Народная Русь - Аполлон Коринфский

Святой кузнец Божий не только плуги да землю-воды кует, а и свадьбы, недоигранные в октябре-назимнике, доковывает. Потому-то и воздается ему в старинном народном свадебном стихе честь-честью:

«Там шел Кузьма-ДемьянНа честной пир, на свадебку:Ты, святой ли, Кузьма Демьянович!Да ты скуй ли-ка нам свадебку,Ту ли свадебку — неразрывную,Не на день ты скуй, не на неделюшку,Не на май-месяц, не на три года,А на веки вековечные,На всее жизнь нерасстанную!»

Кузьминки — «курьи именины», девичий праздник. Собираются к этому дню девицы красные загодя, припасают припасы всякие на пир-беседу веселую. Зорко следят перед Кузьминками за своими за куриными насестами да за птичным хозяйством домовитые люди, у которых двор — что чаша полная. С давних пор во многих местах ведется припасаться к этой пирушке девичьей воровским обычаем: ходят девки да парни ночью, воруют по дворам кур, гусей, уток. И как уж ни оберегай хозяйский глаз свое добро, а ухитрится молодежь добыть себе на Кузьминки и курятинки, и гусятинки! Кем, когда и почему это заведен, неведомо; а только всеми от отцов-дедов знаемо, что исстари ведется.

В некоторых местностях приносят на Кузьмодемьянов день к обедне бабы с собою к церкви кур. «Курица — именинница, и ей Кузьке-Демьяну помолиться надо!» — можно услышать в деревенской глуши объясняющие этот обычай слова: «Батюшка Кузьма-Демьян — куриный Бог!» В старые годы было в обычае приносить 1-го ноября кур на боярский двор. С челобитьем приносили их крестьянки своей боярыне — «на красное житье». Боярыня отдаривала за подарок лентами — «на убрусник». Этих, челобитных, кур считалось за грех убивать-резать: отдавались они под особое покровительство чествовавшихся в этот день святых. Даже яйца, которые они несли, слыли более здоровыми для пищи, чем другие — от простых, не «челобитных», кур.

Ко дню Кузьмы-Демьяна благочестивая старина завещала выполнять так называемые «обетные» работы. Этим, по ее словам, обеспечивается, что обет угоден Богу. В старину многие боярыни продавали на Кузьминки сработанное их руками рукоделье, а деньги, вырученные от продажи, раздавали нищим-убогим, — как бы следуя святому подвигу святых бессребреников.

В «Народном дневнике» записан любопытный обычай, к настоящему времени совершенно уже успевший исчезнуть с лица Земли Русской. В день Кузьмы-Демьяна, по этому свидетельству, в селениях Мышкинского уезда, Ярославской губернии, поселяне убивали кочета в овине. Старший в доме выбирал кочета и сам отрубал ему голову топором. Ноги кочетиные бросали на избу — для того, чтобы водились куры, а самого кочета варили и за обедом съедали всею семьей. Этот обычай вывелся, но всюду и теперь справляет посельщина-деревенщина веселые Кузьминки; редко где не пьют 1-го ноября и «козьмодемьянскаго пива».

2-го ноября — «Акундин разжигает овин, Пигасий — солнце гасит». Всюду, где уродилось хлеба вдоволь, в этот день дымятся овины, молотьба по гумнам впервые готовится на зимнем ледяном току. Пройдут за молотьбою двое ноябрьских суток; за ними — день св. Галактиона мученика. О святом Галактионе ходит в народной Руси любопытное сказание. «У Галактиона мученика, святого православного, родители были злые эллины неверные», — начинается это выдержанное с начала до конца в строгом повествовательном складе сказание и продолжается: «Выбирают они (родители) Галактиону обручницу юную, что тое-ли свет-Епистимию, деву красную. Галактион святой воли родителей не послушался, обручается он с Епистимею кольцом железным, по тому ли по обычаю злу эллинскому поганому. Уж и сидит-то Галактион с Епистимией, своей обручницей, говорит он с нею речи кроткие, привычные, не творит лишь ей обычного целования. Как возговорит Галактиону родный его батюшка: — Ох ты, сыну, ты мой сыну, чадо милое! Ты скажи мне всю правду, не утаючи: чем младая обручница тебя опечалила? Не творишь почто ты ей обычного целования?» На вопрос отца держит («гласом кратким») свою отповедь сыновнюю святой Галактион: «Господин ты мой великий, родный батюшка! Во всем я тебе, господину, послушный сын, что ты хочешь, мне, своему сыну, приказывай и ни в чем я твоей отчей воле не противляюсь: лишь единого от меня, родный батюшка, не спрашивай: Епистимия, обручница моя юная, дева красная, никаким она меня тяжким словом не опечалила, и люба она мне, моя обручница Епистимия, и по ней всем сердцем болю-сокрушаюся, да и к ней я, деве красной, душой распаляюся; не могу ж я ей творити обычного целования: христианин бо аз есмь, она же — эллинка поганая, и скверна мне будет, доколе не очистится баней водною, баней чистою, святым крещением, и скверна мне и мерзка мне будет, доколь не оденется в ризу чистую, в ризу светлую, в ризу нетления; и дотоле скверна будет, доколь не причислится к стаду кроткому, к стаду избранному, к стаду христианскому!» Вслед

