Спитамен - Максуд Кариев

Массагеты, посовещавшись, умолкли. Один из них спешился, подошел к лежавшим возле костра хурджунам и проверил их содержимое. В них, к счастью, ничего не было такого, что могло бы вызвать подозрение.

— Из Наутаки, говорите?.. — переспросил пожилой, пристально разглядывая Кобара, потом перевел взгляд на толстяка Бабаха. — И что там нового?

Те переглянулись, развели руками.

— Ничего хорошего, — ответил Кобар. — Люди стонут под гнетом юнонов. Надеялись, что Спитамен прогонит их, но о нем давно ни слуху ни духу. Люди и вовсе надежду потеряли…

— Да?.. — усмехнулся пожилой массагет. — А не лазутчики ли вы Искандара?

— Да что вы?! — воскликнули Кобар и Бабах одновременно. — Можно ли так оскорблять людей близких вам по крови, которые говорят почти на одном с вами языке? — укоризненно покачал головой Кобар.

— Нынче время такое, — сказал пожилой, не спуская с них глаз и гладя по холке коня, нетерпеливо забившего копытом. — Опасно верить даже разделившему с тобой хлеб-соль. Развелось немало таких, кто и отца обменяет на новый малахай, — он, приподнявшись на стременах, посмотрел в ту сторону, откуда донесся топот копыт.

За макушками камышей замелькал рыжий малахай приближающегося всадника. Выехав из-за озера, он перевел коня на рысь. Пожилой массагет, который, по всей видимости, был за старшего, тронул коня и поехал ему навстречу. Остановившись, они о чем-то негромко переговорили. Кобар понял: этого человека посылали в селение — доложить о них и получить указание, что с ними делать. Значит, селение где-то недалеко. А вдруг именно здесь скрывается Спитамен?..

Пожилой массагет развернул коня и направился обратно.

— Закон гостеприимства не позволяет нам в зимнюю пору оставлять заблудившихся путников без крыши над головой и постели. Поезжайте за ним, — кивнул он на только что прибывшего здоровяка, перепоясанного широким ремнем с прицепленной к нему согдийской саблей. — Он покажет вам дорогу в селение, — и, выдержав многозначительную паузу, прищурил пронизывающие насквозь глаза и добавил: — Может, там вы и найдете то, что искали…

— Нет, нет!.. — запротестовали Кобар и Бабах. — Вы нам только покажите, как выбраться на дорогу, ведущую в Бихру!..

— Не обессудьте, но это нами будет воспринято, как неуважение с вашей стороны, — с плутоватой улыбкой настаивал пожилой, — лицо его раскраснелось от мороза. — Побывать здесь и не заехать в наше селение, не представиться старейшине!.. Ну, как можно? — от него, конечно, не укрылось, что такой оборот крайне встревожил наутакцев, и с елейной ухмылочкой продолжал: — Сейчас по степи шныряют во множестве лазутчики проклятого Искандара, и целыми отрядами, и в одиночку, так что совсем не безопасно пускаться вдвоем в такое путешествие. Буквально на днях наши люди погонят скот в Бихру для продажи, с ними и поедете.

Выхода не было. Кобару и Бабаху пришлось седлать коней и грузить хурджины. Они понуро ехали вслед за молодым массагетом, который, раскачиваясь в седле, негромко напевал и время от времени оборачивался, чтобы удостовериться, не отстали ли его подопечные. А может, напускал на себя беспечность, полагая, что эти люди как-то проявят себя, если они себе на уме, попытаются бежать, а то и напасть сзади. Но эти двое не были простаками и давно приметили, что под чапаном у него надеты латы, снятые не иначе как с убитого юнона, а поодаль, за холмами, чуть поотстав, едут еще трое всадников, стараясь оставаться незамеченными. Если б не они, с этим можно было бы справиться, хоть он и силен, как бугай. И не таких приходилось вязать, и пикнуть не успевали. Тут не сила нужна, а уменье… А сейчас только попытайся — те трое вмиг окажутся рядом. В стрельбе из лука, набрасывании аркана массагетам равных нет.

Солнце расплавленной каплей зависло над горизонтом, косые лучи его скользили по волнистой поверхности наста, окрашивая степь в золотистые цвета, но нисколько не грея. Ветер гнал поземку, приходилось заслоняться рукой и отворачиваться, чтобы защитить глаза.

Массагет остановил коня и крикнул, снимая лук:

— Эй, не отставайте, а то одной стрелой прошью обоим уши! — и в подтверждение своих слов выпустил стрелу в пролетающую ворону; та, хрипло каркнув, упала на снег; ветер закружил два-три черных пера.

Кобар и Бабах подстегнули коней и поехали рядом с массагетом. Кобар нарочито бойким голосом сказал:

— Говорят, в отряде у Спитамена все такие ловкие!

— А у меня что… на лбу написано, что я из его отряда? — хмуро глянул на него массагет.

— Нет, конечно!.. Спитамен там, где юноны. Зачем ему тут быть?.. — сказал Кобар, притворяясь, будто ему не известно, что Спитамен увел остатки своего войска в массагетскую степь, потерпев поражение в последней битве. — Если бы я умел так стрелять, я бы тоже пошел к Спитамену.

