Иосиф Сталин, его маршалы и генералы - Леонид Михайлович Млечин

лыжах. А неопытные красноармейцы не могли определить, откуда по ним стреляют, и считали, что неуловимые снайперы гнездятся на деревьях.

Треть красноармейцев оказалась вовсе не обученной. Бойцы не умели даже стрелять из винтовки. Пулеметчики не знали ни станкового пулемета, ни ручного.

Батов говорил о том, что нужно вести рукопашный бой в траншее. Но бойцу даже нечем драться. С длинной винтовкой в траншее не развернешься.

— Каждому бойцу нужен нож. Следует видоизменить и укоротить существующий штык и дать его в форме кинжала, чтобы висел на поясе. Это будет удобнее для рукопашной схватки.

Сталин согласился переделать штык:

— Нужно сделать короче и острее.

Зашел разговор о том, что нужны младшие командиры, которые учат бойцов военному делу. Командиры старшего поколения с нескрываемой ностальгией вспоминали фельдфебелей царской армии, муштровавших солдат. Вернуть фельдфебелей не решились, но 2 ноября 1940 года были введены звания для рядового и младшего командного состава — ефрейтор, младший сержант, сержант и старший сержант.

Петр Степанович Пшенников, командир дивизии, жаловался:

— Чтобы поднять залегших бойцов на поле боя, командному составу приходилось применять массу труда и энергии. Они залегли, зарылись с головой и лежат. Вследствие этого мы имели большие потери командного состава.

Младшие командиры, которых учили всего несколько месяцев, не справлялись со своими обязанностями. Особенно заметно это было в артиллерии. Дело в том, что артиллеристам не давали в мирное время стрелять — экономили боеприпасы, отпускали три снаряда на орудие. Командиры просили хотя бы раз в год устраивать на полигонах стрельбы, чтобы солдаты привыкали к артиллерии, видели, как рвутся снаряды, и знали, как надо вести себя в бою.

Командарм 2-го ранга Курдюмов, начальник Управления боевой подготовки Красной армии, отверг эти упреки:

— В Ленинградском военном округе мы обучали войска взаимодействию и стреляли на полигоне из артиллерии через голову своих войск. Сопровождали атаку пехоты огнем артиллерии.

Голос из зала:

— И я стрелял, но это запрещено. Об этом речь идет.

Курдюмов возразил:

— Что же вы хотите, чтобы в приказе было написано, что стреляйте, а если кого убьете, никто не будет отвечать?

Голос из зала:

— У нас огневой вал запрещался. Это расценивали как неправильное действие, как вредное.

Курдюмов стоял на своем:

— Мы обучаем пехоту взаимодействию с другими родами войск на всех лагерных сборах. Но ведь нельзя сказать: практикуйтесь, а если у вас будут жертвы, то никто за это не будет отвечать. Нельзя об этом писать...

Красной армии не хватало современного оружия. Когда оно появилось, никто не умел с ним обращаться.

— Мы не должны засекречивать новые виды вооружения, — убеждал вождя комдив Петр Пшенников. — Взять, например, пятидесятимиллиметровый миномет. Абсолютно никто из начальствующего состава на знает этого миномета. Нам пришлось изучать его в боевой обстановке. Все виды нового вооружения мы должны рассекретить.

Пшенников, командуя уже армией, погиб в 1941 году.

На психику красноармейцев сильно действовала полярная ночь, когда светлого времени всего полтора-два часа в день. Влияла сильная пурга, снегопады, полное бездорожье.

Командовавший 70-й стрелковой дивизией Михаил Петрович Кирпонос сказал:

— В недостатках пехоты мы с вами повинны в первую очередь. В мирное время мы готовились воевать только летом, потому что зимой при пятнадцатиградусном морозе мы не выводили в поле нашего бойца.

— Вот это позор, — сказал Сталин.

— При пятнадцатиградусном морозе у нас не разрешалось выводить бойцов на занятия в поле, — повторил Кирпонос.

Его поддержал комкор Василий Иванович Чуйков, командовавший 9-й армией:

— Я считаю, что мы своих бойцов и командиров не учим в мирное время тяжелым условиям войны. Когда мы инспектировали части, мы больше всего обращали внимание на клубы, на столовые, где чище миски, где больше официанток, где больше отдыха. Но никто не проверял, умеют ли бойцы в поле приготовить обед, умеют ли они в котелке сварить пищу, как с режимом питья в походе. Приказ народного комиссара обороны о том, чтобы тридцать процентов занятий были ночными, мы не выполняли. Мы не закаляли бойца для трудных условий войны.

Выяснилось, что в вооруженных силах нет точных данных не только о противнике, но о количестве собственных бойцов и командиров. Армии и дивизии не могли сообщить, сколько у них в строю, сколько убито и ранено, сколько попало в плен...

Начальник Генерального штаба Шапошников отметил поразительное равнодушие к судьбе отдельного солдата, когда командиры даже не интересовались своими бойцами:

— Я был во время империалистической войны командиром полка. Бывало, в окопах сидишь и сам считаешь: вчера в роте было девяносто человек, сегодня восемьдесят девять. Куда ушел? Или убили, или ранили. Командира роты тянешь к ответственности. А у нас считают — пришлют пополнение, и все будет в порядке.

Запорожец рассказал:

— В 13-й армии убитых не хоронили, просто в штабеля складывали, и они лежали.

Выяснилось, что наши части, отступая, бросали тяжело раненных. И один из участников совещания горько сказал:

— Такой момент надо учесть — своевременно увозить погибших и раненных в бою. Это имеет большое моральное значение на войне для участников боя. Это нужно учесть. Враги-финны старались подбирать своих убитых...

Эти разговоры Сталина не заинтересовали. От мертвых солдат пользы не было. И многие командиры призывали не бояться потерь.

Кирилл Мерецков говорил:

— Мы неправильно ориентировались относительно потерь. У нас был лозунг, что нужно завоевывать победы малой кровью. Это очень хорошо. Но нельзя завоевывать вовсе без потерь. Когда танки понесли потери, некоторые слабые волей стали терять веру в свой род войск. У некоторых командиров был надлом...

Начальник Управления снабжения Красной армии Андрей Васильевич Хрулев подтвердил:

— В результате отсутствия данных о численности было тяжело снабжать Ленинградский военный округ. С товарищем Тимошенко у нас были расхождения буквально на двести тысяч едоков. Мы держались своей, меньшей цифры. Но у меня, товарищи, не было никакой уверенности, что прав я. Не окажется ли, что он прав и у него на двести тысяч больше, а потом начнут голодать...

— Надо заставить людей считать, — с угрозой в голосе произнес Сталин.

— Генеральный штаб численности действующей армии не знал в течение всей войны и не знает на сегодняшний день, — продолжал Хрулев.

— К сожалению, — заметил Сталин.

Он был недоволен начальником Генштаба Шапошниковым прежде всего потому, что Борис Михайлович оказался прав в оценке сложности Финской кампании. Поскольку Сталин своих ошибок не признавал, Шапошников должен был ответить за промах вождя.

Комкор Василий Иванович Чуйков, командующий