Краткая история всего - Кен Уилбер

Но когда мужчины стали фактически единственными поставщиками продовольствия, тогда — без каких-либо сюрпризов — пантеоны божеств в данных обществах ­переориентировались с женских богинь на практически исключительно мужских божеств. Поразительные 97 % аграрных обществ, где бы они ни возникали, имеют только мужских божеств («патриархат»). Мужчины начали доминировать в общественной сфере (правительстве, образовании, религии, политике), а женщины заняли доминирующее положение в частной сфере (семья, дом, домашний очаг; это разделение часто называется «мужским производством и женским воспроизводством»). Аграрные общества начали появляться примерно в период с 4000 по 2000 лет до н. э. как на Востоке, так и на Западе, и вплоть до индустриальной революции сельское хозяйство оставалось преобладающим способом производства.

Во-вторых, продвинутые методы земледелия создали массивный избыток продовольствия, что развязало руки огромному количеству людей (мужчин), дабы те могли заниматься делами, отличными от сбора и посева урожая (технологии земледелия освободили некоторых мужчин от производства, но женщины всё ещё были привязаны к воспроизводству). Это впервые в истории позволило возникнуть ряду высокоспециализированных социальных классов: появился класс мужчин, которые могли посвятить своё время не просто вопросам выживания, но и культурным событиям (в результате были изобретены математика, письменность... и специализированное вооружение). Производство избытка продовольствия позволило мужчинам (находившимся под влиянием той части тестостерона, которая отвечает за убийства) начать строительство первых великих военных империй. И начиная примерно с 3000 года до н. э. по всему миру появились Александры Македонские, Цезари, Саргоны и ханы — гигантские империи, которые парадоксальным образом начали объединять разрозненные и враждебные друг другу племена в связующий социальный порядок. Эти мифические империи с возникновением рациональности и индустриализации уступили дорогу современному национальному государству.

В-третьих, освободился целый класс людей, который стал задаваться вопросами бытия. И, таким образом, вместе с великими аграрными культурами возникли первые попытки устойчивого созерцания — попытки, которые более не относили Дух исключительно к биосфере, находящейся «вот тут» (магическое мировоззрение; кормодобывание и раннее садоводчество), или же исключительно к мифическим Небесам, находящимся «где-то там наверху» (мифология; позднее садоводчество и раннее сельское хозяйство). Напротив, они обретали Дух «внутри», через двери глубинной субъективности, двери внутреннего сознавания, двери медитации и созерцания.

И, таким образом, появились великие мудрецы осевого времени, чьё послание практически в один голос возвещало: «Царствие Небесное внутри». Всё это было чем-то радикально новым...

Этот новый прорыв в духовности имел особенную форму, которую лучше всего описать как «чистое восхождение». То есть весь мир, по сути, рассматривался как зло. Явленный мир считался миром сансары, страдания, иллюзии, искушения, зла, боли. И основной целью духовного пути является, таким образом, обретение Царствия Небесного «не от мира сего». Духовная реализация, как следствие, подразумевала угасание проявленного (сансары) в непроявленном (нирване)... а всё в явленном мире, что способно было вызвать искушение, объявлялось по этой причине «грехом» (как бы его ни понимали).

И это означало, что великими грехами — без исключения — считались золото (деньги) и секс (женщины). К этой несвятой троице прибавлялась ещё и еда, причём идея состояла в том, что если вы реально одержимы едой и только и алчете её, то вы алчете сансары и её страдания.

Деньги, еда, секс. Три великих «не смей!» в чисто восходящих, аграрных, ориентированных на мужчин традициях мудрости. Неслучайно ведь, что вторая благородная истина Будды — причина страдания в желаниях — в особенности осмыслялась в контексте сексуального желания; и это, конечно же, означало женщину. «Ева» (как бы мы её ни называли) всюду выступала великой искусительницей, даже величайшим источником зла.

Не меньше проблем было и с деньгами. Наверное, когда Христос выгнал торговцев из храма, это было хорошей мыслью; но это ещё стало и символом всей восходящей атмосферы первых великих систем Дхармы: мир явлений грязен, мир явлений — зло, и восходящему мужчине не полагается получать удовольствие от денег, еды и секса. Всё это, хм, лишает его жизненных соков и силы — силы соскочить с колеса сансары, закончить игру, пребывать в непроявленном небытии, несотворённом и нерождённом.