за этим ответом святого сказание переходит к словам обрученной невесты его — Епистимии. «О, жених мой возлюбленный, ты печаль души моей!» — обращается она к Галактиону, уведя его в свою горницу. Голос ее слагатель стиха называет «гласом кротким, сладостным». — «О тебе об едином все мое сокрушение!» — продолжает она: «О тебе бо едином — все мое помышление! Жестоко слово Христос эллином поганым, тяжко слышати будет моим родителям, страшусь страхом я их ярости поганския: совершенная же любы изгоняет страх. И скажу я тебе, возлюбленный, не боясь — скажу: аще хощешь, и я буду христианкою православною!» Слыша эти слова своей возлюбленной, «берет святой Галактион воду чистую и крестит он в той воде Епистимию, деву красную. Как узнали то да увидали злые эллины, предают они святую двоицу судилищу ногайскому, осуждает их игемон скверный на мучение смертное. Идет святая двоица на смерть, радуясь»… Сказание кончается словами св. Галактиона, обращенными к его спутнице: «Возлюбленная моя супружница Епистимия! За Христа мы умрем и со Христом будем царствовать, и подаст Христос за нашу веру и страдание: аще просит раб моим именем да раба возлюбит его любовью огнепальною, то и будет тому рабу по прошению». Этими последними словам объясняется народное поверье о том, что желающие приворожить чье-либо сердце к себе должны молиться о том Галактиону-мученику.

Вслед за Галактионовым днем — «Павлы-исповедники, Варлаамы-хутынские» (6-е ноября), с памятью о которых связана в народе примета о будущем урожае: «Если лед на реке (к этому дню) становится грудами, то и хлеба будут груды, а гладко — так и хлеба будет гладко». Так и слывут эти святые за «ледостав», «Мученик Федот (7-го ноября) лед на лед ведет», — говорят деревенские погодоведы. О 8-м ноября — Михайловом дне — свой особый сказ в народе. Из уст убогих певцов — калик перехожих, разносящих из конца в конец Руси великой народное песенное слово, в этот день льется волною следующий стих: «Единаго славы Царя невещественна заря благолична, просвещает всех нас земных разумична. Ею же осиявшеся, причастницы сим явльшеся, тем ублажим, гласы благодарственныя с мыслями чувственная днесь умножим. Михаила воеводу и христианскому роду спасителя; с Рафаилом Гавриила и светлая Уриила хранителя, небесных сил, начальников, душам нашим помощников непрестанных, престолов Божественнейших, херувимов пресвятейших, небославных, серафимов светло-взятых, шестокрылатых, правителей, Церкви всея соборные и веры непорочныя защитителей. Первую троицу образну, богоносну, бессоблазну, пречестнейшу, триех священств углезарных, гласом святым благодарным всесветлейшу. Господствия священная почтем приукрашенна багром светлым Сил славных вооруженных, твердым словом ублаженных, небоцветных, владычественнейших Властей, изъятых всех долних страстей. Втору троицу, слова полных хвалителей, духоносных служителей Богу Отцу. Начал святых богомудрых, архангелов всех премудрых поя ясно почтем со благодаренми, купно и славословенми богогласно, ангелов сонм безчисленных, лик святый богопочтенный возносяще, десято-численные лики, полки зелны, превелики, венцов вечных, небесных сил блаженнейших и Троице слуг пресветлейших, бесконечных…»

9-е ноября — Матренин день. «С зимней Матрены зима встает на ноги!» — говорят в народной Руси. Иней в этот день, по деревенской примете, к холодам; туман — к теплой погоде, во время которой не страшны никакие морозы, налетающие с железных гор на светло-русский простор великий. За зимней Матреною следом — день апостолов Родиона и Ераста. «Придет Родивон (10-е ноября) — возьмет зима мужика в полон!» — замечают старые погодоведы: «Со святого Ераста — жди ледяного наста!» — прибавляют другие. «Наш Ераст на все горазд», — подхватывает смешливый люд, — «и на холод, и на бездорожную метелицу!» 11-го ноября — Федор Студит: «придет — все остудит!», «Федоровы ветры — голодным волком воют!», «Со Студита стужа — что ни день лютей-хуже!», «Федор — не Федора: знобит без разбора!», «Федор Студит — на дворе студит, в окошко стучит!», «На дворе Студит, да в избе тепло, коли хозяйка хороша!», «На печке да около горячих щей и на Студитов день не застудишься!», «Жирные щи застудятся, коли вовремя не съешь, студеный квас нагреется — коли не вовремя выпьешь!», «Не плачь, что ночь студена — на то она и Студитова: ободняет, так и обогреет; а не обогрело — так ведь не к Семику дело!», «Федоры Студиты к Филипповкам, посту Рождественскому, студеную дорожку торят!» — приговаривают гораздые на прибаутки деревенские краснословы.