Спитамен - Максуд Кариев

Скорее бы уж добраться до своей столицы. В эту холодную пору года далеко не так просто в течение нескольких недель трястись в дороге, перекрывая огромные переходы от колодца к колодцу, от караван — сарая до караван — сарая, во время пути солнце дважды, а то и трижды успевает взойти позади них и опуститься за горизонт впереди, там, куда они едут. Дорога вся в рытвинах, колеса подпрыгивают, трещат, уже несколько осей пришлось поменять. А сколько еще горных перевалов предстоит преодолеть, сколько бурных рек?.. Хорошо еще, он едет в утепленной крытой коляске, лошади сильные, сытые; по малейшему знаку тут тебе и вода, и еда; когда он изволит выйти наружу, ему подставляют вместо ступеньки спину, двое других слуг поддерживают под руки. И все равно его дорога измучила вконец. А что же тогда претерпевают в пути купцы, которые водят по необъятным просторам земли караваны, обеспечивая связь Индии и Китая с арабскими странами и Европой. К тому же еще подвергаются налетам разбойников, нередко вступают в настоящие сражения, защищая дорогие товары. Да, это поистине мужественные люди. Каждый купец — воин…

Ему же, Фарасману, не хватило мужества сказать Искандару: «Нет, не буду я платить тебе дань!..» Во имя чего тогда он претерпел столько неудобств по дороге в Мараканду и обратно? Чтобы лицезреть сына Бога Искандара Двурогого? Никаких рогов у него на голове не оказалось. Зато теперь плати ему ежегодно пятьсот талантов, обеспечивай лошадьми, зерном! Кроме этого, нужны еще и подарки. А царю абы чего не подаришь…

Самое ужасное, что Фарасман вступил в сговор с Искандаром как раз в то время, когда Согдиана объята пламенем войны и неуловимый Спитамен со своим войском наносит юнонам все более ощутимый урон. Если он прослышит, что Фарасман побывал у Искандара с челобитной, подвергся у него неслыханным унижениям, водрузил, как говорится, себе на голову ногу царя, то может объявить его вассалом Двурогого, а значит, своим врагом. Кто знает, может, ему, Спитамену, уже все известно. «Скорее бы уж пересечь эту огромную страну и уйти из пределов Согдианы!..» — подумал Фарасман, смотря в маленькое оконце, в которое залетали редкие снежинки. Вскоре все вокруг побелело. В пустынном однообразии не на чем было задержаться взгляду, и его потянуло ко сну, веки потяжелели. Он взбил кулаком подушку, улегся, поджав ноги, натянул до плеч меховую доху и начал засыпать, как вдруг донесшийся снаружи шум заставил его вздрогнуть. Раздавались возбужденные голоса и крики воинов, ржанье и храп коней. Не посмело ли напасть на караван какое-нибудь враждебное племя? Шах не без опаски выглянул в оконце. Оказывается, воины окружили на лошадях невесть как очутившуюся возле дороги лису. Рыжая металась во все стороны, пытаясь вырваться из круга и рискуя быть затоптанной копытами коней. А воины, подзадоривая друг друга, целились в нее из лука, упражняясь в стрельбе. Весь пятачок был утыкан стрелами; и бедному зверю все труднее становилось лавировать между ними.

Шах прижал руку к сердцу, пытаясь унять его, и, задернув шторку, прислонился к войлочной стенке. Донесся громкий крик, одновременно вырвавшийся из множества глоток: кому-то, видно, удалось пригвоздить лису к земле. Хоть какое-то развлечение. Шаху бы их заботы…

В стране, где нет мира, путников подстерегают всякие неожиданности. Юноны, правда, для шаха не представляют теперь опасности. У него имеется пропуск с печатью самого Искандара. А подвергнись его отряд нападению со стороны какого-нибудь степного кочевого племени, что для них его пропуск?.. Они не признают никаких авторитетов. Было бы что грабить. А обобранных до нитки путников обычно лишают жизни, дабы не осталось свидетелей. Правда, шаха с его визирями охраняет более полутора тысяч вооруженных всадников. Каждый из них, что тебе дэв, — ударом меча разнесет в пух и прах скалу. И около сотни слуг, прислуживающих в пути, тоже умеют управляться и с копьем, и с кинжалом. И все же неспокойно на душе у шаха. Голова, наверное, от этого и разболелась. А может, от беспрерывной тряски?.. Солнце не видать, трудно определить время. Но, кажется, пора обедать.

Шах высунулся, раздвинув полог, и велел остановиться на привал.

Между двух холмов, где не разгуливал ветер, поставили белый шатер, снаружи кожаный, а изнутри утепленный мехом, устлали войлоком пол и разложили подушки. После этого сопроводили шаха туда, поддерживая под руки.

