Пылающий Эдем - Белва Плейн

– Я подумала… хорошо, что ты уезжаешь. Я не смогла бы здесь жить, деля тебя с Марджори и твоим ребенком. Так поступают с тех пор, как на земле живут мужчины и женщины, но это не для меня. Но если бы ты остался здесь, я не удержалась бы. И разрывалась бы надвое.

Он целовал се пальцы и запястья, ее руки и шею.

– Пойдем наверх, – сказала она.

Это было их время дня. На полу всегда полоска света – из холла или из окна, когда светит луна. Обнаженная, Кэт пересекает се и подходит к кровати. Она словно молочно-белый призрак, материализовавшийся из темноты, и совсем не как призрак, осязаемая и сгорающая от желания, ложится рядом с ним…

Старые часы на пристани пробили десять раз. Он сел и включил лампу.

– Мне пора.

Кэт поднялась и накинула халат. Закутанная в цветастый хлопок, босоногая, проводила его вниз. Когда, подойдя к двери, он наклонился, чтобы поцеловать ее, она обняла его за шею.

– Нет, подожди! Подожди, Фрэнсис. Мне нужно сказать тебе… я не хотела говорить тебе раньше.

Что-то в ее лице встревожило его:

– О чем ты?

– Мы вместе в последний раз. Это то, что я хочу сказать.

– Что ты имеешь в виду? – воскликнул он.

– Мы вместе в последний раз, – ее мокрые глаза блестели.

– Нет, нет!

– Так нужно. Послушай, Фрэнсис, так нужно. Марджори возвращается послезавтра. Через месяц ты уедешь. Какой смысл тянуть? Еще один месяц вместе ничего не решит. Нам будет только труднее.

– Тяжелее, чем сейчас, быть не может.

– Может. Мой милый, давай сделаем это сейчас! Сколько людей проходило через это… – она не договорила.

Он обнял ее.

– Храбрая Кэт. Такая храбрая.

– Сомневаюсь. Каждому хочется думать – если он узнает, что умирает от рака, то встретит это известие мужественно и достойно. Надеюсь, я смогла бы…

– Упаси Бог!

– Может, мне было бы легче, чем сейчас.

– Я буду приезжать, – с отчаянием сказал он, – каждый год я буду приезжать, хоть ненадолго…

– Нет. Из этого ничего хорошего не выйдет. Нужно покончить раз и навсегда. Это как ампутация. А потом начинать учиться жить с этим.

Он только крепче обнял ее.

– Сейчас нам хуже. Сейчас нам гораздо хуже, чем тогда, когда мы злились друг на друга. Кроме того, я стала старше на пять лет. Эти годы изменили меня. Тебя тоже.

– Я люблю тебя, Кэт, я люблю тебя, – сказал он.

Обрывки воспоминаний проносились у него в голове, обрывки яркой бумаги, разорванной ветром: я люблю покрывало с птицами и тарелки с волнистыми краями, даже двух твоих спящих щенков и скрипучую калитку; я люблю твои розовые шлепанцы под кроватью и черепаховый гребень на туалетном столике, и то, как ты поешь на кухне, и твой характер, и твою щербинку между зубами; я люблю, когда ты играешь Брамса, танцуешь, и твои волосы, растрепанные ветром… ты, ты… Он плакал.

Она отстранилась и вытерла ему глаза рукавом халата. Открыла дверь. Перед ними было ночное небо, на его светлом фоне вырисовывались темные верхушки деревьев.

– Помнишь, я рассказывала тебе о жрецах-инках и о том, как они целовали солнце на рассвете. Не забывай целовать его по утрам, Фрэнсис. И где бы ты ни был, я буду знать, что ты жив, а по утрам при виде солнца я буду думать о тебе.

Позже он не мог вспомнить, как сел в машину, как доехал домой и дошел до своей комнаты. Не снимая одежды и обуви, он бросился на кровать и лежал так, пока не наступил день.

