Пылающий Эдем - Белва Плейн

– Я видел Патрика, – сказал он, стараясь быть хотя бы частично правдивым.

– Патрика? Ради всего святого, зачем?

– Я был неправ по отношению к нему. Страшно неправ, и я признался ему в этом.

– Не могу поверить! Ваши отношения возобновились! Я полагала, что мы избавились от него. Чем это он так тебя притягивает?

– Не говори глупостей, Марджори. Это дело принципа, а не притяжения.

– Значит, ты – на его стороне!

– Да, после всего, что я видел. Я просто поздно проснулся, только и всего.

Марджори вздохнула.

– Думаю, это неважно, раз мы все равно отсюда уезжаем. Я хочу только одного – поскорее уехать и все забыть. Если честно, я напугана до смерти. А ты, по-моему, нет.

– Уверяю тебя, я очень напуган.

Если люди Николаса одержат верх… Он содрогнулся при мысли о Кэт, Патрике и многих других, кого он не знал и кто пострадает при таком повороте событий. Одному Богу известно, что с ними будет.

Радио потрескивало целый день. Ясно слышалось волнение на улице перед станцией, пока явно еще не пришедший в себя диктор не объявил, что нападавшие отброшены. Сообщения поступали допоздна, но ни о каких решающих действиях не говорилось. Встревоженная страна ждала.

Немного спустя Марджори отправилась спать. Фрэнсис пошел в свою библиотеку, единственное место в доме, принадлежавшее только ему. Ему ничего здесь не было нужно. Эта комната несла покой: на полках знакомые китайские безделушки из слоновой кости, его книги и чудесная картина Да Кунья «Рубщики тростника» – ее отдал ему его отец. Фрэнсис подошел к окну, отдернул занавески. Кто-то, наверное, Озборн, позаботился о том, чтобы все фонари были зажжены – меры предосторожности в такую ночь, как эта, в ночь возможных опасностей. Огни, горящие не слишком ярко, серебрились в темноте. Ночь была так прекрасна, что, повинуясь неожиданному импульсу, он протянул руки ей навстречу.

Ему было по-прежнему страшно. Его заботы никуда не делись: там наверху в своей постели спит его беспомощная дочь, она – его «тень», но она никогда не сможет разделить ни одной его мысли; его жена тоже там, наверху, она связана с ним их ребенком, но никогда не сможет разделить с ним любовь. И тем не менее он чувствовал безмерную благодарность.

Стремительные события последующих трех дней облетели весь мир.

«Проявив удивительное сочетание законности и силы, партия, возглавляемая Патриком Курсоном, восстановила порядок на Сен-Фелисе. Более трехсот солдат и полицейских, при поддержке сотен горожан, включая различные подпольные группы левого толка, состоящие из подростков, объединились и дали отпор правительственным войскам. Повсюду видны белые флаги сдавшихся, с ними соседствуют бело-зеленые эмблемы Курсона. Введен комендантский час… Число убитых и раненых достигает восьмидесяти человек. Выборы пройдут, как было объявлено…»

«Местонахождение премьер-министра неизвестно. Ходят слухи, что он укрылся в сельской местности до объявления результатов выборов. Арестован министр юстиции. По имеющимся сведениям, его содержат под охраной, чтобы избежать самосуда…»

«Партия Курсона одержала убедительную победу. В настоящее время установлено, что вскоре после того, как прошлой ночью стали известны результаты выборов, Николас Мибейн и большая группа его сторонников покинула остров на яхте, ожидавшей их в море. Полагают, что после корочкой остановки в Нью-Йорке большинство членов бывшего правительства отбудут в Европу, где у них имеются резиденции…»

«Вступая в должность, новый премьер-министр пообещал поддерживающим его людям восстановить достойное демократическое правительство и соблюдать все права личности».

Кэт убрала со стола тарелки. С тех пор как почти месяц назад Марджори, взяв Мейган, уехала в Нью-Йорк навестить своих родных и подыскать квартиру, Фрэнсис, закончив ежедневные дела в Элевтере, ехал в город. И ему казалось, будто он едет домой. В этот вечер заходящее солнце окрасило в темно-желтый свет и свисающие филодендроны, и простые тарелки с волнистыми коричневыми краями, и белое платье Кэт.

– Мы можем выпить кофе на улице, – предложила она. – Там гораздо прохладнее.

Свет пробивался сквозь листву деревьев во дворе, его отблески играли на подносе. Они казались неяркими, сумрачными, как сумрачны были мысли Фрэнсиса. Еще два дня – и Марджори вернется. Время расставания станет еще ближе. События развиваются с нарастающей скоростью. И нельзя ни свернуть, ни вернуться назад.

Кэт кормила остатками еды двух курчавых черных щенков, которых подобрала после гибели своих собак.

– Сладкое им вредно, – сказала она так, словно Фрэнсис возражал, – но я не могу удержаться, чтобы не дать им какой-нибудь лакомый кусочек… – Срывающимся голосом она сказала: – Джон Лэмсон хочет на мне жениться.

Звук незнакомого имени не только потряс, но и смутил его. Потом он вспомнил, двоюродный брат кого-то из знакомых, юрист из Кюрасао. Обычно прилетает в гости по случаю больших праздников…

– Ты его знаешь, – произнесла она, будто призывала вспомнить что-то будничное, – он работает в «Рипаблик и Саузерн Ойл».

Картина составилась. Плечи, рост и сердечные, приятные манеры.

От приступа ревности Фрэнсис почти задохнулся. Он почувствовал физическую боль, удар под ребро. Несколько мгновений он вообще не мог говорить. Потом он увидел, что она ждет, а пальцы бессознательно мнут ткань юбки. Ну и пусть! – со злостью подумал он. Пусть идет! И мне больше не придется засыпать, зная, что она всего лишь в часе езды от меня, не нужно будет проходить по этой улице, когда бы я не приехал в город, появляться в людном месте, одновременно боясь и надеясь увидеть ее лицо среди многих других лиц. Затем вспомнил, что он и сам уезжает. Он пробормотал:

– И ты? Ты выйдешь за него?

– Нет. В первый раз я пошла на компромисс. Теперь – нет.

Он заставил себя бодро выговорить:

– Возможно, тебе следует. Для тебя так будет лучше. Лучше, чем оставаться одной.

– Я сказала – нет.

Он с такой силой поставил чашку на блюдце, что ложечка подпрыгнула.

– О, я бы хотел, я бы хотел… – начал он. Она вытянула руку и коснулась его гy6.

– Не надо. Я знаю, чего ты хочешь.

Так в молчании они и сидели. Небо потемнело, вскоре только бледная, молочно-голубая полоска осталась на горизонте. Поздняя птица, полусонная, издала крик; оставляя на земле следы, собака вытянула задние лапы. И опять Фрэнсис почувствовал бег времени, безбрежность, расстояния и бесконечность потерь.

Он посмотрел на нее. Она сидела, склонив голову и глядя в пустоту. Это было так на нее похоже, она казалась такой маленькой и хрупкой. Нужно что-то сделать, заставить ее двигаться, говорить, быть самой собой.