Продавец приключений - Георгий Михайлович Садовников

– Итак, однажды кот дядя Вася, д’Артаньян и я… – произнёс Базиль Тихонович, и это было всё, что он успел сказать.

Ему помешал голос моей бабушки.

– Базиль Тихоныч, а Базиль Тихоныч, где вы? – спрашивала она, разыскивая слесаря среди труб и печей.

А затем она появилась сама в дверях каморки. Стояла, щурясь, ослеплённая яркой люстрой.

Слесарь галантно встал. Я тотчас подумал, что общение с Арамисом для него не пропало даром. Чёрт побери, он умел держаться в присутствии дам!

– Базиль Тихоныч, я вот хочу у вас спросить. Правда ли, что… – И тут она заметила меня, замешкалась. – Вот хотела спросить, не видели ли вы моего внука. А он, оказывается, здесь собственной персоной, – пробормотала она, стараясь скрыть растерянность. – Пойдём домой. Ишь завёл манеру шляться после школы, даже не показав носа дома! – закричала она, обретя свою обычную уверенность.

Она повернулась и зашагала к выходу, чтобы скрыть свою досаду. А я, прежде чем последовать за ней, спросил у слесаря шёпотом:

– Базиль Тихоныч, а как же эта история? Вы же забудете опять.

– Что ты! У меня блестящая память! Но если хочешь, я всё напишу на бумаге. Будет полный отчёт. – И он не мешкая полез в свою тумбочку за пером и бумагой.

Я хотел подождать, лично убедиться в том, что он взялся за дело, но тут вернулась бабушка и потянула меня за руку к выходу. Я оглянулся и увидел в открытую дверь каморки Базиля Тихоновича, уже стоящего возле тумбочки с авторучкой в руках. Перед ним лежал чистый листок бумаги. Но глаза Базиля Тихоновича были пока устремлены в потолок. На губах его бродила лукавая улыбка. Он вновь переживал одно из своих удивительных приключений.

– Нет чтобы, как все нормальные дети, сначала поесть после школы, так его понесло в котельную, – сказала бабушка, поднимаясь вместе со мной по ступенькам из подвала. – И о чём вы только могли говорить? – И бабушка скосила на меня глаз.

– Да ни о чём, про голубей говорили, – солгал я, помня, что бабушка уже давно взрослый человек и что, если рассказать взрослому человеку о приключениях нашего слесаря, ему это будет совсем неинтересно.

Бабушка мне поверила. Она говорила, что всегда верит мне.

Я начал сразу переживать из-за того, что сказал ложь. Но потом нашёл оправдание. Убедил себя в том, что сделал это ради самой же бабушки. Что было бы ещё хуже, если бы я навёл на неё зелёную скуку. И тогда она, рассердившись на это, могла запретить мне общаться со слесарем-водопроводчиком. Но и разговоры про голубей тоже оказались ей неинтересны. Наверно, поэтому бабушка разочарованно вздохнула.

– Вместо того чтобы болтать про птиц, взял бы да расспросил его о чём-нибудь более существенном, – произнесла она с досадой.

Нам оставались всего три-четыре ступеньки для того, чтобы подняться из подвала, как вдруг свет заслонило что-то большое, грохочущее, словно курьерский поезд. Прямо на нас мчался жилец из восьмой квартиры – огромный толстый мужчина в полосатой пижамной куртке.

– Бегу за слесарем, – сообщил он, переводя дыхание. – Понимаете, целый час ждём. Мастер, говорят, золотой, да вот как начнёт…

– Я вас прекрасно понимаю. Сама была в аналогичном положении, – перебила бабушка. – Но там его нет.

Я удивился и поднял глаза на бабушку. Её лицо пылало алым румянцем. Ещё бы, не она ли сама твердила мне с утра до вечера, что ложь – самое худшее зло на свете.

– Нет, он там, – возразил между тем толстяк. – Я только что звонил в котельную, и Иван Иваныч сказал, что он у себя. Вы просто его не заметили. Но у меня глаз зоркий. Орлиный глаз!

Толстяк засмеялся победно и загрохотал дальше.

А я с грустью подумал, что всё – сейчас помешает он Базилю Тихоновичу и глава о подвесках и на этот раз останется нерассказанной.

– Что же ты, даже соврать как следует не смогла, – сказал я в отчаянии.

– Вот уж никогда не думала, что тут тоже необходимо умение, – пробормотала бабушка виновато.

Я наскоро пообедал и без обычных бабушкиных понуканий сел за уроки. Мне не терпелось поскорей освободиться, чтобы выйти во двор к друзьям, встревоженным моей судьбой, и открыть им тайну нашего слесаря-водопроводчика.

