Германия на заре фашизма - Андреас Дорпален

Интерлюдия Шлейхера

В тот самый момент, когда Шлейхер мрачно обдумывал свои политические перспективы, Гинденбург принял решение, которому предстояло стать роковым для нового канцлера. Если президент не мог видеть Папена канцлером, он желал, по крайней мере, сделать его своим личным советником. Имея рядом этого проверенного и доверенного человека, он определенно сумеет защитить себя от сюрпризов Шлейхера. Папен будет следить за политическими маневрами Шлейхера, удержит непредсказуемого генерала от капитуляции перед политическими партиями и будет знать, что делать, если Шлейхер затеет с нацистами какие – либо акции.

Решение Гинденбурга потрясло Шлейхера. Он хотел, чтобы Папен покинул Берлин, и предложил ему посольство во Франции – лишь бы убрать его с дороги. Шлейхер был невысокого мнения о политических талантах Папена, но знал, что присутствие последнего в Берлине рядом с президентом сделает его собственные взаимоотношения с Гинденбургом еще более сложными. Как только станет известно о новой роли Папена, авторитет канцлера будет поколеблен.

Внешне, однако, поначалу все шло хорошо. Менее чем за двадцать четыре часа Шлейхер сформировал свой новый кабинет – рекордная скорость для Веймарской республики. За исключением двух человек он сохранил всех, кто сотрудничал с Папеном. Гейл, всегда выступавший против его осторожной тактики, покинул кабинет, его место занял Брахт. Министра труда Шеффера сменил Фридрих Сируп, президент государственной страховой компании, выплачивающей пособия безработным. Он имел более широкие социальные и экономические взгляды, чем его предшественник. Гереке стал ответственным за правительственную программу общественных работ.

Да и на другом фронте тучи, казалось, начали рассеиваться. В рейхстаге Шлейхер мог рассчитывать на более весомую поддержку, чем Папен: умеренные партии, включая партию «Центра», желали с ним работать; Немецкая национальная партия, хотя и относилась к нему прохладнее, чем к Папену, тоже не высказывала возражений, и пока ничего не изменилось на левом фланге, внешне положение выглядело не безнадежным. Коммунисты конечно же немедленно объявили генералу войну, да и социалисты выступили против. Для них он был сообщником Папена в нанесении удара против Пруссии. Они еще более утвердились в этом убеждении, когда генерал сохранил в составе кабинета большинство коллег Папена. Поверив, что нацистская угроза остановлена, социалисты видели свою задачу в сохранении твердой идеологической позиции. Правда, какими бы ни были взгляды лидеров, идеология рядовых членов партии становилась все более гибкой.

Самый дружелюбный прием оказали Шлейхеру профсоюзы. Ни одна сторона не брала на себя никаких обязательств, но, как написала «<Дойче фольксвирт», благодаря некоторым незначительным факторам была создана совсем другая атмосфера, и это уже само по себе стало большим достижением в обстановке непрекращающегося напряжения. Газета предсказывала, что избирательная кампания при Шлейхере станет совсем не такой, как при Папене. Она наглядно докажет неправомерность любой непримиримой оппозиции и сделает шансы нацистов на победу весьма сомнительными.

В конце концов, будущее Шлейхера, конечно, было связано с поведением нацистов, и здесь перспективы казались особенно радужными. Через два дня после назначения Шлейхера нацисты потерпели серьезное поражение на общинных выборах в Тюрингии. Шлейхер отреагировал на это известие в характерной для себя манере. «Требование Гитлером поста канцлера, – сказал генерал одному из своих помощников, – оправданно согласно правилам парламентской игры. Но если президент не желает идти на это, это его конституционное право, которое я не вправе игнорировать». Он останется, пока «один из них не снизит цену». После поражения нацистов в Тюрингии генерал решил, что настал благоприятный момент для возобновления переговоров с Гитлером. А фюрер, чувствуя слабость нового канцлера, и не думал снижать свои требования. Какое – то время он даже подумывал их повысить. Но все же, учитывая тюрингский провал, Гитлер не мог допустить новых выборов и стремился удержать Шлейхера от роспуска рейхстага. В ответ на амнистию политических преступников и отмену самых обременительных декретов Папена он согласился поддержать предложение объявить перерыв в работе рейхстага.

