Богатые мужчины, одинокие женщины - Петти Мессмен

– Это мой друг, Марк Арент, – представила Сьюзен, продолжая обмен любезностями.

Джуан Джимениз и его маленькая группа гордо, но почтительно обменялись осторожными приветствиями с Марком и Сьюзен. Затем, не отвлекаясь на пустые разговоры, Джуан взял на себя роль главного рассказчика и начал объяснять цель их встречи, на этот раз не тратя времени на извинения.

– Сегодня на линии пикета, когда Кармен толкнули и все прочее… Господи, мы знаем, что все это было подстроено, – враждебно выпалил он, и стал загибать толстые пальцы, подсчитывая свои подозрения. – Например, когда я размахнулся и четверо штрейкбрехеров вылезли из грузовика и накинулись на четверых наших, охранника «случайно» не оказалось у ворот. Другие охранники тоже «случайно» оказались именно там, чтобы сфотографировать все происходящее. И те штрейкбрехеры, как мы слышали, тоже совершенно «случайно» получили работу в магазинах профсоюза.

Сьюзен стояла, сохраняя спокойствие и думая, что совершила ошибку, приехав сюда. А чего она, собственно, ожидала? Узнать нечто, что не поставит ее в щекотливое положение? То, что говорил рабочий, вполне соответствовало ее собственным ощущениям, и она терзалась, не зная, как исправить ситуацию и, с другой стороны, сознавая свои профессиональные обязательства перед клиентом, не говоря уже о своем положении на фирме.

Люди ожидали ее ответа, а она глядела в сторону и думала, что спасать мир или этих людей – совсем не ее долг. Возможно, она бы поддалась, если бы был какой-нибудь легкий путь. Но грязные делишки делались по обе стороны забора, и, как говорил Кригл, следить за своими рабочими – работа профсоюзов. Не ее. Не фирмы.

Приземистый смуглый забастовщик истолковал молчание Сьюзен как благожелательный интерес и продолжил, нервно потирая руками свои джинсы, доказывая, что профсоюзные лидеры пытались поскорее заключить соглашение с администрацией, продавая при этом своих Рабочих.

– Все знают, что руководство профсоюза заинтересовано только в том, чтобы получать взносы, – горько сетовал он. – Они выводят нас на забастовку только для того, чтобы избавиться от нас, потому что знают – администрация никогда не пойдет на то, что мы просим, Господи, они планировали это давно, с тех пор, как поняли, что не заставят нас согласиться с их дерьмовым контрактом. Все мы потеряем работу.

Сьюзен снова нечего было возразить. Возможно, все забастовщики, в конце концов, потеряют работу. Она чувствовала, что Марк наблюдает за ней, ожидая, что она ответит. Но она не могла придумать ничего безопасного и нейтрального. Она старалась держать профессиональную дистанцию – то, чем уже пожертвовала, приехав сюда.

– Господи, все, что мы просим, – это честность, – убеждал рабочий. – У вашего клиента серьезные нарушения санитарных норм на производстве. Вы это знаете.

– Покажи свои руки, Кармен, – обратился он к жене по-испански, отрывая ее ладони от живота, чтобы показать их Сьюзен и Марку.

Они были белесые, с огрубевшей кожей и десятками мельчайших шрамов.

– Вы видите эти отметины? Они возникают от осколков стеклопластика, потому что ваш клиент, сукин сын, слишком жаден, чтобы купить достаточное количество перчаток, которых хватило бы на всех. Посмотрите на мои руки. Посмотрите на руки Карлоса. Это происходит со всеми нами. И нам надоело платить за брак, который возникает из-за того, что он использует дешевые материалы. Господи, он покупает дешевую обмазку, дешевый пластик и использует формы, которые давно пора выбросить, а мы получаем одни проклятия; мы платим за это из нашей зарплаты…

Кармен Джимениз положила руку на спину мужа, как бы успокаивая его. Перед тем как продолжить, он сделал глубокий вздох. Его эскорт по-прежнему стоял очень тихо, не произнося ни слова.

Сьюзен выбрала момент и глянула на Марка, который, казалось, заинтересовался происходящим. Она была благодарна ему за то, что он здесь, вместе с нею.

– Вы не можете вернуть нам работу, – снова начал Джимениз, явно расстроенный, но держа себя в руках. – Это они нарушают. Мы здесь только для того, чтобы добиться справедливости. Конечно, мы сильно разозлены и расстроены. Но вы же знаете, что это была мирная забастовка, бунта не было. Просто у парней вышло наружу разочарование, вот и все. Хозяева хотят, чтобы люди думали, что мы плохие ребята. Мы не плохие ребята. Они плохие ребята, – произнес он обвиняющим тоном, мягко кладя ладонь на живот своей жены. Его лицо снова ожесточилось. – Но пусть они только начнут увольнять нас таким образом. Тогда они увидят кое-что похожее на настоящий бунт.

Кармен Джимениз взяла большую ладонь мужа в свои маленькие ручки, набравшись, в конце концов, мужества, чтобы заговорить.

– Есть правда, мисс Сьюзен, они подставить мой муж… очень плохо, грубо, – вмешалась она, стесняясь своего английского, в котором практиковалась значительно меньше мужа, но, тем не менее, отчаянно взывая к Сьюзен. – Бунт – нет! Нет – есть правда. Мы сдули пара шин, бросили несколько яиц, – пожала она плечами, – есть не такая большая вещь. Нет? Не большое дело – так вы говорите? Потерять после этого работу – это не есть правильно. Эти забастовщики – они есть хорошие люди. Никто не хочет никому вредить.

Джуан Джимениз перевел красноречивый взгляд со своей жены на Сьюзен.

– Вы можете что-нибудь сделать для нас? – спросил он. – Может быть, поговорить с ними о нас? Скажите им: мы знаем, что нас подставили. Все, что нам нужно, это вернуть нашу работу и честное соглашение.

Он опустил взгляд себе под ноги и покачал головой, и Сьюзен поняла, как ей трудно оставаться равнодушной к разочарованности, которую он пытался сдержать, той несправедливости, с которой она боролась много лет, работая адвокатом. Она повернулась к Марку, ожидая от него какой-то поддержки.

Джуан Джимениз, Кармен Джимениз, Карлос – все они были «проданы», «подставлены», как они говорят. Ее клиент, скорее всего, инсценировал это все; в любом случае, поддержал.

Не связывая себя обязательствами, она сказала, что ей нужно время обдумать все и что позвонит им на другой день, с тоской понимая, что уже связала себя обязательствами, приехав сюда.

На мотоцикле Марка они ехали по улицам восточного Лос-Анджелеса. Она обнимала его за талию, и кровь стучала у нее в висках. Тупая боль давила на глаза, пульсировала в затылке и сползала на шею. Тактичности Марка вполне хватило, чтобы понять, что не надо ничего говорить. Надо дать ей возможность переварить то, что произошло и во что она вляпалась, обдумать все это, не отвлекаясь.

Господи, что за день! Что за долгий день. Было три часа утра. Город спал.

Они мчались через бедные кварталы центра мимо захудалых многоквартирных домов, мимо бездомных, которые сделали тротуары своим домом, собрав мешки с мусором, чтобы подложить их под голову в качестве подушек, а картонные коробки использовали в качестве столов. Они носили поношенные шерстяные шапки, драные перчатки и тяжелые пальто, несмотря на то, что еще было довольно тепло.