Ведущий в погибель. - Надежда Попова

— А здесь что за народные узоры? — ее палец прочертил длинные полосы по спине, и Курт передернулся, отстранившись:

— А это личная подпись одной красотки со склочным характером.

— Неправда, — надула губы та, — характер у меня чудесный. Так поверх чего я расписалась?

— Поверх конспектов воспитательных лекций во дворе академии.

— Хм. Не образцовый мальчик.

— Я давно исправился, — возразил Курт серьезно. — Теперь я само благонравие, не заметила?

— Наверное, я очень невнимательна, — вздохнула Адельхайда, улегшись на спину, и недовольно вздохнула: — А вот мне похвастаться нечем. Я себе шрамов позволить не могу.

— Специфика работы?

— Порой приходится, — согласилась та коротко, и Курт осторожно уточнил спустя мгновение тишины:

— И не противно?

— Бывает, — отозвалась она еще кратче.

— Для чего ты это делаешь? Со мною все ясно, меня к будущей службе приучили с детства, но почему… себя отдала этой службе ты? Конгрегация едва не поставила тебя на костер — а ты за нее рискуешь жизнью и… идешь, как я понимаю, на многое. Почему?

— Не «Конгрегация», — поправила Адельхайда, — а один закоснелый болван. И он не причина к тому, чтобы зарыть в землю все то, что в моих руках. А в руках моих — знания, умения и способность их применить… Когда закончится обязательное десятилетие, когда ты отслужишь положенный строк — уйдешь из Конгрегации или останешься?

— До сих пор об этом не думал; до того дня надо еще дожить, в чем я сильно сомневаюсь… Но если доживу, то — скорее, нет. Точно нет. Я на своем месте, для чего искать другое?

— Вот и я — на своем месте. Того, что я умею, не умеют другие; таких возможностей, как у меня, нет у других. Мне по душе то, что делает современная Конгрегация, что происходит в Германии сейчас, и если надо оказать этому помощь, все равно какую, я так и сделаю — потому что могу. «Potest, ergo debes[169]», перефразируя излюбленное выражение одного из моих знакомых…

— «Debes, ergo potest[170]», любит говорить этот знакомый? — усмехнулся Курт, и она улыбнулась:

— Кажется, я понимаю, что за инструктор измыслил столь радикальный метод излечения.

— Хауэр вообще большой выдумщик, — покривился он. — Думаю, за то и ценят. Что ж, вопрос «о, и ты тоже была там?!» будет бессмысленным и прозвучит глупо… Прими мои соболезнования.

— Это того стоило, — возразила Адельхайда убежденно. — Для нас обоих это было полезным; я постигла некоторые умения, а Хауэр получил неоценимый опыт на будущее — думаю, я не последняя женщина-следователь в Конгрегации. И уже не единственный агент.

— Выдаешь секретную информацию, — заметил Курт, и она ахнула с нарочитым испугом. — Свой излюбленный трюк со свечой он тебе представлял? Отчего-то мне кажется, что никто из его воспитанников его еще не повторил; быть может, наверху просто не умеют пока распознавать какую-то особую способность, которая и помогает ему?

— У Александера на этот счет своя теория. Я не могу высказать ее Хауэру, ибо не могу назвать ему теоретика и изложить обоснования, им приведенные…

— И что ж это?

— «В человеке есть собственная сила» — Хауэр любит повторять это, но он не понимает, насколько прав. Вспомни, что говорил Александер, что он рассказывал о собственном прошлом. Стриг получает куда больше, когда научается убивать, когда он умеет выпить не только кровь, но и саму жизнь, ту самую человеческую силу, что он отнимает с последним глотком. И тот, кто имеет подобный опыт, может сказать тебе, что у одного человека эта сила невелика, от другого можно не получить и вовсе почти ничего, кроме удовольствия, а третий насыщает все существо своего убийцы так, что это, бывает, мало различно с полученным от выпитого стрига, недавно обращенного. Думаю, что Хауэр и был бы как раз не закуской, а полноценным обедом. С десертом. Не в том дело, насколько сильно и в каком направлении толкает воздух рука — он пошел по ложному пути; дело в том, как человек умеет собрать, накопить в себе эту силу и выбросить ее через себя… Но пока это лишь теория, высказанная, ко всему прочему, не человеком, посему я молчу.

— Теория, похожая на истину, — выговорил Курт задумчиво, припомнив, как ныла рука, едва не затушившая ту свечу на гостиничном столе, как казалось тогда, что сквозь нее будто прошло что-то почти вещественное… быть может, и впрямь — не казалось?..

