Повестка дня — Икар - Роберт Ладлэм

смотрел на створчатое окно, затем на залитый солнцем двор и охранника.

— Чтобы доставить вам удовольствие, я отвечу «нет», — мягко произнес он. — Во всяком случае пока что. Впрочем, вы можете кое-что для меня прояснить. Этот телефон имеет подслушивающее устройство, верно?

— Там есть маленькая черная коробочка, как в самолете. Ее снимает специальный персонал, а пленки прослушиваются с соблюдением строжайших мер предосторожности.

— Вы не могли бы приостановить его работу, скажем, на тридцать минут, пока я кое с кем свяжусь? Для вас же будет лучше, поверьте мне.

— Принимаю. Конечно, у нас есть главная линия, которой наши люди активно пользуются, когда находятся в этих домах. Дайте мне пять минут — и вызывайте хоть Москву, если хотите.

— Пять минут? Понял.

— Я могу теперь вернуться под душ?

— Да ради Бога, Герби.

Кендрик положил трубку и вытащил бумажник. Просунув указательный палец под клапан за своими водительскими правами штата Колорадо, он вытащил полоску бумаги с написанными на ней двумя личными телефонами Френка Свана и снова взглянул на часы. Через десять минут Эван позвонил, очень надеясь, что представительный директор Консульского Отдела окажется в одном из двух мест. Тот, к счастью, был в своей квартире. После коротких приветствий Кендрик объяснил, где он находится.

— Ну и как «охраняемое уединение»? — спросил Сван усталым голосом. — Я бывал в нескольких подобных местах, когда мы устанавливали детекторы. Надеюсь, у вас дом с конюшнями или, по крайней мере, с двумя бассейнами; один, естественно, в помещении. Подобные гнездышки похожи друг на друга. Я думаю, правительство покупает их как политическое вознаграждение богатым, которые устали от своих поместий и хотят получить новые даром. Я надеюсь, кто-нибудь нас слушает. Так вот, у меня вовсе нет бассейна.

— Здесь есть крокетная дорожка. Я видел.

— У нас мало времени. Что вы хотите мне сказать? Я уже ближе к тому, чтобы сорваться с крючка?

— Мне кажется, что да… Френк, я должен вам задать вопрос. Кстати, мы оба можем говорить все, что нам хочется, и упоминать любые имена. Сейчас телефон не прослушивается.

— Кто вам это сказал?

— Дэнисон.

— И вы ему верите? Как ни странно, мне совершенно безразлично, передадут ему наш разговор или нет.

— Я верю ему потому, что у него есть сведения о том, что я собираюсь сказать, и он бы хотел поставить изгородь шириной в тысячу миль между администрацией и тем, о чем мы будем говорить. Он сказал, что мы на «главной линии».

— Он прав. Он боится, что чье-нибудь нежелательное ухо услышит ваши слова. Итак, в чем проблема?

— Менни Уэйнграсс, а через него утечка в Моссад.

— Я же предупреждал вас, что об этом нельзя говорить, — прервал Эвана директор. — Ладно, мы действительно на «главной». Продолжайте.

— Если верить Дэнисону, в оманском файле зафиксировано, что на самолете, направляющемся из Бахрейна на базу Военно-Воздушных сил Эндрюс в то утро, кроме меня, был старый араб в европейском костюме — помощник агента Консульского Отдела…

— …которого привезли сюда «для медицинского обследования и лечения», — продолжил Сван. — После многих лет бесценного сотрудничества наши секретные службы просто обязаны были это сделать для Али Саада и его семьи.

— Вы уверены, что употреблены именно эти слова — «для медицинского обследования» и прочее?

— Хм, кому же это знать, как не мне? Именно я их и написал.

— Вы? Значит, вы знали, что это был Уэйнграсс?

— Ну, это было нетрудно. Ваши указания, переданные Грейсоном, были совершенно четкими. Вы требовали — обратите внимание, требовали, — чтобы человек без имени мог сопровождать вас в Штаты.

— Я скрывал его от Моссада.

— Надо же, и я тоже! Видите ли, ввоз кого-либо таким образом противоречит правилам, не говоря уже о законе, если только он у нас не зарегистрирован. Поэтому я зарегистрировал его как Али Саада.

— Но как вы узнали, что это был Менни?

— Это была самая легкая часть шарады. Я разговаривал с начальником королевской гвардии Бахрейна, который возглавлял прикрывающий вас эскорт. Думаю, даже простого описания внешности этого вздорного старика было бы достаточно, но когда этот гвардеец сказал мне, что старый мерзавец лягнул одного из его людей в колено за то, что тот позволил вам споткнуться при посадке в машину, чтобы ехать в аэропорт, я уже не сомневался, что это был Уэйнграсс. Его репутация, как говорится, идет впереди него.

— Я ценю то, что вы сделали, — мягко сказал Эван. — И для него, и для меня.

— Это был единственный способ отблагодарить вас, который я смог придумать.

— Значит, я могу быть уверен, что никто в вашингтонских разведывательных кругах не знает, что Уэйнграсс замешан в оманской операции?

— Абсолютно никто. Забудьте Маскат. Такого человека, как Уэйнграсс, среди живущих здесь нет.

— Дэнисон даже не знал, кто он?

— Конечно, нет.

— За ним следят, Френк. В Колорадо он находится под чьим-то наблюдением.

— Это не мы.

На расстоянии восьмиста девяноста пяти футов на север от «стерильного» дома находилось поместье доктора Сэмюэля Уинтерса, почетного историка, более сорока лет являющегося другом и советником президентов Соединенных Штатов. В дни своей юности абсолютно здоровый академик считался выдающимся спортсменом, призы за поло, теннис, лыжи и парусный спорт выстроились на полках его кабинета, свидетельствуя о прошлых успехах. Сейчас стареющему Сэму была доступна не такая активная игра, которая в течение поколений являлась для семьи Уинтерсов второй страстью, впервые обосновавшись на лужайке их поместья в Ойстер Бей в начале двадцатых. Игра эта называлась крокет, и где бы и когда бы любой член семьи ни строил себе новый дом, первым принимаемым во внимание соображением было наличие подходящей для крокетной дорожки лужайки, которая ни на дюйм не должна была отклоняться от предписанных в 1882 году Национальной крокетной ассоциацией размеров — сорок на семьдесят футов. Поэтому одной из достопримечательностей, привлекавшей внимание гостей в поместье доктора Уинтерса, было крокетное поле справа от огромного дома над водами Чесапика. Его очарование усиливалось белой мебелью с отделкой из мягкой стали, которая стояла на границах дорожки; это было место отдыха для тех, кто обдумывал следующий ход, там же можно было и что-нибудь выпить.

Обстановка была абсолютно идентична обстановке крокетной площадки в «стерильном» доме, находящемся на расстоянии восьмиста девяноста пяти футов к югу от владений Уинтерса, и именно так и должно было быть, потому что первоначально вся земля, на которой стояли оба дома, принадлежала Сэмюэлю Уинтерсу. Пять лет назад — с момента молчаливого воскрешения Инвер Брасса — директор Уинтерс тихо передал южное поместье правительству Соединенных Штатов для использования его в качестве «безопасного»