Собрав сухой травы и колючек, в изобилье растущих вокруг, развели напротив шатра костер. И пока в большом казане, подвешенном на треножнике, варилась еда, шах, сидя за дастарханом, вел беседу с визирами. Когда был подан бешбармак, шах, жадно вдыхая дразнящий аппетитный запах мяса, потребовал, чтобы принесли мусаллас. А когда отведали мусалласа, шаху и его окружению захотелось послушать песни. Фарасман жить не мог без музыки и песен, а посему, куда бы ни отправлялся, на день ли, месяц ли, непременно брал с собой придворных музыкантов и певца.

В костер подбросили побольше топлива, раздвинули пошире полог шатра, чтобы в него проникало тепло. Расположившиеся вокруг костра музыканты играли, певец пел, поднося ко рту пиалу, регулируя ею голос. Было уже далеко за полночь. Везиры, заметив, что шах начинает клевать носом, пожелали ему доброй ночи и покинули шатер. Слуги помогли ему раздеться, укрыли одеялами, подоткнув под бока, и тихо удалились, опустив полог и не заметив, что под полукруглым сводом скапливается беловатый, как туман, дымок, и не поняв, отчего это у них так сладко кружится голова, а в теле такая легкость, что хочется взлететь.

Сколько шах проспал, ему не ведомо. Проснулся он оттого, что стал задыхаться. Постель под ним раскачивается, да так, что его швыряет из стороны в сторону. Неужто они едут? Разве он распорядился об этом?.. И темень такая, хоть глаз выколи. Хотел потянуться к оконцу, чтобы раздвинуть шторки, — рукой шевельнуть не может. Попытался кликнуть кого-нибудь — голос пропал. И скулы судорогой свело. «Что это со мной?.. — испугался он. — В колодце, что ли, нахожусь? Или это смерть так подбирается к человеку?..» Послышались голоса. Прислушался. Однако топот копыт мешал разобрать, о чем беседуют едущие рядом всадники. «Похоже, не мои люди… — подумал он, и его объял ужас. — Со мной что-то стряслось!.. О Покровитель вселенной, помоги, пусть все завершится благополучно!..»

Они еще долго ехали и наконец остановились. Шум, крики, смех, какая-то суматоха. Шаха осторожно подняли, понесли, тихонько опустили на пол. Перед самым его носом блеснул кончик кинжала, пробежал вниз, вспарывая плотную ткань. Шаху в лицо ударила прохлада, и ему сразу стало легче дышать. Теперь он сообразил, что находился в мешке. Из его рта выдернули кляп. Сильные руки подхватили и поставили на ноги. Он увидел, что находится в небольшом помещении, освещенном двумя факелами, с низким бревенчатым потолком и закопченными стенами. Голова у него была тяжелой, будто свинцом налита, он все никак не мог понять, во сне все это происходит или наяву. Перед ним стоял, пронзая его взглядом, высокий мускулистый мужчина, накинувший на плечи шкуру тигра. Руки до плеч оголены, на них играют бицепсы, как перевитые канаты.

— Не обессудьте, великий шах, за не слишком почтительное обращение, — сказал он, усмехаясь краем рта. — Мы вынуждены были так поступить ради нашей и вашей тоже безопасности.

Как только он заговорил, шаху подумалось, что он его уже где-то видел.

— Кто изволит говорить со мной? Где я нахожусь? — спросил шах, постепенно приходя в себя.

— Я Спитамен, — ответил мужчина.

Слова, которые шах собирался произнести, застряли у него в горле. А Спитамен стоял и ждал, что он скажет. Хорезмшах Фарасман слыл неглупым правителем: должен догадаться, почему он оказался здесь. Излишне задавать ему вопросы.

Шах прижал ко лбу ладонь и, прикрыв глаза, слегка покачивался. У него, наверное, все еще кружилась голова от дурман — травы, которой вчера окурили его шатер. Рослый, тучный, стоял он босой в длинной шелковой рубахе, в которой изволил почивать. Начавшая седеть борода была все еще густой, а на голове блестела проплешина, делавшая его удивительно похожим на Бесса.

Шах провел по лицу сверху вниз ладонью, словно снимая с себя сонливость, и, глядя Спитамену в глаза, сказал:

— Я раскаиваюсь, что ездил к нему…

— И чего ты хотел от него? — спросил Спитамен.

— Вступить с ним в союз против колхов и амазонок… Если бы он внял моим словам и увел войско за Гирканское море, то и Согдиана вздохнула бы свободнее…

— О Согдиане мы позаботимся сами. А ты теперь, надо полагать, союзник Искандара? — усмехнулся Спитамен.

Фарасман отрицательно покачал головой.

— Ошибся я… Только Боги не ошибаются… Внял советам моих визиров, которые настаивали, чтобы я поехал к Искандару и умилостивил его, дабы он не разорил Хорезма…