Но так уж бывает всегда, когда спешишь: не получаются самые простые вещи. Я тут же забуксовал на очень лёгкой задачке. Моё сознание никак не могло сосредоточиться на её решении. Мне мерещилась пятёрка мужчин, мчащихся на конях по дорогам Франции, четверо из них кутались в мушкетёрские плащи, на пятом красовался комбинезон слесаря-водопроводчика. Моё напряжённое ухо уловило лязг металла. Я не сразу сообразил, что это бабушка кому-то открыла дверь.

– Прямо замучилась с сыном, – послышался голос матери Феликса. – Никак не могу заставить решить простую задачку. Ёрзает за столом, вздыхает, грызёт авторучку и думает, наверно, бог знает о чём, но только не об уроках. Зашла к сестре, та жалуется на своего Яшу. У соседей тоже на Зою кричат. Павловна, а как ваш-то?

– Наш-то? Уже всё решил, – вторично солгала бабушка за этот день. – Сейчас пойдёт гулять.

– Вам хорошо, а мы со своими не знаем, что делать. Может, это эпидемия? Как вы считаете, Павловна?

– Эпидемия, – ответила бабушка, даже не задумываясь.

– Господи, – испугалась мать Феликса. – Пойду вызывать врача.

– Зачем врача? Врач тут не нужен. Справишься сама, – сказала бабушка, видимо не моргнув даже глазом.

Я не узнавал её. Куда только делась её степенность, которую она старалась привить и мне. Сегодня бабушка вела себя словно самая легкомысленная девчонка.

– И что нужно делать? Таблетки? Компресс? – спросила мать Феликса.

– Ни в коем случае. Тут необходимо другое средство: лю-бо-пы-то-терапия, – сказала бабушка по слогам, и я понял, что она только что сама сочинила это слово.

– Лю-бо-пы-то-терапия? – повторила мать Феликса. – Что же это такое?

– Курс лечения очень прост и доступен в домашних условиях, – браво сказала бабушка. – Отпустите сына во двор, и через двадцать минут ваш ребёнок вновь станет нормальным.

– А как же уроки? – растерялась гостья.

– Выучит перед сном. Если ваш Феликс ляжет сегодня попозже, с ним ничего не случится. Так вот, зайдите к сестре и Зоиной маме и передайте то же самое. Скажите, это прописала я!

Мать Феликса, наверное, только пожала плечами. Я слышал, как она безмолвно закрыла за собой дверь. А бабушка вошла в комнату, напевая под нос что-то лихое о гусарах-усачах.

– Хватит томиться, марш во двор! – приказала бабушка и молодцевато промаршировала в смежную комнату, размахивая руками на солдатский манер.

Но я был самолюбив и не мог ей позволить считать, будто бы только и жду, как бы отступить перед трудностями. И потому остался на месте.

Минут через десять бабушка вышла из комнаты и изумилась, увидев меня за тетрадкой.

– Ты ещё здесь, негодник?! – вскричала она. – А ну сейчас же во двор! Бессовестный, там ждут тебя товарищи! Ты один им можешь помочь!

Я взял тетрадь Базиля Тихоновича и вышел, усиленно скрывая радость и делая вид, будто подчиняюсь насилию, но едва за мной захлопнулась дверь, как ступеньки лестницы замелькали под моими ногами. Братья и Зоя уже сидели на старых брёвнах, когда-то сваленных в углу двора.

Брёвна давно почернели от времени, на трещинах проросла трава. По словам бабушки, эти брёвна привезли и сложили в углу двора ещё в те далёкие времена, когда она была девочкой. И будто бы она в детстве частенько сиживала на них, обсуждая дела со своими подругами. Потом на брёвнах сидел мой отец – сын бабушки. Однажды она выбрала время, когда во дворе было пусто, взобралась на штабель и показала мне слово «Аня», вырезанное на бревне. Аней звали мою маму. А теперь на этих брёвнах заседало наше поколение.

Феликс и Яша сумрачно смотрели в землю, а Зоя с отвращением разглядывала свой бутерброд, будто проснулась от долгого сна и обнаружила в руках какую-то гадость.

Я перешёл на бесшумный разведочный шаг, но чуткий Яша посмотрел в мою сторону и тут же подал сигнал – наступил братцу на ногу, а затем так двинул локтем Зою в бок, что та уронила свой бесценный бутерброд на землю.

Вся троица уставилась на меня. Лица ребят засияли от радости: ещё бы, после таких испытаний их друг всё ещё был живым и невредимым, – а затем эту радость сменила обида. Именно потому, что они беспокоились обо мне,