Исправленному верить (сборник) - Татьяна Минина

Неожиданно в этой круговерти на пару секунд высветилось задумчивое и печальное лицо Али. Ухватившись за этот образ, Кальвин постарался думать только о ней.

Несколько слепяще ярких картинок попытались грубо ворваться в сознание, но Рик усилием воли начал по крупинкам снова воскрешать в памяти образ девушки. Такой он увидел ее полгода назад, когда они со Стивом впервые ступили на борт орбитальной станции ИСФ. Печальные глаза, плотно сжатые губы, удивленно взметнувшиеся вверх брови…

Беготня картинок с пауками, бабочками и лошадками прекратилась. Кальвин не пускал их в свое сознание, продолжая раз за разом рисовать образ Али. Казалось – это единственный способ избежать безумия. Он рисовал ее сначала акварелью, потом маслом, потом пастелью, восковым мелком, углем на белой стене, аэрографом на пластиковой обшивке своего атмосферного катера…

А потом из непроглядной темноты появился Стив. Он висел, раскинув руки, и тоже неотрывно глядел на колышущийся лик девушки.

Снизу рванулась горячая, обжигающая темнота.

И тут же из головы Рика исчезли все мысли. Остались только ощущения и желания. Очень четкие и понятные.

Он испытывал страх и легкий голод, ему не нравились темнота и ощущение необъятного простора, но это все было неважно.

Он хотел Алю. Больше всего на свете он хотел обладать ею. Прямо сейчас. Но тот, другой самец, стоящий напротив и скалящий зубы, тоже хотел ее.

Она достанется кому-то одному.

Другого самца нужно убить, и убить немедленно!

И тут же – благодатный прилив злости. Рик ощутил, как встает дыбом шерсть на загривке. Он зарычал, и другой самец, припадая на передние лапы, тоже ответил рычанием.

Не было ничего – только он, его враг и самка, которой нужно обладать. И это было так просто, так естественно, что тот, кто звал себя Кальвин, испытал даже некоторую радость от этой ясности и простоты.

И все так легко решить!

Он смотрел прямо в глаза своему противнику. Оба были готовы к схватке, оба сходили с ума от вожделения и злости. И оба бросились друг на друга, не испытывая ни страха, ни боли…

И одновременно с хрустом костей на зубах и вкусом крови к Рикарду вернулась способность мыслить. Он стрелой возносился куда-то вверх, к свету, который своими лучами разгонял липкий мрак.

Мир вокруг начал наполняться красками. Нежной розовой пастелью наливалось небо, белыми и кремовыми громадами плыли, не спеша, скопления туч.

Стив и Алена были рядом. Кальвин ощущал их близость и радовался ей. Значит, и они видели это плавное течение тонких воздушных материй и прозрачные хрустально-розовые лучи, льющиеся сверху.

Как радостно было на душе! Какими мелочными и глупыми казались все споры, все проблемы и неурядицы жизни. Истина и счастье были здесь – среди молчаливых облаков, светлого неба и всеобщей благодати.

Тихо играла музыка. Музыка ли? Невероятное, непостижимое сочетание едва слышимых дуновений и шепота. Что это – перезвон капели солнечным весенним днем? Шелест падающего осеннего листа на промозглом ветру? Щебет птиц в летней роще? Журчание первого ручья среди талых снегов? Сладостный стон возлюбленной в момент близости? Грохот океанского прибоя о холодные древние скалы? Что это за песня? Как запомнить ее?!

Кальвин полной грудью вдохнул трепещущий прозрачный воздух. Как прекрасен этот мир! И как здорово, что рядом – самые дорогие и близкие друзья, с которыми можно без слов поделиться этим восторгом и счастьем созерцания.

По сердцу растекалась умиротворяющая истома. Как можно злиться и ненавидеть, когда есть такая красота и такая любовь? Когда в воздухе льется волшебная мелодия без нот? Когда глаза полны слез радости и умиления?

Да, здесь, высоко, все видится и ощущается иначе, чем в темной и тесной глубине…

Глубине… чего?

Мы же плаваем в атмосфере Зевса! Что вообще происходит?

Кальвин вздрогнул. Мелодия оборвалась. Чувство всеобщей любви и восхищения – тоже. Зато вернулась драгоценная способность мыслить рационально.

Итак, рассуждай, Рик, рассуждай! Ты близок к ответу!

Сначала – пляска образов, потом Аля, потом…

Стоп. Что за образы это были? В основном вспышки, словно молнии. А еще – какие-то похожие на паучков создания, цепляющиеся друг за друга длинными щупальцами-отростками… и между отростками тоже проскакивали словно электрические разряды… а потом они сплетались в канат… который был на самом деле хвостиком лошадки…

Где он уже это видел? Эти пауки – что-то до боли знакомое! Что-то очень известное… Ладно, хватит. Идем дальше. Потом что? Потом стало темно.

Стало темно, страшно, и исчезли все мысли. Были только желания и злость. И все это казалось таким простым и естественным… И словно в противовес – взлет наверх и эйфория… всеобщая любовь…

Может, это – Рай и Ад?

Сатана и Бог?

Но при чем тут паучки, лошадки и молнии?

Ну, с грозой понятно – Зевс был громовержец. Поэтому и молнии.

Стоп!

То падение вниз – словно в глубины атмосферы, туда, где начинается океан жидкого водорода! И мысли – словно из глубин подсознания! Первобытная ярость, инстинкты, борьба… все самое темное, самое потаенное, самое низменное. И – самое естественное!

А потом наоборот – верхние слои атмосферы и возвышенные, нерациональные, божественно чистые мысли, благодать… это что? Возможно – лучшее, что есть в нас? Умение наслаждаться красотой… умение любить и прощать… ощущение жизни…

Все это – лишь разные уровни сознания!

Все это – лишь разные уровни атмосферы планеты!

Стоп!

Паучки. Щупальца. Молнии. Зевс.

Нейроны. Аксоны. Мысли. Мозг.

Мысль – электрический импульс. А молния? Тоже.

Вот и все. Так просто!

Он сам тебе все показал. Как же ты сразу не догадался?

Кальвин с трудом разлепил веки.

Голова раскалывалась на мелкие острые осколки. На губах запеклась солоноватая на вкус кровь. Комбинезон оказался насквозь мокрым от пота.

Вот черт!

Рикард несколько минут просидел без движения, просто открывая и закрывая глаза. Ничего не менялось.

В кабине было совершенно темно. В кабине?!

Человек, со стоном приподняв руки, ощупал шероховатую поверхность сиденья, приборную панель, прохладные изгибы курсовых манипуляторов… Да, он находился в кабине своего атмосферного катера. Слышалось равномерное гудение антигравитационных двигателей.

Рикард сделал осторожный глубокий вдох. Воздух был теплый и очень влажный – значит, системы жизнеобеспечения работают на пределе. Катер поврежден. И приборы не светятся. Нет напряжения на панели.

Так.

Мысли ворочались лениво, словно оглушенные рыбины. Любая попытка обратиться к памяти пресекалась тупой болью, которая стальным обручем сдавливала виски.