Русский город Севастополь - Сергей Анатольевич Шаповалов

так ещё в конце не смог остановить лёгкую бригаду Кардигана. Позволил наскочить на нашу батарею, и не в состоянии был отбить удар. Англичане гнали его гусар до Чёрной речки.

– Гнали, согласен, – нехотя кивнул Меншиков. – А что осталось от этой английской кавалерии? Вы сводным полком Еропкина тоже были недовольны, однако, они отбили батарею и достойно завершили разгром бригады Кардигана. Заметьте: у Кардигана одна из лучших кавалерий в мире. А их Еропкин со своими резервистами перерезал, как стадо баранов. А Рыжов…. Ну, что Рыжов? Вы же сами знаете: наши доблестные гусары отлично вымуштрованы парадной выездки. Их не учили атакам. Спросите, кого-нибудь из них: знает ли он приёмы фехтования? Да вы-то сами давно с саблей упражнялись? Выпад, батман, пируэт, мулине…. Для нашего гусара сабля – всего лишь железная дубина.

– Но я же ещё перед сражением просил вас прислать казаков, а не гусар, – упрекнул генерал главнокомандующего.

– И куда бы вы их поставили? – начал раздражаться Меньшиков. – Прекрасно знаете, что казаки – не тот род кавалерии, который годится для лобовых атак.

– Однако, теперь понятно, что у нас нет преимущества в коннице, – сделал дерзкий вывод Липранди, от чего Меньшиков пронзил его гневным взглядом. Но тут же взгляд его угас.

– Да на кой вам кавалерия тут, в Крыму? Зима скоро. Чем вы будете лошадей кормить? И у англичан лошади сдохнут все до единой. Видели, какие красавцы у них под сёдлами. Породистые. Это вам не казачьи савраски. Чистокровный конь что попало жрать не бедует. Ему зерно отборное подавай. А что важнее привести: мешок овса или мешок пороху? То-то. А насчёт Рыжова…., – Меньшиков поиграл бровями, как бы раздумывая, и едко сказал: – Предпочитаю осторожного Рыжова нежели безголового полковника Карамзина.

Липранди вспыхнул.

– Карамзин под вашим руководством был, когда бездумно положил половину Александрийского полка под Каракулом? – жёстко спросил Меньшиков.

– Так точно, под моим, – вынужден был согласиться Липранди.

– И закончим на этом спор! – поставил точку Меньшиков.

Адъютант пригласил Павла. Тот доложил о приводе трофейных орудий.

– Ну, как вам мой разведчик? – улыбнулся Меньшиков.

– Справился с делом безупречно, – похвалил Павла генерал Липранди.

– Дозвольте оставить его при себе в адъютантах? – попросил генерал Семякин.

– Что вы, что вы, Константин Романович! – замахал на него руками Меньшиков. – Я сам его у Тотлебена едва вымолил на пару дней. А вы, лучше, напишите представление Кречена к награде, коль он вам помог.

Заглянул адъютант, доложил о том, что к генералу Липранди прибыл парламентёр из Балаклавы.

– Интересно! – усмехнулся главнокомандующий. – Я пока в уголке посижу с генералом Горчаковым. Распорядитесь подать нам чаю, – попросил он.

– Мне нужен переводчик, – сказал генерал Липранди адъютанту. – Найдите кого-нибудь, кто знает хорошо английский.

– Зачем искать? – откликнулся князь Меньшиков из угла. – Перед вами поручик, который прекрасно владеет английский.

– Так точно, – подтвердил Павел.

Вошёл высокий молодой английский офицер в морской форме с двумя рядами блестящих пуговиц. За ним следом двое совсем юных гардемарина. Англичанин величественным жестом снял шляпу, отдал её не глядя гардемарину и чуть заметно поклонился:

– Капитан Королевского флота Уильям Пиль, – представился он.

– Генерал-майор Липранди. Чем обязан? – холодно ответил командир двенадцатой дивизии.

– Мой отец Роберт Пиль – известный политик в Великобритании. Он уже дважды выполнял обязанности премьер-министра. Я же имею честь служить капитаном корабля «Диамонд».

