Севастополист - Георгий Панкратов

бы не было! Но мы ни разу не пересеклись внизу. Ни возле моря, ни у Точки сборки, ни у подножия Башни. Чем вы занимались в городе? Неужели вас призвали прямо со двора?

Вопреки моему ожиданию, братья не оценили иронию. И пока Джа разглаживал бороду, Судак посмотрел на меня и флегматично произнес:

– Ну да, так и было. Прямо со двора.

– И… чем же вы так отличились? – осторожно спросил я.

– Мы слишком много думали.

– Мне тоже кажется, что поэтому, – встрял Джа. – Как видишь, мы не в восторге от того, что происходит на этом уровне, и его жителей, и их занятий. Слишком многое не для нас. В городе все было почти что правильно. А на Потреблении? Там так и вовсе идеально. Именно такой должна быть жизнь.

– Вы серьезно? – удивился я. Собеседник кивнул:

– Мы люди серьезные, и нам это по душе. У жизни на Потреблении был только один недостаток, но тоже серьезный. В этой жизни совсем не было мысли.

– И эта самая мысль привела вас сюда? – спросил я. – Получается, сразу, как внизу появляется мысль – она ведет человека выше? А если мысли появятся у всех – я имею в виду мысли в том значении, которое мы придаем им, – значит, всем придется перебраться сюда? И нижний уровень полностью опустеет?

Когда я закончил с вопросом, случилось странное. Парни долго молчали, и, когда я уже перестал ждать ответа, Джа вдруг произнес то, что меня удивило. Вспоминая теперь, как это было, я понимаю: именно этот его ответ стал первым – пусть еще не сокрушающим – ударом по моей внутренней Башне. То есть той идиллии, что царила в моей голове и питала мои представления о Башне реальной.

– Видишь ли, – тихо произнес бородатый. – Я очень сомневаюсь в том, что мы избранные. Скорее, мы – лишние.

Я застыл на месте и как будто онемел – настолько неожиданным было услышанное. Конечно, парни говорили о себе, а не обо всех, кто живет в Башне. Но фраза удивительным образом отозвалась во мне – моя внутренняя Башня пошатнулась и как будто накренилась. То, что сказал Джа, прозвучало страшно, и я поспешил задавить эти мысли другими: «Ну уж нет, – убеждал я себя. – Такого не может быть. Я не обязан с ними соглашаться, я не обязан всем верить. Пусть думают что хотят».

Я так и не нашелся, что ответить, а бородатый, дав мне свыкнуться с его словами, продолжил:

– Обнаружив книги на этом уровне, мы словно увязли в них, нырнули в них с головой. Мы создали свое жилище вокруг книг, и я бы даже сказал больше: мы создали его для книг. Мы захотели, чтобы книгам было удобно здесь, и я уверен, что нет ни одного уголка на уровне, где книгам было бы удобнее.

Слово взял Судак:

– Все великие из числа строителей Башни, идейных, вдохновленных, горящих великой мечтой, оставались здесь, на втором уровне. Они знали, что если есть книги, то зачем нужно искать еще что-то? Зачем идти дальше? Ведь ты уже на месте.

Когда вспоминал о Севастополе, я больше всего скучал по морю. Конечно, и Правое было прекрасно, но в силу его назначения – издалека. Я же скучал по Левому, где наша компания прожила столько приятных моментов. А еще – и это было довольно странно – я скучал по асфальту. Я часто, особенно если оставался один и без машины, побаивался асфальта. Этот страх был излишним, иррациональным, его удавалось быстро прогнать, но он неизменно возвращался в другой раз: я боялся того, что, отмирая, упаду на асфальт. Нет, не отомру от удара, случайно упав, а именно вдруг лишусь сил, не смогу идти, дышать, шевелиться – и мое тело грохнется оземь, и, лежа на асфальте, я буду видеть перевернутую половину мира, где будет продолжаться привычное движение, ведь ничто не остановится от того, что я вдруг отомру. Это было страшно – смерть, город, асфальт.

А теперь – посреди этих странных искусственных полов, от которых никуда не сбежать, – мне не хватало асфальта даже больше, чем деревьев, зелени. Но вот о чем я точно не скучал, так это о книгах. Я знал, что в мире есть что-то более важное, что-то такое, о чем не рассказать, что не выразить в книгах – ни тех, что писались в былом и о былом, ни тех, что пишут теперь.

– Инкер, – обратился я к другу, который становился редким гостем у этих вдумчивых парней. – Помнишь море?

Как он оживился!

– Да, помню мгновения нашей морской славы! Это было… Это было нечто, Фи!

Мы погрузились в приятные воспоминания, и я не сразу заметил недоумевающий взгляд Джа.

– Что такое морская слава? – спросил он нас.

Так я понял, что, даже живя в одном городе-мире, можно жить с другими людьми совершенно в разных мирах. Я не мыслил себя без моря. Братья Саки не бывали возле него, им это не было интересно.

Потом мой друг пропадал снова – я не понимал куда, а он не говорил. Я снова спал, отдыхал, ел жирные белые шарики, и вновь начинались беседы.

– Больше всего мы любим рассуждать. На нашем уровне остаются те, кто предпочитает рассуждения.

– Да? – Я изобразил любопытство. – И о чем же вы рассуждаете?

– Да хоть о чем! Предложи тему.

Я почему-то вспомнил асфальт и сказал:

– Ну вот про смерть, например.

– Достойный выбор, – рассмеялись братья. – У тебя есть все шансы стать нашим человеком.

– Что будет, когда я отомру? Когда вы отомрете? Что вообще происходит, когда человек отмирает? – Мне пришлось проигнорировать их шутливое предложение, зная точно: даже если этот шанс и есть, я вряд ли им воспользуюсь.

Братья Саки откинулись в своих креслах, глаза их загорелись, было видно, что в них проснулось любопытство и наслаждение разговором.

– Ты и вправду часто думаешь об этом?

– Случается, – признался я. – Недавно отпросы спрашивали. Да и вообще – мне это интересно.

– Да! – почти восторженно ответил Джа, и братья переглянулись. – Принято считать, что если человек посвящает этому вопросу жизнь, думает о нем, строит догадки, то это странно. Человек должен посвящать жизнь другим вопросам, человек должен больше действовать, решать что-то насущное, понятное. Даже в Башне этот вопрос табуирован.

– Даже на нашем уровне, – подтвердил Судак. – Негласно, разумеется. Конечно, никто не запрещает людям думать о смерти и том, что она принесет с собою, но все равно это воспринимается как нечто лишнее, ненужное, мешающее… Нечасто встретишь понимание, если тебя беспокоит этот вопрос.