее позади, как бочка снова пришла в движение. Свет в нее не проникал, но когда неровная земля сменилась гладкими половицами, Гвенна поняла все, что ей требовалось знать: они вошли в складское здание.

Подозрительность и беспокойство свернулись в груди кольцами большой змеи и стягивались при каждом вздохе. Она все сжимала в руке зубило, а больше ничего не могла – только слушать, как подскакивают на камнях другие бочки, как бранятся мужчины, затаскивая внутрь ящики и коробки. А потом наступила тишина, густая и жаркая. И голос Якоба Раллена с его тупой злобой, знакомой, как шум прибоя, спросил:

– В которой лич?

– Здесь нет, командир. Должно быть, в следующей партии.

«Знает! – в ужасе поняла Гвенна. – Все знает, старый хрен».

– Уверены? – не отставал Раллен. – Выскользнуть не мог?

– Не думаю, сударь. Бочка-то гвоздями забита. Как тут выскользнешь?

Раллен в знак согласия только хмыкнул, после чего властным жестом, которого Гвенна не видела, но отлично представляла, указал на ее бочку.

– Давайте эту.

Удары посыпались, не дав ей сложить хоть какое-то подобие плана, не дав даже времени возмутиться. Бочку колотили тяжелыми молотами – двумя или тремя сразу, жестокие удары раскалывали дубовые клепки, вгоняя занозы ей в кожу. Молоты опускались раз за разом, казалось, прямо на плечи и колени. От одного особенно зверского удара в бедро вонзилась целая щепка, прострелила ногу болью. Гвенна ничего не могла сделать. Сопротивление было невозможно. Молоты пробивали дыры в стенках, но обручи держались, не давали ей разогнуться. Ей пришла мысль, не задумал ли Раллен растолочь ее в кашу прямо здесь, но нет, молотобойцы, при всей их ярости, старались не попадать по голове. Они не собирались ее убивать. По крайней мере, не сразу. Быстрой смерти не будет.

Она не без труда опустила руки, спрятала ладони под колени, чтобы по ним не попало. Если под руку подвернется оружие, надо, чтобы пальцы его удержали. Ее тянуло зажмуриться, но опущенные веки не остановят ударов, и она держала глаза открытыми, вглядывалась сквозь розовую дымку боли, сквозь дыры в досках, пытаясь разобрать, куда попала.

Помещение было большим, но полутемным, без окон. Когда немного унялось головокружение, Гвенна рассмотрела громоздящиеся под крышу штабеля ящиков. Значит, все-таки склад. Она подавилась невеселым смешком. Хоть в чем-то ее план сработал. Талала нет. Зато на бочке в нескольких шагах от себя она прочитала: «Тыквы».

«Раллен мало того, что ждал нас, – соображала она под взмахи молотов. – Он, Кент его дери, знал даже, в каких мы бочках».

Казалось, прошел целый век, пока доски наконец развалились. Она слышала пыхтение Раллена, слышала, как заходятся сердца его солдат, а сквозь все это пробивался тихий гневный стон. Она узнала в нем собственный голос и приказала себе замолчать.

Три стальных обруча и теперь не давали ей разогнуться. Гвенна попробовала распрямить ноги – не справилась, проглотила рвавшийся из горла крик и попыталась снова.

После долгих часов в неподвижности и избиения сомнительно было, разогнутся