Шлейхер опасался бросить открытый вызов Гитлеру. Его нежелание идти на конфликт укрепил тот факт, что Штрассер не мог повлиять на своего фюрера. Сразу же после формирования нового кабинета Шлейхер и Штрассер встретились дома у генерала. Геббельс в своем дневнике утверждает, что Шлейхер предложил Штрассеру посты вице – канцлера в его кабинете и рейхскомиссара Пруссии. А Штрассер, в свою очередь, дал обещание на следующих выборах в рейхстаг баллотироваться по отдельному списку. То, что Шлейхер предложил подобную сделку, вполне возможно, но только Штрассер, несомненно, не давал никаких обещаний, как это предполагает Геббельс. Штрассер не одобрял непреклонность Гитлера, но ему не хватало твердости и независимости, чтобы идти своим путем. Да и у Шлейхера в тот момент вроде бы не было намерения расколоть нацистскую партию. В те дни Штрассер, по договоренности со Шлейхером, был занят лишь одним делом: пытаться свести Гитлера и нового канцлера. Понимая, что моральный дух в рядах нацистов вовсе не так крепок, как хотелось бы, он считал сотрудничество этих двух лидеров непременным условием выживания движения. На встрече партийных лидеров 5 декабря он умолял Гитлера последовать его совету; его поддержал и Фрик, и еще несколько видных нацистских деятелей. Но Гитлер отказался слушать Штрассера. Дискуссия вышла ожесточенной. Штрассер предупреждал, что Шлейхер распустит рейхстаг, если нацисты его не поддержат, а Гитлер, подстрекаемый Герингом и Геббельсом, надеялся на временный перерыв в его работе. Через два дня – 7 декабря – Гитлер и Штрассер снова сцепились в словесной дуэли. Гитлер обвинил своего заместителя в нелояльности и попытке лишить его поста канцлера и партийного лидерства. Штрассер возразил, что всегда был предан фюреру и думал только об интересах партии. Вернувшись в гостиницу, он долго думал, переживая разочарование и оскорбление, после чего все же решился написать Гитлеру письмо, в котором заявил, что тактика фюрера самоубийственна. Пребывая в полном отчаянии, он, похоже, совершенно спонтанно отказался от всех своих постов (но не от членства в нацистской партии). Сделав это, он решил забыть о политических проблемах и уехал с семьей в солнечную Италию.

Если бы Штрассер был готов продолжать борьбу (но, увы, он никогда не был борцом), он мог бы при финансовой помощи Шлейхера нанести Гитлеру серьезный удар. Партийная казна была пуста, настроения в рядах коричневорубашечников царили бунтарские, а партийные функционеры мечтали о государственных постах. В этот момент Гитлер был очень уязвим. Когда же Штрассер отказался от борьбы и исчез, его потенциальные сторонники оказались беспомощными. Гитлер, когда миновал первый шок, понял, что Штрассеру не хватает энергии и амбиций, чтобы создать свою партию. Уверенность вернулась к фюреру. Действуя где кнутом, а где и пряником, он вернул своих ближайших сторонников, и партийная машина, капитально отремонтированная, обрела новую силу.

Не только сторонники Штрассера в партии почувствовали себя покинутыми. Когда Штрассер исчез, отказавшись от борьбы, рухнули и надежды Шлейхера. Вынашиваемые им планы оказались никому не нужными, и канцлеру оставалось только ждать. Но поскольку Гитлер, так же как и Шлейхер, не был заинтересован в открытом конфликте, канцлер мог допустить открытие сессии рейхстага, даже не появившись на ней.

Рейхстаг начал свою работу 6 декабря, когда кризисная ситуация с участием Штрассера приближалась к своей высшей точке. Председательствовал Карл Лицман – восьмидесятилетний депутат от партии нацистов, сражавшийся вместе с Гинденбургом в 1914 году. В своей речи по случаю открытия сессии рейхстага Лицман произнес пламенную речь, обрушив всю силу своего гнева на президента, не назначившего Гитлера канцлером. Он дал выход своему негодованию, выплеснув поток грязи на военные достижения маршала. Восемнадцать лет назад, громовым голосом вещал председатель, его дивизия спасла положение в битве при Лодзи, осуществив прорыв. «(Господин фон Гинденбург в результате этого стал фельдмаршалом и сам признавал, что обязан своим маршальским жезлом нам, 3–й гвардейской пехотной дивизии. Сегодня, – продолжал Лицман с горечью в голосе, – для него на карту поставлено больше чем маршальский жезл. Еще есть шанс, что история не вынесет ему обвинительный приговор за то, что он привел наш отчаявшийся народ прямо в руки большевиков, хотя спаситель был совсем рядом». В официальном протоколе отмечено, что далее следуют бурные аплодисменты нацистов и смех в рядах коммунистов. Никто не счел необходимым выступить в защиту маршала, а запоздалый и довольно вялый протест, выраженный депутатом от Немецкой национальной партии на следующий день, только лишний раз подчеркнул, как низко упал престиж президента[56].