Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах - Андрей Дышев

Снова над нами проплыли ярусы «ласточкиных гнезд». Притормозив, я аккуратно объехал ослиный караван, бредущий по узкой обочине. Пацаны, сидящие на телеге, замахали нам руками.

— Что это? — Валери, чуть подавшись вперед, всматривалась сквозь мутное стекло.

Мне показалось, что по дороге тащится навьюченный мул, окруженный группой погонщиков. Мы сближались. Я машинально ударил по дырке в центре рулевого колеса, где когда-то давно была сигнальная кнопка.

— Телега, — сказал адвокат и, взяв из рук Валери автомат, положил его себе на колени.

Телега стояла поперек дороги, загораживая проезд. Перед ней сидели на корточках люди. Я стал притормаживать.

— Только не спешите и не делайте глупостей, — сказал я.

Люди начали вставать. Человек шесть-семь, все с оружием.

Я ударил по тормозам. Дряхлая «Тойота» едва не развалилась на части, и ее тормозной путь был слишком длинным, чтобы я успел развернуться. Один из людей поднял автомат стволом вверх и дал короткую очередь.

Мы остановились.

— Приехали, — тихо сказала Валери.

Люди неторопливо шли к нам.

— Не делайте резких движений, — предупредил я.

— Кирилл, — изменившимся голосом сказал адвокат, — что будем делать?

— Умирать смертью храбрых, — зло ответил я. — Почему этот вопрос вы задаете только сейчас?

— Послушайте, — вмешалась Валери, — может быть, вы поспорите в другой раз?.. Интересно, что они от нас хотят?

— Проверить водительские права, — усмехнулся я. — Наверное, я превысил скорость.

Сидеть в кабине и дожидаться, пока эти обделенные гуманностью горцы подойдут и станут выволакивать нас, было бы глупо. Я первым вышел на асфальт, сел на горячий капот и сунул руки в карманы. Наши пассажиры отошли на обочину, опустились на корточки и стали с интересом следить за развитием событий.

Афганцы вели себя достаточно бесцеремонно, как, впрочем, мы того и заслуживали. Бородатый мужичок, бритый наголо, покрытый круглой шапочкой, рывком повернул меня лицом к машине, заставил опереться о нее руками и быстро обыскал. Мои карманы опустели, но по этому поводу я не стал сильно печалиться — там ничего особо ценного не было. Затем он таким же образом обыскал адвоката и Валери. Я молча терпел, когда руки афганца шарили по карманам ее джинсов. Это еще не самое страшное, думал я, когда нас, легонько толкнув в спины, повели куда-то вверх по тропе, вдоль ряда серых мазанок.

Валери шла рядом со мной. Я время от времени кидал на нее взгляды. Она была спокойной, сосредоточенной, и в ее глазах я не смог различить страха, хотя, кажется, мы впервые с начала нашего путешествия так крепко вляпались в неприятность. Почувствовав мой взгляд, она повернула голову и улыбнулась краем губ. Так улыбаются, конечно, с петлей на шее, и все же!

Адвокат шел за нами, я не оборачивался, да и необходимости в этом не было. О чем говорить, если мы даже не представляли, что ждет нас в ближайшее время. Афганцы тоже молчали. Они конвоировали нас с таким оттенком скуки и обыденности, будто им каждый день приходилось останавливать на дороге машины, угнанные представителями великого северного соседа.

Мы свернули в проулок. Один из афганцев подошел к сараю, отпер большой амбарный замок на его дверях, открыл одну створку и жестом пригласил нас зайти внутрь.

Я, как истинный джентльмен, пропустил Валери вперед, затем вошел сам. Адвоката, кажется, слегка подтолкнули хлопком в спину.

Дверь за нами закрылась, клацнул ключ в замке. Мы стояли в полусумрачном сарае без окон, свет в который проникал через щели в двери. Земляной пол, голые серые стены, потолок, с которого, как электропровода, свисают соломинки… Я почувствовал, что мои губы неудержимо расплываются в улыбке.

— Кажется, вы чему-то радуетесь? — спросил адвокат, присаживаясь у стены на землю.

— Мне смешно.

— Это бывает, нервы… Ах, мерзавцы, трубку отобрали, так бы закурил перед смертью.

Валери стала тарабанить кулаками в дверь. Я подошел к ней и положил руки на плечи:

— Не шуми, а то тебе предоставят отдельную камеру.

— Ты предлагаешь спокойно дожидаться, когда нас расстреляют? — спросила она, резко обернувшись.

— А ты предлагаешь выломать дверь?

— Но ведь надо же что-то делать?

— Надо, — согласился я. — Спроси, к примеру, у господина адвоката, так сказать, руководителя нашей экспедиции, что он намерен делать дальше, кроме как мечтать о своей трубке.

— Не надо острить, Кирилл, — унылым голосом отозвался из своего угла Рамазанов. — Никто не давал вам гарантий, что все пройдет гладко. Я предупреждал, что мы идем на риск.

