Элрик: Лунные дороги - Муркок Майкл

Почти осеннее солнце на удивление сильно напекло голову, покрытую шлемом, и я вдруг начал замечать, что местность сильно изменилась. Скалы стали острее, обрывы спускались террасами, ручьи текли на дне глубоких ущелий, наполняя их неземными звуками. Я определенно вступил в Сад дьявола. Лошадь с трудом шагала по глинистой скользкой породе.

Суровый пейзаж был удивительно красив. Здесь почти ничего не росло. Лишь изредка доносился бодрящий сосновый запах. Огромные известняковые скалы сверкали в лучах солнца. Тропы тут были весьма коварны. Полные жизни узкие реки текли вниз по бурным порогам и низвергались водопадами среди валунов причудливой формы.

Солнце отбрасывало густые резкие тени на мощные сверкающие утесы, поднимающиеся под самое небо. Проплывающие мимо облака вдруг превращали льдисто-голубые под ярким солнцем озера в листы ослепляющей стали. Небольшие заводи среди камней переливались цветами нежными, словно кораллы. Рощицы темно-голубых сосен и крепких дубов поднимались на редких участках почвы. Не раз я слышал, как с шуршанием осыпаются камни, потревоженные горными козами. Древние скалы крошились. Трещины занимали папоротники и кипрей. Ландшафт показался мне знакомым: в детстве я как фон Бек проводил здесь каникулы с семьей, наша вилла стояла на берегу. Местность напоминала и далекие земли Мелнибонэ, где фурны, наши союзники-драконы, построили свой первый великолепный город из огня и камня.

Стало еще жарче, ярко-синее небо раскинулось над головой. Меня вдруг охватила невероятная тоска. Не слишком приятное ощущение, будто чей-то разум пытается вторгнуться в мои мысли – не я сам, не другая моя инкарнация, проникшая в этот сон, а иной разум, гораздо старше и весомее моего. Отчего-то я сразу подумал о Му-Урии, в памяти ожили образы и воспоминания о том, что, по всей видимости, пока еще не случилось в истории этого мира. Мне стало неловко, ведь я привык полностью контролировать себя в любых обстоятельствах. Мой конь Соломон тоже занервничал, проникшись настроением хозяина. Мне захотелось убраться отсюда, и как можно скорее. Но мы продолжали продвигаться на запад, конь с легкостью находил тропу. Серые комья летели из-под копыт. Иногда нам приходилось цепляться за скалы, словно ящерицам, и смотреть, как вниз уходит почти отвесный спуск, а под ним плещется странного цвета вода.

В ту ночь я разбил бивак в пещере, сперва убедившись, что это не медвежья берлога. Люди здесь тоже не останавливались – в здешних местах человек не прокормился бы.

Я поднялся рано утром, напоил и накормил Соломона, оседлал его, навьючил переметные сумки, сменил шлем на капюшон и вновь восхитился сверхъестественной красотой долины. На дальнем конце ее виднелось широкое блестящее озеро.

Я дернул повод, понукая Соломона пойти вперед, и вновь ощутил чужое присутствие. Почувствовал их запах и мощь. Проникся инстинктивным уважением к этим существам, хотя и не понимал, кто они. Они находились совсем близко, и их было много – вот все, что я мог сказать. Существа казались намного старше офф-му, наблюдавших зарю земной истории. Они помнили тот миг, когда их изгнали из газового Эдема солнца, чтобы сформировались планеты.

Даже звезды на небосводе этого мира отличались от моих. Я понимал, что лучше узнать, что же пытается сказать мне Сад дьявола, чем подходить к нему с мелнибонийскими мерками. Почувствовал, что когда-то это место стало великим полем боя – Порядок и Хаос сражались здесь так, как никогда не сражались раньше. Одно из старейших мест мира, где обитают сверхъестественные сущности. И самых отдаленных. И самых стойких. Наконец-то я начал понимать, что это за место. Его обитателей не затронули события человеческой истории. Эти философы повидали куда больше остальных, они стали свидетелями гибели всех человеческих идеалов из-за человеческой глупости. И несмотря на это, они не стали циниками. Я знал их, точно так же, как знал их молодых кузенов, козлоногих, что все еще скрывались в скалах, скользили среди ручьев и деревьев и просили милости у Природы, а не приказывали ей. Полусмертные старые божки, которых знавали и греки, чувствовали: скоро им придет конец. Эти древние существа думали так медленно, что их было почти невозможно обнаружить, но в то же самое время именно они являлись хранителями памяти Земли.

