После бури - Фредрик Бакман

как когда-то влюбилась в этого мальчишку. Поэтому она ничего не сказала о сегодняшнем происшествии, думая только о том, что должна защитить своего мужа, позаботиться о том, чтобы он не угодил за решетку, – потому что без него она не может дышать.

– Дай угадаю, ему негде жить и он будет жить у нас? – улыбнувшись, сказала она, и Петер вытаращился на нее во все глаза.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что так было всегда в твою бытность спортивным директором. Я постелю в гостевой комнате.

Она поднялась наверх за бельем, только несколько раз остановилась на лестнице перевести дух.

– Всего на несколько ночей! – крикнул Петер ей вслед.

Но тут в дом вошел Столичный. Он стоял у дверей, а в это время из своей комнаты выглянула Мая, узнать, с чего все вдруг раскричались. Их взгляды встретились, никто ничего не сказал, но Петер побелел. Он переводил взгляд с одного на другую, понимая, что допустил ужасную, страшную ошибку. До Миры вдруг донесся его крик:

– На ОДНУ ночь, Мира! Максимум на ОДНУ ночь!!!

Ана тоже осталась ночевать. Перед тем как они с Маей уснули, она прошептала:

– Класс, ничего не скажешь! Сперва твоя мама просит тебя сохранить тайну, а потом твой папа чуть с катушек не слетел, когда просек, что ты хочешь переспать с этим парнем. И это еще самое нормальное, что твои родители отмочили за последнее время.

– Ничего я не хочу с ним переспать! – слишком поспешно заверила подругу Мая, и Ана закатила глаза так, что голова по инерции крутанулась, как у совы.

– Да, да, конечно. Так я и поверила. Да ты его пожирала взглядом…

– НЕПРАВДА!

Ана подползла ближе, повернулась спиной к ее спине и прошептала:

– Я рада, что ты снова хочешь встречаться с мальчиками.

– Иди в жопу… – шепнула Мая и, взяв ее за руку, уснула, крепко сжимая ее ладонь в своей.

66

Разочарования

Тот понедельник был одним из самых длинных дней в жизни Ханны и Йонни. Тесс идеально справилась с ролью оскорбленной дочери: она отсутствовала ровно столько, чтобы родители запаниковали, но все же недостаточно долго для того, чтобы они успели причислить себя к мученикам. Она спала дома у Бубу, в его кровати, сам он лег на полу рядом, а его младшие сестры сбились кучкой у него в ногах, как щенки. Хряк ничего понять не мог – в этот дом еще никогда не приводили подружек – и поэтому осторожно спросил Тесс, что она ест на завтрак, а потом взял с нее слово, что если Бубу посмеет обидеть ее, то она немедленно расскажет обо всем Хряку, а уж он этому мерзавцу наваляет. Тесс улыбнулась и согласилась. Она спала, свесив руку с кровати, чувствуя кожей Бубино дыхание. Утром она проснулась от запаха чая, поджаренного хлеба и яичницы-болтуньи.

Она доехала на автобусе до Хеда и как ни в чем не бывало пошла в школу, потому что знала: ее родители будут звонить туда, и это будет для них наказание похуже, чем если бы она просто исчезла. Теперь им придется целый день сидеть и ждать: придет – не придет. Трудно придумать что-то более жестокое.

Ближе к вечеру в двери повернулся ключ, родители вскочили и выбежали в прихожую, не зная, то ли кинуться ей на шею, то ли отругать как следует, но Тесс не оставила им выбора. Рядом стоял Бубу с корзинкой в руке и явно испытывал такое же замешательство, как Ханна и Йонни. Возможно, Тесс проверяла его. Если он сделает для нее это, то сделает все что угодно.

– Бубу принес еду и будет готовить ужин! А через двадцать минут мы все сядем за стол, как нормальная семья! – сказала она, не оставляя пространства для переговоров.

Сказано – сделано. Братьев пинками согнали вниз, и семья послушно принялась есть, так, словно их взяли в заложники. Йонни не произнес ни слова, а что до Ханны, то у нее такой возможности не было, так как Бубу не отставал с расспросами. О работе, о детстве, о доме. Доев, Тобиас и Тед в ужасе убежали к себе, подальше от удушающе-неловкой застольной беседы. Йонни вышел якобы в туалет, а потом под видом срочного дела удалился в гараж. Тесс видела, в каком он бешенстве. Отец просто не знал, как его выразить, а дочь не знала, как извиниться, не прося прощения. Как объяснить, что сожалеет о том, что огорчила его, но не о том, что разочаровала. В своих разочарованиях виноват он сам.

Бубу убрал со стола, хотя его никто не просил. Тюре добровольно отправился помогать на кухню. Ханна молча сидела, глядя на дочь и подбирая в уме подходящие глаголы. Но в конце концов пошла по самому простому пути и заговорила с Бубу:

– Ты в семье самый старший?

– Да, – кивнув, ответил он, одновременно показывая Тюре, как покомпактнее загрузить посудомоечную машину.

– Я так и подумала. Ты здорово обращаешься с детьми. А кто научил тебя так вкусно готовить? – спросила Ханна.

– Мама, – сказал он.

– Передай ей, что у нее отлично получилось. Я имею в виду не только готовку… но и вообще… весь ты.

Ханна украдкой взглянула на дочь, желая убедиться, что извинения приняты, что Тесс простила ее, но та в ужасе, со слезами на глазах, смотрела на Бубу. Парень грустно улыбнулся и ответил:

– Моя мама умерла. Но она была крутая. Всему, что я умею, я научился у нее.

В доме еще никогда не было так тихо, и Ханна никогда еще не чувствовала себя глупее. Голосовые связки сделались шершавыми, как веревки, все тело сжалось, словно готовясь к выволочке. Но выволочки не последовало. Только лицо Тесс еще больше погрустнело.

– Прости, Бубу, надо было ей рассказать… – прошептала она.

Ханнины щеки горели.

– Нет-нет, это я виновата, Бубу, прости, пожалуйста! Я даже подумать не могла…

Но Бубу, глядя на Ханну, замотал головой, почти встревоженно:

– Нет, нет, не расстраивайтесь. Вы бы ей понравились! Она бы жутко разозлилась, если бы я вас огорчил!

Ханне хотелось залить все это вином, но она встала и, извинившись, вышла в туалет. Там она умылась и десять минут простояла, кляня себя, а потом пошла в гараж и стала ругать мужа.

– Чертов ТРУС, только трус может прятаться тут, когда его дочь сидит на кухне со своим…

– Не смей при мне даже слова этого говорить! – пробурчал Йонни, на всякий случай оглядевшись в поисках предметов, которые она могла бы в него зашвырнуть.

– ПАРЕНЬ! Он ее ПАРЕНЬ! И он – хороший. Тебе придется принять его! – сказала Ханна,