— Ну, и что бы там ни было — мне это пока неподвластно, — вздохнула Адельхайда удрученно. — Или у меня проблемы с глазомером и контролем удара, если прав Хауэр, или я не могу собраться с силами, если прав Александер… А как твои успехи?

— Почему у вас с ним не сложилось? — не ответив, спросил Курт, и она нахмурилась:

— Меняешь тему?

— Просто хочу понять, — пожал плечами он. — Когда при таком конкуренте выбирают меня — хотелось бы знать, в чем я его обставил.

— Для потакания тщеславию? — усмехнулась Адельхайда, и он улыбнулся в ответ:

— Хоть бы и так… В самом деле, чем он тебе не угодил? Всем хорош, и только совершенно слепой не увидит, что Александер тобою, так скажем, заинтересован. Сам он полагает, что «помеха совместной работе» — лишь отговорка с твоей стороны, а на самом деле в тебе говорит брезгливость, и для тебя подобное развитие событий что-то вроде сожительства с Дьяволом в виде козла. Он прав?

— Боже, — поморщилась Адельхайда, — какая гадость… Все просто, Курт: поначалу я его побаивалась; думаю, не надо разъяснять, по какой причине. А после, когда мы узнали друг друга лучше… Он, разумеется, хорош во многих отношениях, но я не могу лечь в постель с тем, к кому испытываю только нежную жалость. Что-то в этом есть противоестественное. Отдает инцестом.

— Перипетии человеческой психики, — усмехнулся он. — Материнские чувства к древнему старцу. Думаю, не стоит открывать Александеру правду. Пусть пребывает в заблуждении, иначе, боюсь, его больная самооценка умрет в муках… Да. В очередной раз убеждаюсь в правоте своего помощника, который утверждает «ткни в любого в Конгрегации — каждый будет с прибабахом». Интересно было бы знать, эта работа так меняет людей, или такие люди избирают эту работу?

— Думаю, справедливо и то, и другое. Вряд ли ты страшился бы огня настолько, не будь ты на этой службе; ты просто не думал бы о нем ежечасно… Ты не просто боишься огня, ты ненавидишь его, — уверенно приговорила Адельхайда, и он поморщился, услышав из этих уст слова Хауэра. — А ты его полюби. Подумай о том, что, вообще говоря, огонь хранил человека во всю его историю. Наши предки защищали себя от зверья, согревались в зиму; он хранитель наших жилищ и защитник наших жизней…

— … а также убийца и разрушитель, — докончил Курт, и она тяжело вздохнула:

— Я вижу, лечение затянется. Знаешь, некоторые чудаки полагают, что свечи создают уют.

— В самом деле? Ну, кто бы мог подумать… Как, кстати сказать, ты намерена объяснить прислуге поутру, что это ты вытворяла здесь этой ночью? Разумеется, прислуга — это такое явление, которому никто и ничего объяснять не обязан, однако нечего после возмущаться, если это явление начнет пересуды на всевозможные темы, включая отправление дьявольских ритуалов. Или же твоей свадьбы с Александером начнут ожидать с еще большей уверенностью.

— Увы, разыскать слуг, не умеющих думать лишнего, способен только Александер; у него талант… Я попрошу Лотту. Она уберет.

— Слуг… — повторил Курт растерянно, рывком усевшись, и Адельхайда непонимающе и настороженно нахмурилась:

— В чем дело?

— И как же я прежде не обратил на это внимания… — пробормотал он. — Слуги… Это не раз упоминал Александер, об этом не единожды говорила ты, а мне и в голову не пришло задуматься над тем, как вы произносите это слово. Ведь явно имелось в виду нечто большее, чем просто прислуга в человеческом понимании, верно?

— Александер не рассказал?

— Я не спрашивал, а он, возможно, и не помнит уже, о чем у нас был разговор, а что мы упустили; ведь ему все это привычно… Так я прав? Что это означает в понимании стригов? Простой смертный, взятый на службу, или нечто большее?

— Простой смертный, — согласилась Адельхайда, — служащий стригу. Но не купленный деньгами, а — зависимый от своего хозяина.

— Каким образом?

— Александер упоминал о том, что в зависимость впадает человек, подвергающийся укусам слишком часто?.. Это первый путь.

— Откровенно говоря, слабо понимаю, что может привлекать в постоянной кровопотере и подставлении собственной шеи под чьи-то зубы. Допускаю, что это может быть по душе какой-нибудь девице вроде его покойной содержанки — мало ли любительниц постельных игр и похлеще, однако речь, как я понимаю, идет о том, что в подобную подвластность впадет любой. Верно?