— Имейте мужество признать свою ошибку, а не списывайте ее на риск, — ответил я.

— Вот как, ошибка? А уверены ли вы, что мы благополучно дошли бы до места пешком, через горы? Вы можете дать стопроцентную гарантию?

— Да что вы подсчитываете проценты! — отмахнулся я. — Есть такие понятия, как обоснованный риск и бесшабашность, которая часто граничит с мальчишеской неопытностью.

— Ну вот, договорились! Значит, я, по-вашему, мальчишка?

— Да замолчите же вы! — крикнула Валери. — Как бабы в переполненном троллейбусе! Нам больше не о чем говорить?

Я был зол на адвоката, но замолчал и даже устыдился своей несдержанности, сел под дверями, прижался лбом к доскам, рассматривая через щель узкую улочку, щербатый дувал и человека с автоматом, сидящего на корточках. Валери ходила по сараю из угла в угол.

— Глупо, глупо почти достигнуть цели и попасться в лапы бандитам. Что им от нас надо? Деньги — у меня было около тысячи долларов — они забрали, автомат забрали, рюкзаки забрали.

Адвокат сидел с закрытыми глазами.

— Надеюсь, — медленно сказал он, — никому из нас не надо напоминать, что только одно слово про наркотики автоматически подводит нас к пуле. Нас, — повторил он. — Я имею в виду себя и Валери.

Я скрипнул зубами:

— Рамазанов, я отлично все понимаю. Ваша реплика, конечно же, относится ко мне одному. Вы подсказываете мне, как обрести свободу и избавиться от вас. Спасибо, я подумаю над вашей идеей.

Через минуту адвокат добавил:

— Не обижайтесь. Я сказал только то, что сказал, ни на минуту не сомневаясь в вашей порядочности.

— Но я в вашей уже сомневаюсь.

— Опя-ааать! — завыла Валери и схватилась руками за голову. — Я думала, что это свойственно только женщинам.

— Нет, почему же! — воскликнул адвокат. — На всякий случай надо расставить все точки над «и». Вдруг больше не встретимся.

— В аду встретимся! Крайнюю правую сковородку не занимать! — Валери снова начала ходить по сараю.

— Это, пожалуй, самое неприятное во всей нашей истории — то, что мы встретимся в аду, — пробормотал я. — С господином адвокатом я предпочел бы никогда больше не встречаться.

— Интересно, из-за чего это я попал к вам в такую немилость?

Я, глядя на его обгоревшую на солнце лысину, на нелепую в нашей ситуации подчеркнутую аккуратность гладко подбритых щек, на его жалкую попытку выглядеть человеком гордым и несломленным, понял, что сейчас наговорю ему гадостей.

— Вы, — медленно сказал я, — маленький человечек, который вздумал покорить мир, который поставил себя в центр Вселенной; вы, который превыше всего ценит только свои слова и поступки и только по ним определяет ценность других людей; вы, вечный неудачник, троечник, посредственность, удел которого — завидовать другим и подозревать их в нечестности, — вы спрашиваете меня, почему я к вам плохо отношусь?

— Кирилл! — с укором сказала Валери. — Что ты говоришь!

— Нет-нет, — остановил ее адвокат. — Очень интересно. Прошу вас, Кирилл, продолжайте.

— А мне больше нечего добавить, — махнул я рукой.

Адвокат опустил глаза. Скулы на его щеках вздулись. Минуту он молчал, с трудом переваривая то, что я ему выдал.

— Да, вы правы, — наконец сказал он. — Я неудачник. Я троечник. Мои однокашники давно перебрались в Москву. А те, кто остался в Ереване, ездят на белых лимузинах. Один — зам генерального прокурора республики, другой — юрисконсульт крупной торговой фирмы. А у меня до сих пор нет ничего, кроме комнаты в коммуналке и работы, где я разбираю в основном семейные ссоры. Но вы не правы в том, что я завидую. Я никому не завидую, Кирилл! — Он поднял голову и в упор посмотрел на меня. — Никому! Я отлично представляю, какое место занимаю в жизни. Я знаю свои возможности, и у меня нет никаких иллюзий в отношении себя. Но я доволен своей жизнью и уважаю себя, несмотря на свой небольшой рост, лысину и то обстоятельство, что сижу под арестом в этом загаженном сарае. — Он сделал паузу и тише добавил: — А что касается подозрений в нечестности, то я хочу сказать вот что: мы все здесь одним миром мазаны, хотим заработать деньги своеобразным способом, о моральной стороне которого можно много спорить. Но в одном вопросе я никогда не сомневался и не сомневаюсь теперь — есть подлость и порядочность, верность и предательство, трусость и благородство. Эти понятия я никогда не путаю и очень хотел бы, чтобы люди, которые меня окружают, тоже их умели различать.