Дюна - Фрэнк Герберт

Он поднял голову и посмотрел в сторону юга, подумав, что вызванный из дикого эрга червь есть величина неизвестная, и поэтому для того, кто его вызывает, исход испытания тоже всегда будет неизвестной величиной.

«Ты должен очень внимательно подготовиться к встрече, — учил его Стилгар. — Ты должен стоять достаточно близко, чтобы вскарабкаться на него, но и не слишком близко, чтобы он не смог тебя проглотить».

С внезапной решимостью Поль отпустил защелку. Лопасть начала качаться и издавать свое призывное «бум… бум… бум».

Он выпрямился и оглядел горизонт, вспоминая слова Стилгара: «Тщательно следи за линией приближения. И все время прислушивайся. Ты можешь услышать его до того, как увидишь».

В мозгу всплыли предостережения Чейни, которые она нашептывала этой ночью, терзаемая страхом за него: «Если ты встал на пути творила, нужно оставаться совершенно неподвижным. Вообрази себя горсткой песка. Спрячься под плащом и всем своим существом ощути себя маленькой дюной».

Поль медленно скользил взглядом по горизонту, вслушивался, искал знаки, о которых ему рассказывали.

Оно пришло с юго-востока — далекое шипение, шепот песка. Наконец он заметил вдали контур следа чудовища на фоне рассвета и подумал, что никогда прежде не видел такого огромного творила, даже не слышал ни о чем подобном. Казалось, он был более полутора верст в длину, и песчаная волна, гребнем вздымающаяся перед его головой, походила на гору.

Такого я не видел ни в видениях, ни в жизни, предостерег себя Поль. Он поспешил встать на пути чудовища, чтобы успеть изготовиться, и полностью сосредоточился на задаче, которая стояла перед ним в эту минуту.

~ ~ ~

«Держи в своих руках выпуск денег и суд — остальное можешь предоставить черни». Так советует вам Падишах-Император. Еще он говорит: «Если тебе нужна прибыль, умей управлять». В этих словах есть зерно истины, но я спрашиваю себя: «Что такое чернь и кем нужно управлять?»

Испытание Поля на дюнного всадника может начаться в любую минуту. Они стараются скрыть это от меня, но ведь это очевидно! вдруг подумала Джессика. И Чейни отбыла с каким-то таинственным поручением.

Она сидела в комнате отдыха, пользуясь мгновениями передышки между ночными занятиями в учебных классах. Комната была очень уютной, хотя не такой просторной, как та, что так нравилась ей в сиче Табр, откуда им пришлось уйти, скрываясь от погромов. И все же здесь были толстые ковры на полу, мягкие подушки, низкий кофейный столик, стоящий тут же, под рукой, многоцветные портьеры на стенах и мягкий свет желтых поплавковых ламп над головой. В комнате стоял отчетливый кислый запах вольнаибского жилища, который теперь был для нее прочно связан с ощущением безопасности.

Но она знала, что ей никогда не преодолеть сознание чуждости этого мира. Ковры и портьеры — всего лишь попытка спрятаться от этого чувства.

В комнату отдыха проникли слабые звуки: позвякивания, гудение, хлопки. Джессика знала, что это празднование рождения нового человека, вероятно у Субайи. Та как раз должна рожать. И она знала, что довольно скоро увидит младенца — синеглазого ангелочка принесут Преподобной Матери для благословения. Еще она знала, что ее дочь Аля будет на церемонии и доложит ей обо всем.

Время ночной молитвы еще не наступило. Они не начнут праздновать рождение до того часа, когда полагается оплакивать погибших на Доритрине, Бела Тигойзе, Россаке и. Хармонтепе.

Джессика вздохнула. Она понимала, что старается отвлечься от мыслей о сыне и тех опасностях, которые его подстерегают: ямы-ловушки с ядовитыми колючками, харконненские налетчики (хотя их стало значительно меньше после того, как вольнаибы, обученные Полем, начали вовсю собирать с них дань махолетами и вездеходами) и то, что всегда угрожает человеку в пустыне — творила, жажда и песчаные бури.

Она подумала, что хорошо бы приказать принести чашечку кофе и одновременно ей пришла мысль о том, насколько парадоксальную жизнь ведут вольнаибы: в своих пещерах-сичах они живут гораздо комфортабельнее пеонов из долин, тогда как совершая хаджр по открытой пустыне, они выносят такие тяготы, которые харконненским батракам и не снились. Чья-то смуглая рука раздвинула портьеры рядом с ней, поставила на низенький столик чашку и исчезла. От чашки поднимался аромат пряного кофе.