— Да?.. — с иронией посмотрел на него массагет. — Что-то его имя не сходит с твоего языка!..

— Разве я один?.. Все только о нем и говорят! Столько слышал о нем, но ни разу не довелось увидеть…

— Увидишь… если очень захочешь, — усмехнулся массагет. — Но если с недобрыми мыслями бродите в стороне от больших дорог, то пеняйте на себя.

— Эх… — вздохнул Кобар и с укоризной покачал головой. — Можно ли так оскорблять гостей? Лучше бы ты кинжалом ударил, чем такими словами. А еще ваш аксакал говорил о гостеприимстве массагетов.

— Если вы честные люди, то сами в этом убедитесь!

— Как же вы узнаете, честные мы или нет? У нас тоже на лбу ничего не написано!

— Написано! У каждого все написано на лбу. Только не всякому дано надписи эти читать. А вот великомудрый Саксон, наш старейшина, это умеет. Глянет на вас и сразу скажет, кто вы есть.

Спутники массагета умолкли, пожалуй, даже приуныли.

Озеро и камышовые заросли вскоре остались позади. Обогнув невысокий, но далеко вширь вытянутый холм, они въехали в широкую лощину, и впереди неожиданно возникло большое селение. Можно было проехать в версте от него и не заметить. Приземистые хижины, сооруженные из камыша и обмазанные глиной, множество юрт. Дворы не огорожены. Да и зачем — вся степь — один большой двор. Из-за углов хижин выглядывали любопытные мальчишки. Чумазые, полураздетые, они, кажется, не чувствовали стужи. Сурового вида женщины возле хижин и юрт занимались своим делом, не обращая внимания на едущих по селению всадников: пекли прямо на улицах лепешки, стирали, выбивали палкой из войлоков пыль, какая-то строгая мать секла прутом орущего благим матом озорника.

Наконец чабан повернул коня к одной из крайних хижин и, спрыгнув с седла, велел спутникам спешиться. Оставив коней у коновязи, где земля была покрыта утоптанным конским навозом, вошли к хижину, для чего Кобару и Бабаху пришлось пригнуться пониже, чтобы не задеть головой притолоку. Молодой чабан вошел вслед за ними.

Глаза долго привыкали к полумраку. Они увидели на глиняном помосте, застланном овечьими шкурами, седого мужчину, который сидел, скрестив ноги и положив ладони на колени. Было ему, наверное, лет сто. Борода доставала до пояса, а брови, словно серые тучи, нависали над зоркими глазами. По всему видать, он их ждал. Посмотрел на одного, потом на другого и спросил:

— Что привело вас в наши края в столь неспокойное время?

Кобар повторил то, что уже говорил.

И Бабах тоже, слово в слово, когда старейшина перевел на него взгляд. По-видимому, это и был великомудрый Саксон. Полуприкрыв глаза, он долго думал, вероятно, соотнося и сопоставляя услышанное от задержанных с тем, что знал сам, но что не было известно ни Кобару, ни Бабаху. На его смуглом челе пролегли глубокие борозды. Вот его веки, похожие на скорлупу ореха, дрогнули, и он открыл глаза, подсвеченные изнутри черным огнем. Взгляд его словно высвечивал чужие мысли. Неуютно почувствовали себя Кобар и Бабах и потупили головы, чтобы не смотреть на него.

— Того, кого вы ищете, в селении сейчас нет, — медленно произнес старец. — Он вернется дня через два. Тогда и позовет вас к себе.

Толстые губы Бабаха задрожали, будто он заложил за них горький табак. А Кобар, сохраняя внешнее спокойствие, хотел было возразить, мол, никого они не ищут, но куда-то подевался голос, и он, поперхнувшись, закашлялся.

Подождав еще минуты две, Саксон усмехнулся и сказал стоящему у двери молодому чабану:

— Отведи обоих в мехманхану! — и негромко добавил: — Предназначенную для такого рода гостей…

Чабан кивнул и показал задержанным на дверь, чтоб выходили. При этом в усмешке обнажил зубы, в точности, как это делает пес перед тем, как с рыком наброситься.

Усмешка эта стала особенно понятна, когда их обоих втолкнули в глубокий темный погреб и, захлопнув дверь, повесили замок.

Спитамен возвратился не через два дня, как обещал, а через неделю. Саксон уже начал беспокоиться, несмотря на то что не сомневался: он возвратится, поскольку семья его, жена и дети, здесь, в селении. И люди Саксона зорко следят, чтобы они в отсутствие Спитамена далеко не отлучались. Правда, Одатида об этом, кажется, пока не догадывается, хотя телохранителю семейства, молчаливому, себе на уме человеку, разумеется, известны условия, на которые вынужден был согласиться ее муж; он прилагает немало усилий, чтобы эта женщина не лишилась душевного покоя и жила в счастливом неведении, чтобы у хозяйки и ее непоседливых озорных детей не возникало надобности отлучаться из селения далеко. А узнай своенравная женщина, сама привыкшая властвовать, что оказалась с детьми в роли заложницы, пришла бы в неслыханную ярость…