Потребовалось бы несколько жизней смертных, чтобы произнести имена, которыми они сами себя называли. Посвященные относились к ним с огромным вниманием. Мало кто советовался с ними, хотя многие знали, как это делается. Предки размышляли над ответами долго, и к тому времени, как они приходили к заключению, вопрошавший мог давно умереть. Они могли заснуть на миллионы лет и пробудиться лишь на несколько секунд. И они никогда не разбрасывались словами. Я начинал понимать, на что намекал брат Тристеланн.

Часть ученичества я провел среди древних, но все еще ощущал неловкость. Если бы со мной был Мунглам, он непременно поделился бы своими страхами, а я бы над ним посмеялся, но сейчас я пребывал в полном одиночестве. Я выжил в сотне великих битв, но тогда испытывал страх гораздо меньший, чем сейчас.

Я спешился и повел Соломона к реке на дне глубокой впадины, чтобы напоить, огляделся и увидел, что склоны раздвинулись. Мы находились в белом амфитеатре с крутыми подъемами почти без растительности.

Лишь редкие дикие цветки виднелись то тут, то там, но в целом огромная площадка была голой, если не считать травянистого ковра под ногами. Трава выглядела ухоженной, словно лужайка, на которой паслись овцы и козы. Известняковые скалы растрескались. Валуны стояли, точно высокие одинокие фигуры или головы. Мне даже показалось, что я вижу выражения лиц. Смесь самых разнообразных чувств отражалась в огромных естественных скалах. Стало понятно, отчего в здешних местах так популярны сказки об ограх.

На старых картах это место называлось Тролльхайм. Считалось, что здесь зародилась добрая половина всех легендарных великанов Европы. Вспоминая слова рыжего священника, я принялся искать надписи на скалах. Я мог с легкостью читать по-гречески, по латыни, по-арабски, другие же языки знал хуже.

Надписей я не нашел. Однако, дотронувшись рукой до камня, ощутил вибрацию, нечто вроде бормотания, будто разбередил спящий улей. Я убрал руку и в панике отпрянул. Если эти камни разумны, да к тому же враждебны, даже меч не поможет мне прорваться сквозь них.

Мои органы чувств гораздо более чутки, чем у смертных, но конь мой услышал эти звуки раньше меня. Соломон всхрапнул и заржал. И лишь после до меня донесся низкий рокот, идущий из-под земли. Он быстро превратился в громкое жужжание, и вся долина зазвучала. Склоны холмов задрожали и засияли. Камни плясали и пели. Затем звук снова стал ниже, и я оторопел: все ущелье разом ожило, словно пробудилась сама Мать Земля.

Соломон, который обычно вел себя тихо, громко фыркнул. Его задние ноги задрожали, зрачки расширились. Отважный конь от страха не мог сдвинуться с места. Повсюду ему виделись враги.

Чувства мои немного улеглись, но я все еще не мог собраться. А затем вдруг вся долина наполнилась ощущением добра.

Раздался один-единственный мощный удар. Великое медленное сердце мира стукнуло. От вибрации мое тело исполнилось радости и понимания. Рука, по старой привычке сжимавшая рукоять меча, отпустила ее. И теперь чародейским взором я увидел их лица. Я был актером на сцене, а камни – моими зрителями. Они стояли рядами, поднимаясь по склонам долины, глаза их прятались в глубоких тенях, губы замерли в вечной ироничной улыбке, признаке их древней мудрости – они не осуждали человечество. Они были разумны, как газы. Мудры, как вулканическая лава. Нравственны, как подвижная кора планеты. И рассудительны, как горы. Этот разум, древний и медлительный, хранил огромный опыт. Миллионы тысячелетий посвятили они наблюдениям и пониманию.

Нечто важное в судьбе мультивселенной, их мира и моего заставило их заговорить. Уши смертных почти не могли расслышать их слов. Они произнесли четыре слова, и на это ушло четыре дня, но на этом наше общение не закончилось. Могучие головы смотрели на меня сверху вниз. Они изучали меня, сравнивали, без сомнения, вспоминали других, искавших мудрости на этом пути. Конь мой успокоился и принялся щипать траву. Я сел и начал слушать Предков, духов творения, которые в своей бурной юности отделились от родителя-солнца, чтобы создать планеты.