Подношение с праздника рождения, подумала Джессика.

Она взяла чашку и отхлебнула кофе, улыбнувшись про себя. В каком другом обществе нашей Вселенной человек моего положения мог бы принять напиток неизвестно из чьих рук и при этом ничего не бояться? Правда, я могла бы изменить формулу любого яда еще до того, как он успел повредить мне, но ведь подносивший кофе не знал об этом.

Она осушила чашку и почувствовала, как ее содержимое, вкусное и горячее, прибавило ей сил.

И она снова подивилась — в каком другом обществе с ней бы обращались столь тактично и бережно: человек появился только затем, чтобы поднести свой дар, и не стал докучать ей излишними церемониями. В подношении чувствовались уважение и любовь и лишь крохотная примесь страха.

И еще одно показалось ей любопытным: стоило ей только подумать о кофе, и он сразу же появился. Она знала, что тут не было никакой телепатии. Это было тау — общее «я» всех живущих в одном сиче, как бы компенсация за состояние легкого отравления пряной пищей, которую они разделяли. Огромное население сича, конечно же, никогда не могло надеяться на то просветление, которое давали пряности ей, оно просто не было ни выучено, ни подготовлено для этого. Мозг простых людей отвергал все, что не мог представить или понять. Тем не менее они обладали способностью чувствовать и реагировать как единый организм.

Мысль о случайном совпадении никогда не могла прийти им в голову.

Прошел ли Поль испытание в песках или нет? спросила она себя. Он способный мальчик, но даже с самым способным может случиться что-нибудь непредвиденное.

Ожидание.

Это ужасно. Ждать можно долго, но наступает момент, когда ты уже не в силах справляться с ужасом ожидания.

С каким только ожиданием ни приходилось им сталкиваться!

Мы здесь уже больше двух лет, думала она, и пройдет еще по крайней мере вдвое больше, прежде чем мы осмелимся помыслить об избавлении Аракиса от харконненского ставленника — Мудира Нахья, Зверя-Раббана.

— Преподобная Мать?

Голос из-за портьер, закрывавших дверь в ее комнату, принадлежал Харе — женщине из окружения Поля.

— Да, Хара.

Занавески раздвинулись, и Хара проскользнула внутрь. На ней были сандалии, какие носили внутри сича; желтая ткань, обмотанная вокруг тела, оставляла руки обнаженными почти до плеч. Черные волосы, разделенные на прямой пробор, маслянисто поблескивали и походили на два крыла большого жука. Резкие, почти хищные черты выдавали озабоченность.

Вслед за Харой вошла Аля, девочка примерно двух лет.

Взглянув на дочь, Джессика, как всегда, подумала о ее сходстве с Полем в этом возрасте — те же широко раскрытые глаза, серьезно отвечающие на ее вопрошающий взгляд, те же темные волосы и жесткая линия рта. Но, несомненно, были и тонкие отличия, и именно они придавали девочке так беспокоившую взрослых странность. Ребенок, почти младенец, вел себя со спокойствием и собранностью, не свойственными ее возрасту. Взрослых потрясало, когда она вдруг начинала смеяться при их разговорах, услышав тонкие намеки на отношения между мужчиной и женщиной. Их потрясало, когда, прислушавшись к ее забавно шепелявым словам, произносимым маленьким ротиком, они находили в них глубокий смысл, который мог исходить только из жизненного опыта, никак невозможного у двухлетней крошки.

Хара, раздраженно вздохнув, опустилась на подушку и хмуро посмотрела на девочку.

— Аля, — поманила к себе дочь Джессика.

Та подошла, уселась на подушку возле матери и крепко взяла ее за руку. От соприкосновения их тел тут же включилось общее сознание, которое возникло у них еще до рождения Али. Речь шла не об общих мыслях, хотя, если они соприкасались в ту минуту, когда Джессика изменяла пряный яд для какой-нибудь церемонии, случалось и такое. Это было нечто большее — непосредственное восприятие другой живой искры, острое и пронзительное, восприятие на уровне симпатической нервной системы, делавшее их в эмоциональном смысле одним целым.

Джессика заговорила с Харой, следуя правилам обращения к человеку из окружения ее сына:

— Субак уль кухар, Хара. В добром ли здравии встречает тебя эта ночь?