Аграрные общества повсеместно поддерживали восходящего мужчину, и бродячие монахи, йогины, саньясины и нищенствующие поддерживали своё существование исключительно милостыней и подношениями верующих. Дхарма считалась чистой; Дхарма считалась незамутнённой; Дхарма не должна была соприкасаться с сансарой, не должна была соприкасаться... или по меньшей мере наслаждаться... деньгами, едой, сексом (или женщинами).

И превыше всего — Дхарма не должна взимать деньги за своё распространение. Это явилось бы торговлей с Дьяволом, с Марой, с миром явлений.

И посему, без исключения, все эти ранние традиции Дхармы на Востоке и Западе носили (и всё ещё носят) печать неприязни к деньгам, еде, сексу и женщинам; и этика этих аграрных и восходящих систем была так или иначе спроектирована, дабы избежать и всецело отречься от этих зол. (Всё это, как мы можем с благосклонностью предположить, было скорее неизбежно в условиях аграрного строя, опиравшегося на правление мужчин.)

Однако картина радикально меняется с возникновением двух новых невиданных доселе факторов. Первым становится появление недвойственных систем (как на Востоке, так и на Западе), а вторым — индустриализация (на Западе, но с далекоидущими глобальными последствиями).

Недвойственная революция на Западе была предложена гениальным Плотином, а на Востоке — блестящим Нагарджуной и имела один базовый принцип: явленный мир сансары является не препятствием для Духа, а напротив — совершенным его выражением. Сансара и нирвана суть «не-два». Пустота есть Форма, а Форма есть Пустота.

Плотин и Нагарджуна произвели одну и ту же революцию: Плотин подверг атаке исключительно восходящих гностиков (учивших тому, что явленный мир есть воплощённое зло), написав сокрушительную критику, в которой фактически говорилось, что поскольку этот явленный мир в действительности есть творение и выражение Духа, то как же можно презирать сей мир и при этом заявлять, что вы любите Духа? Если вы любите родителя, то как же можно не любить его чад? Плотин фактически обвинил гностиков и сторонников исключительного восхождения в жестокой форме духовного насилия над детьми. Полная духовная реализация скорее обретается в совершенном недвойственном объятии сего мира, а не бегстве от него к непроявленному.

Такого же рода сокрушительной атаке Нагарджуна подвергает буддистов-тхеравадинов. Он указывает на то, что их «нирвана» до самых основ дуалистична: это противопоставление нирваны сансаре, Единого — Многому, бесконечного — конечному, непроявленного — проявленному, и это приводит не к освобождению, а к тончайшей форме рабства. Мадхьямака Нагарджуны послужила основой для возникновения всех форм буддизма махаяны и ваджраяны, различных форм тантры и — благодаря своему влиянию на Гаудапу и Шанкару — индуизма веданты. Всё это возникло на основе последовательного недуализма Нагарджуны.

Сущность недвойственных традиций (по Плотину и Нагарджуне) состоит в том, что восходящие пути верны, но крайне однобоки. В дополнение к чистому восхождению к Пустоте и Единому существует ещё и совершенное нисхождение Единого во Многое. Не только чистая трансцендентность, но и совершенная имманентность. Весь явленный мир — это совершенное выражение лучезарности пустотной Основы. И восхождение к непроявленному, нерождённому и несотворённому Единому необходимо объединить и интегрировать с нисхождением Единого во Многое.

Следовательно, путь восхождения — это путь Мудрости (который видит, что вся Форма пустотна), а путь нисхождения — это путь Сострадания (которое видит, что Пустота проявляется как Форма, а следовательно, к ней необходимо относиться с любовью и состраданием). Восходящий Эрос Бога следует объединить с нисходящим Агапэ Богини, дабы обрести единство Мудрости и Сострадания, Единого и Многого, восхождения и нисхождения. Этот союз и есть сущность недвойственных традиций (наиболее красочно она изображается в тантре, где мужское и женское, эрос и агапэ, восходящая мудрость и нисходящее сострадание объединяются в сексуальных объятиях: что ж, это было что-то совсем новенькое!).

В дальнейшем это недвойственное направление привело к глубинному переосмыслению «греховной» природы сансары и особенно «греховной» природы денег, еды, секса (и женщин). То, что восходящие пути считали преимущественно факторами, отвлекающими от Духа, теперь воспринималось как основные и величественные проявления Духа. «Сия земля и всё на ней, — пишет Плотин, — становится благословенным бытием».