– Не пойму, чем могу быть вам полезен именно я?

– Дело в том, что с моего корабля были сняты орудия и отданы османскому корпусу, как бы, в аренду для несения службы в редутах. Сегодня вы их захватили.

– Да. Одиннадцать орудий достались нам, как приз, – согласился Липранди, все ещё не понимая, к чему клонит капитан.

– Я прошу вернуть орудия, – решительно потребовал Уильям Пиль. Даже Павел на секунду остолбенел, но собрался и перевел слова англичанина.

– Простите, капитан, с чего бы? – совсем опешил Липранди.

– Поймите, моя фамилия очень известная. Семья Пиль пожертвовала огромную сумму на войну. Мой корабль был снаряжён частично на средства фонда, организованного отцом. Я не могу позволить, чтобы имущество, купленное на деньги моих родителей, уходило, как приз. Тем более, пушки не участвовали в штурме Севастополя. Они стояли в тылу. Это новейшие орудия. Я не могу допустить, чтобы их испортили. Все равно вы их вернёте, через неделю или через две, когда мы возьмём город и потребуем от вас капитуляции.

– У меня к вам встречное предложение, – поднялся из тёмного угла князь Меньшиков. Он прекрасно изъяснялся на английском. – Простите, что вмешиваюсь. Только из уважения к сэру Роберту готов пойти на сделку. Мы с вашим отцом несколько раз встречались. Умнейший человек, надо признать.

– Простите, а вы….?

– Главнокомандующий, князь Меньшиков.

– Каково ваше условие? – обрадовался Пиль младший.

– Готов вернуть вам все ваши одиннадцать пушек в обмен на две мои, захваченные на Альме в первом сражении.

– Но это невозможно. Их увезли в Лондон, как наш победный трофей, – возразил капитан.

– Тогда ждите капитуляции, – хитро улыбнулся Меньшиков. – Ваши пушки я поставлю в тёплый сарай, смажу их маслом и укрою соломой.

– Вы не смеётесь надо мной, сэр? Это дело моей чести, – вспыхнул капитан Пиль.

– Что здесь смешного? – удивлённо развёл руками Меньшиков. – Две недели осталось, так вы изволили выразиться? Жду вас. Всего хорошего. И передайте мои наилучшие пожелания сэру Роберту.

***

Раненых складывали прямо на траву. Врачи и санитары наспех делали перевязки.

– Браток, пулю надо вынуть, – просил солдат. – В ноге застряла. Ломит, сил нет.

– Потерпи, – говорил ему санитар. – Я перевяжу тебе ногу. До госпиталя довезут, там и вынут.

Казаки вчетвером принесли пластуна с окровавленной головой.

– Не вижу ничего, хлопцы. Вы здесь?

– Здесь, Микола, – успокаивали раненого казаки. – Поготь, сейчас докхтур подойдёт.

– Хлопцы, вы хоть песню спойте, чтобы я вас слышал. Не оставляйте меня.

– Казаки негромко затянули песню. Раненый притих.

Унтер-офицер с перебитым плечом выл от боли. Рядом приподнялся солдат. Лицо солдата было чёрное, в запёкшейся крови. Кровь спеклась и в волосах. Воротник шинели был весь в коричневых пятнах.

– Не ори! – громко приказал он унтер-офицеру. – Развопился тут. Перед строем будешь орать.

– Прости, браток, – ответил унтер-офицер, сцепил зубы и продолжал мычать, подавляя стон.

Подкатили санитарные фуры. Один из фельдшеров стал распределять раненых по повозкам.

– Извините, – тронул его за плечо высокий худой человек в очках и опрятном сюртуке. В руках он держал хирургический саквояж.

– Вы кто? – спросил фельдшер.

– Я хирург из английского лагеря. – Говорил он на скверном французском, но его можно было понять.

– Зачем вы здесь?

– Мне надо осмотреть своих раненых. Я обязан это сделать.

Фельдшер кликнул санитара и приказал отвести хирурга к раненым