Ноктюрны (сборник) - Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк

Павел Митрич сидел на мачте и, закрыв лицо руками, продолжал плакать. Федор Евсеич был ужасно сконфужен и опасливо посмотрел на спавшего врастяжку на палубе Мишутку: проснется парень – тогда уж совсем стыд и срам.

– Перестань, Пал Митрич… Мало ли что бывает на свете. Этак у нас в деревне у одного мужика лошадка пала… Вот как убивался, а потом выправил другую, и все пошло по-старому.

– Да я не о себе… А так, вообще…

– Хошь, я Мишутку за парой пива сгоняю?

– А ну его, пиво… Сейчас пройдет все… У меня это бывает… Доктор знакомый к нам ходит, я его подстригаю, так он говорит, что это от нервов…

– Значит, в том роде, как лихоманка?

– Нет, другое… Даже совсем наоборот.

– Значит, тошнит, как с перепою? У нас так-то один мужичок на помочи с вина сгорел… Навалился на даровое вино – почернел весь…

– Нисколько даже не похоже, Федор Евсеич. Конечно, я принимаю и водку и пиво, а только знаю свою меру… А сейчас, напримерно… Эх, ничего ты не понимаешь, Федор Евсеич, а еще настоящий, правильный крестьянин. Ну, посмотри на меня, каков я есть человек, ежели разобрать? Разве я сам-то не понимаю… Взять тебя: привез ты рыбу в Питер, продал, получил деньги, а завтра поставишь парус – и домой.

– Обнакновенно…

– А там уж тебя ждут: вот дедушка из Питера возворотится… Ребятишкам баранки… Снохе-то ситцу купил… Вот оно самое… Прямо, значит, в свое гнездо приедешь. И домишко у тебя, свой угол, и все крестьянское обзаведенье… Овечек-то шесть штук держишь? Так… Одним словом, человеком приедешь и будешь по-человечьи жить. А мы будем пропадом пропадать, пока не подохнем… Себя мне не жаль – все прожито, а вот ребят жаль. Ты вот про себя посмеялся над моим отчаянным Васькой и над собачьей нянькой Клепатрой тоже, а виноват-то я, сам ты говорил, потому как не мог поставить своего гнезда на правильную точку. Оно уж все, значит, одно к одному: тут тебе пуговица, а тут тебе и петелька.

Раскурив новую папироску, Павел Митрич неожиданно прибавил:

– А что, Федор Евсеич, ежели бы, напримерно, опять собрать все гнездо?.. То есть, видишь ли, ежели бы я опять махнул в деревню: жена есть, сын-работник, девчонка-подросток, я тоже могу соответствовать… Я ведь не выписался из крестьян и за землю плачу. Ну, поставили бы избенку, обрядили лошадку, коровушку, пару овечек, курочек… Как ты думаешь?..

Федор Евсеич долго молчал, а потом тряхнул головою и категорически заявил:

– Негоже…

– Ты думаешь, негоже?

– Совсем негоже… Ты уж совсем отбился от крестьянства и всю семью отбил. Ничего не выйдет…

– Значит, помирать?

– Раньше смерти никто не помирает, Пал Митрич.

Мужицкий ответ был жесток. У Павла Митрича все как-то потемнело в глазах, точно его ударили палкой по голове. Он посидел, помолчал и молча начал прощаться.

– Приходи ужо утречком в последний раз чайку попить, – приглашал Федор Евсеич.

– Ладно, – донесся голос Павла Митрича из темноты.

Утром Павел Митрич не пришел. Федор Евсеич подождал его лишний час и сказал:

– Ну, наш отчаянный, видно, пропал, а нам с тобою пора…

Когда сойма уже вышла на шестах в Неву, Федор Евсеич видел, как по набережной бежал Павел Митрич и махал ему фуражкой.

«Отчаянный человек» провожал уходившую вверх по Неве сойму полными слез глазами, точно она увозила его последнюю надежду.

1901

Рекомендательное письмо

I

Анна Сергеевна Мякишева, как всегда, проснулась «с деловым видом», который и сохраняла на целый день, как лошадь, которую ежедневно закладывают в один и тот же экипаж и которая сама просовывает свою голову в знакомый хомут. Извиняюсь за это вульгарное сравнение, но я не имел ни малейшего намерения унизить им или огорчить почтенную деловую женщину. Говоря между нами, некоторые дамы от души завидовали именно этому деловому виду Анны Сергеевны и напрасно старались ей подражать. Выходило то, да не то, как это всегда бывает при подражаниях. Другой Анны Сергеевны не могло быть.

Укладываясь спать, Анна Сергеевна имела привычку подводить деловой итог прожитому дню и делала самой себе что-то вроде экзамена. Ведь ни один день не вернется и ни одно солнце не поднимется задним числом, а в сорок пять лет деловые люди начинают крепко задумываться над количеством оставшихся в их распоряжении дней, и на этом основании Анна Сергеевна, просыпаясь утром и лежа в постели, составляла подробную программу для наступающего дня.

– Докончить перевод восьмой главы – думала она вслух, борясь с утренней дремотой. – После завтрака съездить в комитет… визит к Просперовой… Ах, какие это тошные люди, а не отдать визита нельзя. Сегодня… да… именно сегодня обед у Колчевых. Тоже немного будет радости, если не придет Черняков, который обещал похлопотать по одному делу. Вечером заседание в благотворительном обществе и ужин по подписке. Это все наша взбалмошная княгиня придумывает, «для сближения элементов», как она говорит.

Одним словом, целый день оказывался полным, и еще не хватало времени съездить в две школы, побывать в книжном магазине, заехать в типографию и т. д., и т. д. Больше всего огорчал Анну Сергеевну ужин по подписке, потому что она терпеть не могла платить деньги и, вероятно, на этом основании умела вымогать деньги на свои благотворительные дела с изумительной ловкостью, находчивостью и упорством. Когда она подходила с улыбкой к кому-нибудь из богатых людей где-нибудь в фойе театра или в концертной зале, от нее откупались без всяких видимых знаков сопротивления, сознавая их полную бесполезность. Говоря просто, Анна Сергеевна была скупа, торговалась с каждым извозчиком до ожесточения, но давала прислуге на чай, а своих кухарок считала поголовно воровками и торговалась каждое утро с ними из-за каждого гроша до бешенства. Конечно, последнего никто не видал, и Анна Сергеевна слыла просто деловой, строгой женщиной.

Итак, Анна Сергеевна проснулась, составила программу на целый день и позвонила. Вошла горничная с бледным, немного испуганным лицом и остановилась в дверях.

– Что Еввочка? – спросила Анна Сергеевна с скрытой тревогой в голосе, как спрашивала каждое утро.

– Они спят…

– Подними шторы… Подай теплой воды… Достань синее суконное платье… Пришей пуговицу к ботинке… Барину принеси сухарей… Впрочем, не нужно: осталась вчерашняя булка… У Еввочки вчера плохо была вычищена юбка… Потом в углу под роялью я вчера заметила паука: поймай его и раздави… Потом скажи кухарке, что она вчера не подала мне за масло двух копеек… Скажи дворнику, чтобы он не смел носить сырых дров… Подожди: кто