Госсмех. Сталинизм и комическое - Евгений Александрович Добренко

фельетониста расцвели розы и улыбки, «положительный фельетон» перестал быть курьезом. Поэтому Горбатов не видел ничего плохого в том, что

появляется в нашей юмористике совсем неизвестный юмористам прошлого жанр «положительного фельетона»; появляются сатира и юмор не только бичующие, но и утверждающие нашу правду, наш образ жизни, наши идеалы в острой борьбе с капиталистической неправдой, «американским образом жизни», с чужими, враждебными человеку «идеалами» гангстера и его босса.

Конечно,

и полемика и борьба являются основой любого боевого жанра, тем более такого, как сатирический фельетон. Но разве нам за нашу большевистскую правду приходится бороться только средствами обличения неправды? Разве, утверждая красоту и справедливость нашей правды, не наносим мы сокрушительный удар нашим врагам?[643]

Этот утверждающий красоту фельетон мог быть вообще лишен какого-либо критического содержания. Вся его «сатиричность» могла заключаться в несерьезном тоне или сюжетном повороте, как в фельетоне Ленча «Талант» (1948). В дирекции шахты руководитель хорового кружка, тренер сборной по футболу и сменный мастер спорят о том, когда назначать спевки хора и футбольные тренировки так, чтобы некий Юра Кучеренко мог участвовать и там и там. Без него хор не займет первого места на конкурсе самодеятельности, а команда шахты не выиграет первенства по футболу. Но оказывается, что Кучеренко еще и «мировой навалоотбойщик» — по три нормы выполняет. Вызывают самого Юру, и он сообщает, что вообще-то будет танцевать, поскольку пляска — его главная страсть и он обещает на конкурсе всех переплясать. Тут он прошел по кабинету «такой жаркой, красивой, подмывающей „русской“», что все захлопали в ладоши. Теперь руководитель хора утверждает, что чувство ритма у него от пения в хоре, а тренер — что у него «физкультурная закалочка», а директор произносит в финале: «А ведь действительно талантливый у нас народ!»

И все же, даже фельетон умиления, чтобы оставаться фельетоном, должен был высмеивать носителей «пережитков» (типа ревнивца-мужа), которые, в сущности, тоже оказываются милейшими людьми. Даже бытовые конфликты у советских людей — либо быстро разрешаемые недоразумения, либо комические курьезы. Так, в фельетоне Ленча «Швейная машина» (1948) во время бракоразводного процесса в качестве причины для развода муж приводит тот факт, что его жену дважды видели пьющей газированную воду с сиропом, за которую платил ее сосед. Жена отказывается дать ревнивцу развод, судья срамит его, убеждая, что такой смехотворный мотив не может быть ни доказательством измены, ни основанием для развода, весь зал смеется над незадачливым ревнивцем. Жена «бушевала, размахивая руками, румяная, большая, из ее черных глаз, казалось, сыпались светлые искры» и тощий муж, «съежившись, глядел на нее с ужасом и обожанием». Наконец, жена увела мужа под всеобщий смех, подталкивая его к двери и приговаривая: «Вот придем домой, я тебе покажу сироп!»

Мать председателя колхоза из фельетона В. Карбовской «Невеста» (1953) мечтает нянчить внуков. Но сын никак не найдет себе невесту, тогда как рядом — прекрасная девушка, только что закончившая мединститут главврач местной больницы. Мать уговаривает сына сделать ей предложение. Но во время собрания та выступает с критикой председателя за то, что уборка на носу, а до сих пор не закончено строительство яслей и детсада. Теперь мать категорически против возможного брака: ее избранница опозорила сына и в браке она ему «покоя не даст». Но в конце она видит молодых людей идущими под ручку, а сосед объясняет ей, что «ежели покоя искать, надо на старухе жениться, к тому же на беспартийной. А они люди молодые, партийные, им никакого покоя не требуется. И даже противопоказано». Теперь старуха-мать успокаивается и думает о том, как через год она будет нянчить внука, которого она ни за что не отдаст ни в какие ясли — «хоть раззолоченные постройте». Умиление «молодыми, партийными» микширует сатиру, направленную даже на «старорежимных старух», предусмотрительно упакованную в матримониальный сюжет, заведомо имеющий положительный итог.

Но даже когда положительный фельетон напоминал традиционный, намерение автора говорить о недостатках таяло в лучах счастливой советской жизни. Например, все думают, что в рыбной промышленности много недостатков (рыбы в государственной продаже действительно нет). Фельетонист приезжает в рыбацкую артель, настроенный высмеять недостатки, но их не оказывается. Все, что поначалу виделось таковыми, при ближайшем рассмотрении оказалось… достоинствами: дела в артели шли наилучшим образом. В финале фельетона С. Шатрова «Как зарождается фельетон» (1951) уполномоченный из области «смотрит в окно на легкие рыбацкие суденышки, бороздящие реку, на лиловую тучу, закрывающую полнеба, и смущенно улыбается».

Превращение недостатков в достоинства — ключ к пониманию природы этого добродушного смеха. В фельетоне А. Колосова «Голубой бычок» (1947) рассказывается о том, как из обоза передвижного зоопарка сбежал галицийский волк. От вида мечущегося зверя лошади помчались через давно не ремонтировавшийся мост колхоза «Рассвет», телеги перевернулись и из клети убежала молодая антилопа-гну. Ее изловили колхозники, которые продержали ее у себя в течение месяца, заявив, что животное погибло. Зоопарк понес убыток и судится с колхозом. В суде выступают колхозники, которые объясняют, что не знали, что это антилопа, а думали, что это какой-то необычный бычок новой породы. Они решили его держать у себя с тем, чтобы затем спарить со своими коровами и вывести, как Мичурин, новую породу, а затем повезти ее на выставку. Но поняв на суде, что имеют дело не с бычком, а с неизвестным им животным, они решают признать, что антилопа жива, и отдают председателю колхоза ключ от бани, где она содержится. «Председатель смотрит на пастуха, на друга его Петра Павловича, хочет что-то сказать, но, не найдя слов, машет рукой, и на лице его веселая и мягкая улыбка. Улыбаются и члены суда, и прокурор, и протоколист…»

Подобно тому, как сатирическая комедия водевилизировалась, превращаясь в «лирическую комедию», фельетон инактивировался, превращаясь в «юмористический рассказ». Его действие протекало в несерьезных пространствах — санаториях, детских садах, школах, коммунальных квартирах, редакциях заводских газет, домовых конторах, товарищеских судах, на танцплощадках, в поездах… Их героями были дети, нелепые старики и старухи. Положительный фельетон превращается в советский святочный рассказ.

Нравоучительные истории такого рода обычно завершались сценами само-умиления, как в фельетоне Ленча «Дружеская услуга» (1946). На улице грязь по колено, а в колхозной чайной тепло и уютно. Народ пьет чай и патефон играет. И тут встречаются двое. Один из них шофер, в этих местах проездом, узнает другого, но не может вспомнить, кто он. И колхозник вспоминает знакомое лицо, но тоже вспомнить не может. Далее следует «комическая сцена» неузнавания: они вспоминают, откуда могут друг друга знать, пока шоферу не