Пустующий трон - Кен Лю

не можешь, как тебе повезло по сравнению с другими гостями моей госпожи.

Это были не пустые угрозы. На ранней стадии экспериментов, пока Джиа не определилась с сортом ягод и не вычислила нужную дозировку, Шидо и Ви приходилось использовать более суровые методы, чтобы дать заключенным снадобье. Они душили преступников до потери сознания, а затем вводили им густую пасту через иглу в вены; натягивали на головы узников кожаные мешки, внутрь которых накачивали дым; насильно кормили их, засовывая бамбуковые ложки прямо в глотку.

Но теперь Джиа достаточно приноровилась, чтобы пользоваться более простыми и практичными методами.

Скелет-Хохотун с трудом сел и снова осмотрел еду. Он не сомневался, что все блюда отравлены. Но что поделать? Жить ему в любом случае оставалось меньше месяца; какая разница, умрет он сейчас или чуть позже? Он решительно схватил кусок говядины и принялся жевать. Говядина оказалась идеально приготовленной, на удивление сочной и вкусной, чуть солоноватой, что лишь разожгло аппетит. Проглотив ее, преступник набросился на баранину, сдирая с кости сочное мясо. Еще вкуснее. Он взял чашу и жадно отхлебнул неизвестного напитка – хмельного, кисло-сладкого, щедро сдобренного незнакомыми специями.

– Госпожа, да вы непревзойденная повариха, – сказал он Джиа. – После такого и умереть не жалко. Я и мечтать не мог о столь роскошной последней трапезе.

Женщина холодно посмотрела на него.

Она знала, что у тюремного надзирателя сложилось превратное впечатление о причинах ее визитов, но не собиралась никого разубеждать. Напротив, императрица поощряла его бурную фантазию. Ложные слухи на сей счет, как и те, что ходили вокруг Гимото, были ей на руку. Они не только сбивали со следа шпионов льуку, но и мешали моралистам совать нос в ее дела. Моралисты беспокоились из-за беспорядочных половых связей регента, но если бы они узнали, что она замышляла на самом деле…

«Хватит об этом».

Джиа подозвала Ви, та разложила перед собой бумагу и кисти и принялась делать заметки кодированными буквами алфавита зиндари.

С каждым укусом и глотком улыбка на лице заключенного становилась все шире. Когда миска опустела, Шидо вновь наполнила ее из кувшина. Теперь преступник ухмылялся от уха до уха; ему стало так хорошо, что захотелось подняться и заплясать вприсядку, не отрываясь от трапезы.

– Теперь ясно, почему его так прозвали, – прошептала Шидо.

Ви усмехнулась в ответ.

– Везунчик. Не всякому дано попробовать несравненную стряпню госпожи.

Тем не менее они приблизились к Джиа, на случай, если этот тип задумал неладное.

«Зря я так сурова с моралистами, – подумала Джиа. – Одержимость праведностью продиктована самой их природой; они верят в идеальный мир, где правят взаимное уважение и доверие. Дзато Рути даже на войне пошел бы на любые уступки противнику, оправдывая это тем, что тот, на чьей стороне правда, непременно победит. Но реальный мир не таков; в нем порой приходится пожертвовать одним, чтобы спасти многих. Меня осудят за то, что я делаю и намерена сделать; провозгласят, что я лишена Милости Королей. И будут правы. Но пусть уж лучше меня судят за это, а не за то, что я, следуя высоким идеалам, привела весь народ к гибели. У каждого своя природа. Тиму ничего не сможет поделать с застенчивостью и педантичной преданностью мудрецам ано; льуку никогда не перестанут почитать силу. Я сыграю на этом, чтобы добиться своего. Не стану противоборствовать, уберу в ножны Милость Королей и буду наслаждаться безоговорочной победой на долгие годы».

От сладких грез ее оторвало пение заключенного. Он распевал в таком радостном экстазе, что даже Шидо и Ви улыбнулись. Пленник принялся танцевать по камере, забыв о присутствии женщин; словно одержимый, он то плюхался на койку, то вскакивал с нее.

Джиа внимательно следила за ним и делала пометки.

Снаружи началась гроза, какие сплошь и рядом бывают осенью.

Вспышка молнии осветила силуэт волка, приготовившегося к прыжку.

– Вот же заливается! Он что, налакался священного нектара богов?

Раздались раскаты грома, похожие на клекот воронов.

– Можно подумать, будто он переспал с Тутутикой…

– …или украл ключ от подводного дворца Тацзу.

– Рапа, Кана, что на уме у Джиа?

– Откуда нам знать? Из всех смертных…

– …ее сложнее всех понять. Даже Рисана не знала, что творится у нее на сердце.

– Джиа вырастила ягоды на вулканическом пепле и поливала их талой водой. Огонь и вода – это ваши стихии. Вы должны понимать, что она делает.

– Ты говоришь о природе, но у людей много искусств…

– …а искусство, братец Фитофэо, недоступно пониманию богов, за исключением разве что Луто.

– Я скучаю по нему.

Когда заключенный с довольной улыбкой уснул, Джиа и «плавники дирана» ушли.

Тюремщик со вздохом взглянул на узника. Пение, улюлюканье и исступленные крики были слышны даже в его кабинете в конце коридора. Выражение лица Скелета-Хохотуна могло означать лишь одно: этот человек испытал удовольствия, недоступные простым смертным.

С этого всегда начиналось. Но так продолжалось лишь первые несколько посещений.

– Радуйся, пока можешь, – шепнул он спящему. После чего проверил, надежно ли заперта дверь, и ушел.

Глава 22

Игра в дзамаки

Руи, девятый месяц восьмого года правления Дерзновенной Свободы (известного в Дара как восьмой год правления Сезона Бурь и восьмой год после отбытия принцессы Тэры в Укьу-Гондэ)

Стоял теплый осенний день; волны ласкали пустой пляж у деревни Киго-Йезу. Рыбацкие лодки и ялики еще не вернулись с моря. Чайки и крачки кружили над берегом, выискивая среди водорослей быстроногих крабов. С другой стороны дюн, повторявших форму волн, в полях трудились крестьяне. Легкий бриз смешивал слабый запах песчаных роз с соленым ароматом моря.

Если не обращать внимания на гаринафина, высматривающего на горизонте пиратов и шпионов дара-рааки, прибрежный пейзаж не менялся, наверное, столетиями.

У подножия дюны примостилась хижина – четыре бамбуковые жерди с крышей из сплетенных пальмовых листьев. В ее тени притаились двое: пожилая женщина и молоденький парнишка, оба в одеяниях ученых Дара. Они стояли друг напротив друга в формальной позе мипа рари, опустив колени на жесткие, как кабанья щетина, травяные циновки, и не сводили глаз с низкого пенька, служившего им столом.

– Мастер, а почему красных фигур больше, чем черных? – спросил юноша. В его голосе звучал легкий акцент Дасу, расположенного на северо-западе острова, жителей которого на Руи считали дремучими и невоспитанными.

Молодому человеку было лет восемнадцать или около того; бледная кожа, большие пытливые глаза; густые темно-каштановые волосы небрежно завязаны в пучок. Он был облачен в простую мантию из конопляного полотна, окрашенную в традиционный зеленый цвет, и