Глава 24

На исходе дня Билл спускался к Тренчу. Внизу перед ним поблескивали жестяные крыши и старые автомобили, серебристое сияние могло даже показаться красивым, если не знать, что служило его источником. Скалу на той стороне бухты венчал поселок Кэп Молино, он, казалось, утонул в густой зелени. Надо отдать Патрику должное, подумал Билл, он не поддался подобным соблазнам. Если бы даже это было ему по средствам, можно быть уверенным, он не стал бы этого делать. Когда закончится его срок, он просто вернется в старый дом на Лайбрери-хилл, который сейчас временно сдавали.

Билл отказался поселиться в Доме правительства, отклонил он и предложение Клэренса пожить у него. Он жил у друзей, где мог. К тому же, теперь ему часто приходилось покидать остров.

Сейчас он шел на важное собрание. Легко ступая обутыми в кроссовки ногами, он испытывал чувство полета, полета во времени в нужном направлении. Он был так поглощен своими ощущениями, что не сразу заметил человека, махавшего ему с перекрестка. Потом он узнал темный залоснившийся костюм и воротничок старого священника, отца Бейкера.

– Идешь в мою сторону, Билл?

– Я сверну на Бей-роуд, – ему не хотелось ни говорить, ни слушать.

– Я навещал свою старую кухарку на Меррик-роуд.

Она больна.

Билл искоса взглянул на него:

– Не боитесь ходить один?

– Нет? А что?

– Не самое безопасное для вас место в мире.

– Невозможно всю жизнь жить в страхе. Со страхом мне помогает бороться моя вера.

– Вера в Бога?

– Конечно, – просто ответил отец Бейкер.

Разговор начал интересовать Билла. Он был похож на игру.

– Вы считаете, что Бог слышит ваши молитвы и выполняет ваши просьбы?

– Он слышит. Но Он не всегда обращает на них внимание, у Него есть на то свои причины.

– Тогда скажите мне, зачем Он потрудился создать нас, если Ему нет до нас никакого дела?

– Я бы не сказал, что Ему нет дела до нас. Если бы Ему не было до нас дела, Он вообще не создал бы землю или нас, живущих на ней.

– Я пришел в другому заключению. Я считаю, что тот, кто мог бы называться Богом, не создал бы всей этой мерзости, в которой мы живем. Вот почему я уверен, что Он нас не создавал, что Он даже не существует.

С минуту старик молчал. Пожалуй, это жестоко, говорить с ним подобным образом. Билл открыл рот, чтобы как-то сгладить свою резкость, когда отец Бейкер заговорил:

– Очень хорошо, позволь мне спросить тебя, веришь ли ты в человека?

– Конечно, я верю в человека. Я его вижу. Он существует.

– В таком случае, во власти человека спорить, бороться и побеждать?

– Да, иногда. Даже часто.

– Это значит, что ты веришь в себя, в свою собственную волю делать добро. Поэтому в конце концов ты придешь к вере. Потому что добро – это Бог, а Бог – это добро.

Решив больше не спорить, Билл пожал плечами. Это движение, он знал, выражает иронию и безразличие.

Они шли рядом. Звук их шагов не мог заглушить тяжелое, болезненное дыхание старого человека.

– Как твой отец, Билл? Я давно его не видел.

– Думаю, с ним все в порядке. Я тоже его давно не видел.

– Соль земли, – сказал отец Бейкер. – Хорошо, что он у нас есть. Что ж, здесь я тебя покину. Будь осторожен, Билл.

Переходя дорогу, Билл оглянулся на старика, который шел, подняв лицо к небу, словно следил за полетом птиц или просто вдыхал воздух. Бессмысленные слова, подумал Билл. Хотя у священника и хорошие намерения, он совершенно не знает жизни. Разглагольствует – он слышал его достаточно часто – о братстве и Боге, о любви! А сам провел всю жизнь под защитой школьных и церковных стен и пользовался уважением из-за своей рясы. Говорит, теоретизирует, созерцает, не слишком-то отличаясь от Патрика, размышлял Билл. Нет, не совсем так, конечно, поскольку Патрик вступил в борьбу – этого нельзя отрицать. И все равно, он – не от мира сего, а кроме того, глупый. Глупый.