Виртуоз - Александр Проханов

— Хотел познакомиться с литератором, который прервал, наконец, унылую скрипку постмодернизма и внес в литературу звук боевых валторн, могучее дыхание органа, огненный плеск фортепьяно. — Ромул усадил гостя и очертил вокруг него магический круг, помещая его в центр своего обаяния.

— Вот уж не предполагал, что вам знакомы мои произведения! — произнес Минтаев. — Мне казалось, президенты не читают книг. Им не нужны обременительные знания о том, как живут их подданные.

— Это только в том случае, если в книгах не содержится подлинных знаний. Постмодернизм свел литературу к игре в бисер. Эта литература учит, как расплести время на бесчисленное количество пестрых, не связанных между собой нитей. Людям, живущим в наши дни, нужна литература, связывающая распавшиеся волокна в единую ткань, как этот хорасанский ковер, на который вы смотрите с таким восхищением.

— Действительно, мои книги нужны тем, кто придерживается лозунга «Сделай себя сам», — самодовольно ответил писатель, взбодрив под шелковистым пиджаком молодые мускулы, прекрасно поработавшие в течение тридцати лет для того, чтобы стать литературным удальцом, обладателем красного «Ягуара» и элитного коттеджа на Ново-Рижском шоссе в сосновом бору с видом на озеро и старинную церковь.

— Я выбирал вас среди многих других писателей, и этот выбор было не трудно сделать. Ибо подобных вам нет, вы единственный в своем роде. Я не литературный критик, но вы становитесь геральдикой нового литературного направления. Ясность мысли, материализм, стремление овладеть миром здесь и сейчас. Вы являетесь и писателем, и одновременно героем, которого описываете. Государство должно повернуться лицом к такой литературе, преодолеть досадный разрыв между властью и художественными текстами.

— В чем же ваши намерения? Какую пользу мы можем принести друг другу? — В ясных серых глазах Минтаева появился особый синий ободок, как вокруг фонаря в морозном воздухе. Знак повышенного внимания, предвкушение выгодного для себя предложения.

— Хочу предложить вам сюжет романа, издание которого возьмет на себя государство. Крупный тираж. Распространение по всей России. Очень большой гонорар. Престижная премия, вроде «Большой книги» или «Русского Буккера». Вы становитесь государственным писателем в том смысле, каким им был Шолохов. Под особой опекой государства, с особой идеологической миссией со всеми вытекающими материальными и статусными благами.

Минтаев старался сохранить видимость гармоничного и во всем утоленного человека, однако сплавы, из которых он был создан, плескались в тигле, разбрызгивались через край, и Ромул бояться этих раскаленных, медно-оловянных капель.

— Что за сюжет?

— Ну, как вам сказать. Кремль, кремлевская интрига. Антураж современной политики — я вам помогу материалом. Современные, узнаваемые фигуры, — я вам дополню их портреты. Смысл интриги в следующем. Президент задумал переориентировать Россию в сторону Америки, свести на нет все усилия своего предшественника, который сделал Россию самостоятельной и сильной. Только не нужно прямых аналогий. Он хочет отказаться от ядерного оружия, передать Курилы японцам, а Калининград немцам, установить протекторат Америки над Сибирью с ее несметными ископаемыми. Как вы знаете, это далеко не фантазия. Для этого он хочет восстановить в России монархию и сделать это руками самозванца, который уже выращен в американском инкубаторе, где-то в штате Колорадо, и заброшен в русскую провинцию. Самозванец переезжает в Москву, его, как куклу, возят по кругам монархистов, церковников, показывают интеллигенции, военным, — приучают общество к мысли о монархии. Разве мы не являемся свидетелями этих телевизионных махинаций? Его уже совсем было сажают на трон, уже готовится венчание на царство, съезжаются главы Большой Восьмерки, подготовлена новая Конституция. Но, как это не раз бывало в русской истории, поднимаются патриоты, обнаруживаются современные Минин и Пожарский. Они идут на Москву с ополчением, с бригадой спецназа, свергают самозванца и его клику. Возможен любой антураж, ну хоть как в эпоху Гришки Отрепьева. Лжецаря скидывают с колокольни, топят в проруби, выстреливают из Царь-пушки. Россия спасена, торжествует русская правда, «Русская Справедливость». «Русская цивилизация» спасена от разгрома.

Минтаев выглядел человеком, для которого нет невозможного. Он был похож на озаренный разноцветный бигборд вдоль правительственной трассы из Внукова. Самый модный писатель России, автор бестселлера «Lier царь». Он держит на ладони Царь-пушку, из которой выстреливается скомканное тело бессмысленного проходимца.

