Мои воспоминания. Под властью трех царей - Елизавета Алексеевна Нарышкина

я прибыла в Москву, где нам отвели апартаменты в особняке Базилевского на Воздвиженке. Сразу начались представления и визиты, отдавать которые было очень трудно, потому что наши кучера и слуги все были из Петербурга и совсем не знали Москву. Даже городовые были присланы из Петербурга и не могли дать правильных указаний. Торжества начались въездом императорской четы в Москву. Утром все участвовавшие в процессии были приглашены в Петровский дворец. За завтраком я познакомилась с представителем Испании герцогом Монпансье, сыном французского Короля Луи-Филиппа, женатого на испанской инфанте[982]. Он был высокого роста и удивительно похож на великого Генриха IV Французского. Можно было его представить себе с густой фрезой вокруг шеи. Была тоже молодая и красивая эрцгерцогиня Мария Тереза с мужем своим, эрцгерцогом, братом Императора Франца-Иосифа. Она португальская принцесса, много его моложе; в эрцгерцоге мне не понравилась его несколько фривольная манера поведения, которая вовсе не соответствовала празднично-приподнятым чувствам в моей душе.

В урочный час гости поднялись из-за стола и пошли к воротам дворца. Раздался пушечный выстрел. Государь сел на лошадь, позади него великие князья, иностранные принцы и свита. Императрица заняла свое место в передней карете, за нею — все великие княгини и принцессы. Нас также рассадили по чинам в золотые кареты. Мы перекрестились, когда процессия двинулась длинной золотой рекой между шпалерами войск и толпами народа, стоявшего за ними и покрывавшего крыши домов. Чем дальше мы двигались, тем больше ликовал народ; ярко светило солнце, воздух был наполнен звуками колоколов. В это мгновение никто больше не думал о грозившей опасности, создалось полное ощущение того, что Россия, как в старые времена, демонстрирует своему Императору верноподданнические чувства. День коронации для меня остался одним из самых прекрасных воспоминаний[983]. В качестве придворной дамы я присутствовала на церемонии в непосредственной близости от главных участников и могла подробно рассмотреть повернутое в профиль лицо Императрицы, как в белом платье и простой прическе она ждала, когда ей водрузят на голову императорскую корону. Лицо Императора в тот день выражало силу и энергию, но вместе с тем мягкость и доброту.

Момент, когда твердым, но взволнованным голосом он, один на коленях среди стоявшей церкви, молился о даровании благодати и силы для исполнения своего высокого служения, на всех зрителей произвел глубокое впечатление. Вслед за тем в короне и со скипетром в руках он один стоял, и все присутствующие коленопреклоненно внимали молитве о нем, произносимой митрополитом[984]. Моя соседка, австрийская гофмейстерина, очень важная и приятная дама, восторженно отозвалась о всей церемонии, забывая даже об усталости. Во время последующей за коронацией обедни австрийские дамы попросили меня указать им ход нашей службы, чтобы они могли приноровить к ней свои молитвы. Такое уважение, которое они — католички — оказывали нашим церковным обрядам, мне очень понравилось. Бывшие почти неразлучными, мы очень сошлись с этими дамами, и эрцгерцогиня совсем подружилась с нашим двором. Вечером в день коронации в Кремле состоялся торжественный обед. Государь и Императрица сидели на тронах в царском облачении. За ними стояли великие князья и принцы, их ассистенты. А кушанья подавали первые чины двора. Великие княгини, следуя старинному обычаю, не приглашались к столу в тот день, а обедали в теремах. За первым столом с одной стороны сидело духовенство в белых и черных клобуках, а с другой, vis-à-vis[985] их, мы, придворные дамы. У входа, напротив трона, стоял весь персонал дипломатического корпуса. Вся эта обстановка переносила нас во времена царей Московских, воскрешая их обычаи и неизмеримо удаляя нас от современного общеевропейского образа жизни. Даже меню было написано славянскими буквами, и названия блюд были русские. Музыка во время обеда состояла из прекрасной коронационной кантаты, сочиненной Чайковским[986], а певица Лавровская замечательно пела ее. Вечером в городе была иллюминация. Я каталась по городу с сыном и воротилась утомленная донельзя впечатлениями этого волшебного дня.

Между иностранными представителями отсутствовал папский нунций. Он приехал только на другой день, следуя правилу, воспрещавшему представителю главы католичества присутствовать при богослужении отделившейся от католицизма церкви. Монсеньор Ванутелли, очень умный и образованный, во время поездки по городу был встречен овациями со стороны католического населения. Мы скоро оценили светское обаяние этого хорошо воспитанного человека, который с достоинством и любезностью держал себя как истинный прелат. Он много беседовал с Победоносцевым, и я тоже неоднократно имела возможность оценить здравый смысл и верность его суждений. Чаще всего он говорил с княгиней Волконской, которая пребывала в эти дни в приподнятом настроении. Княгиня была взволнована торжественной и праздничной атмосферой коронации так же, как и появлением Ванутелли и его успехами в обществе. Ведь он являлся именно тем человеком, который мог с пониманием отнестись к ее планам, поскольку самым заветным ее желанием было увидеть восточную и западную церковь объединенными.

Выросшая в Риме, Лиза Волконская тонко разбиралась в уставе католической церкви с ее блестящей иерархией, с большим разветвлением религиозных орденов, которые гармонично группируются вокруг, так сказать, непоколебимого столпа римской курии. Дружба княгини с Владимиром Соловьевым только усилила увлечение ее этой идеей, так как Соловьев в своей «Истории теократии» со всей ясностью указывал на необходимость духовного господства объединения восточной и западной церквей над всем цивилизованным миром[987]. Увлечение Соловьева католицизмом было сильно поколеблено после его поездки в Рим и знакомства с римско-иезуитской действительностью. По его собственному признанию, он вернулся в Россию более убежденным православным, чем был до отъезда. В Москве княгиня Волконская также говорила о своих планах с киевским митрополитом[988], человеком большого ума и безупречной репутации, и была удивлена, что его нисколько не возмутили ее идеи. По представлению княгини, отчуждение между обеими церквями было лишь следствием взаимных обид, обостренных многовековыми предубеждениями и политическими осложнениями. Ей казалось, что самой важной задачей нашего времени является устранение этих предубеждений и достижение понимания между Римом и Византией. Поэтому она была очень воодушевлена взаимными сердечными приветствиями митрополита Платона и папского посла Ванутелли, которые ей показались первым шагом в деле объединения двух церквей.

Между тем празднества продолжались, и на следующий день после коронации нас ждали новые сказочные увеселения. В Кремле, под звуки полонеза из оперы Глинки «Жизнь за Царя», великие князья, свита и посланники двигались по бальной зале между рядов придворных дам, одетых в старинные русские придворные платья. В этот удивительно теплый вечер окна были открыты настежь, и были видны контуры соборов и колоколен Москвы, будто усыпанные тысячами драгоценных камней. Император