— Как быстро я должен изготовить роман? — поинтересовался писатель.

— Время не терпит. Даю вам месяц. Предоплата обеспечена. Однако уже через день вы должны принести мне речь новоявленного Минина, с которым тот обращается к народу по телевидению. Там должен быть компромат на изменника Президента, обличения в адрес Лжедмитрия. Нужно сказать о Курилах и о Кенигсберге. О нефтяных месторождениях и об американских морпехах, которые занимают наши ядерные центры. И о секретных банковских счетах Президента в офшорах, — я, кстати, дам вам конкретные счета. И о схемах увода этих денег— с этим я тоже помогу. А также о намерении выпустить из тюрьмы Ходорковского и вернуть ему ЮКОС, средства от которого сегодня идут на поддержание пенсионеров, сирот, оборонки и сельского хозяйства.

— Ну что ж, мне это вполне под силу, — самодовольно ответил Минтаев.

— Однако в этом тексте должны быть пафосные, эмоциональные выражения, которые западут в народную душу. Запишите, пожалуйста.

Минтаев удивленно поднял тетеревиную бровь, из-под которой круглый глаз с нескрываемым хохотом посмотрел на Ромула:

— Что ж, я записываю.

— Пусть будет такая фраза: «Заклинаю вас святой Русью и всеми витязями русскими, и гренадерами, и ополченцами, и пехотинцами сорок первого года…» Записали?

— Конечно.

— «Ничтожный лукавец, бездельный побирушка, выпавший из чужого гнезда кукушонок…» Записали?

— Да.

— «Мы сорвем с него одну маску, но под ней откроется другая. Сорвем и ее, но под ней снова маска. И ее сорвем, и снова маска под маской, и так бесконечно, пока ни откроется зияющая пустота. Он — пустота, ноль, ничто…» Записали?

— До последнего слова.

— Жду вас через день в это же время. Не сомневаюсь в успехе.

— А каково происхождение этого ковра? —Минтаев жадно рассматривал темно-синий, опаленный красными узорами и арийскими золотыми крестами ковер, в котором чудилась зо– роастрийская тайнопись и ведические коды.

— Это подарок иранского президента в знак благодарности за содействие в ядерной отрасли.

Минтаев покинул гостиную, оставив в ней отблеск раскаленных страстей, приторный запах женщины, которая видела в нем богача и гения.

Следом явился Председатель Думы и лидер правящей партии Сабрыкин. Ромул разглядывал его серое, худосочное, с седоватыми усами лицо, испытывая к нему давнишнее, плохо скрываемое презрение. В нем всегда было что-то жестяное, негибкое, внутренне дребезжащее, ранящее слух то фальшивым скрипом, то монотонным звуком падающих в бочку капель. Сейчас, устроившись в кресле, странно вывернув ноги, он напоминал обрезок оцинкованного железа с загнутым, опасно заостренным завитком. Так выражалось его вероломство, готовность оправдываться и защищаться.

— Ну что, — начал небрежно Ромул, — значит, вы там у себя в Думе хотите царя посадить?

— Что вы, какого царя! — голос Сабрыкина был похож на звук консервной банки, которую вскрывают ножом, — Зачем нам царь, Виктор Викторович?

— Значит, зачем-то нужен, если ты собираешь в Думе руководителей фракций, представляешь им претендента на царский престол и говоришь, что можно изменить Конституцию и учредить в России монархию.

— Побойтесь Бога, Виктор Викторович, откуда ветер дует? Интриги коммунистов, которые хотят меня выставить перед вами дураком и предателем, — заостренный завиток поднялся, как хвост скорпиона, готовый обороняться и жалить.

— Есть записи, Сабрыкин, отличные записи прослушивания, где ты обещаешь этому самозванцу изменить Конституцию. А ведь это пахнет государственной изменой, Сабрыкин. Это без пяти минут конституционный переворот. Я собираюсь предъявить эти записи и показания свидетелей в Конституционный суд.

— Да что вы, Виктор Викторович, все это было так, смеха ради. За бокалом шампанского. Президент Артур Игнатович попросил меня принять в Думе Алексея Федоровича Горшкова и поразвлечь его. Не более того. — Колючий хвост Сабрыкина, готовый жалить, свернулся сам собой и куда-то спрятался, и он сидел на краюшке кресла, дребезжащий, как вырезанный из жести флажок, послушный дуновениям ветра.