Прикосновение - Колин Маккалоу

– Мы вскрыли все банки и вылили краску, разодрали кисти, прощупали швы одежды, даже проверили, не зарыто ли что-нибудь под палаткой, – объяснял сержант Туэйтс Руби. – Клянусь честью, мисс Коствен, мы искали повсюду. Но он, похоже, был аккуратистом и чистюлей. Слишком уж чисто в палатке и вокруг нее: веревки смотаны, есть таз для стирки, еда разложена по жестяным банкам из-под печенья, ботинки начищены, на тюфяке свежая простыня – словом, полный порядок.

– Что же теперь будет? – спросила Руби, которая за последнее время постарела и теперь выглядела на свои годы.

– Магистрат вынесет приговор. Ходатайство об освобождении под залог отклонят – такие преступления караются смертной казнью.

Между тем слухи доползли до Сиднея, и газеты опубликовали историю во всех подробностях, смакуя описания отрезанных частей тела Сэма О’Доннелла, засунутых ему в рот, – подразумевалось, что убитому все-таки пришлось съесть собственные гениталии. Издатели неоднократно подчеркивали, как опасно нанимать слуг-китайцев, в итоге смерть Сэма О’Доннелла стала еще одним доказательством в пользу запрета на въезд китайцев в страну. И таблоиды, и солидные еженедельники высказывались за массовую депортацию китайцев из страны, даже тех, которые родились в Австралии. Тот факт, что какая-то нянька с гордостью призналась в убийстве, воспринимали как признак порочности. А Анну Кинросс почему-то описывали как «простушку», из чего читатели делали вывод, что она в состоянии сложить два и два, но приплюсовать к тринадцати двадцать четыре уже не способна.

Телеграмма застигла Александра у западного побережья Австралии, хотя он еще не успел известить руководство компании о возвращении домой. За последние годы он не утратил ни грана скрытности. Корабль вошел в сиднейскую гавань через неделю после того, как Яшме было предъявлено обвинение, на пристани Александра встретила бурлящая толпа журналистов со всех концов страны и корреспондентов почти всех крупных иностранных газет – от «Таймс» до «Нью-Йорк таймс». Ничуть не смутившись, Александр дал импровизированную пресс-конференцию прямо в порту, парируя щекотливые вопросы логичным «если все в Сиднее знают больше меня, зачем обращаться ко мне?».

Саммерс встретил хозяина и доставил его в новый отель на Джордж-стрит, по которой еще не проложили трамвайные рельсы.

– Так что же произошло, Джим? – спросил Александр. – Ты знаешь правду?

Обращение по имени было для Саммерса в новинку. Растерянно поморгав, он объяснил:

– Яшма убила того типа, который совратил Анну.

– Совратил Анну – или якобы совратил, по мнению Яшмы?

– Сэр Александр, лично я ничуть не сомневаюсь, что Сэм О’Доннелл получил по заслугам. Я видел лицо Анны в тот момент, когда она назвала моего пса Ровером: она была безоблачно счастлива и озиралась в поисках хозяина собаки. Если бы я знал, что и у Сэма есть серый пес пастушьей породы по имени Ровер, я бы все понял. А Яшма поняла, потому что познакомилась с О’Доннеллом у Теодоры Дженкинс. Он красил ей дом. Но я ни о чем не догадался, и Яшма решила сама расправиться с виновным.

Александр вгляделся ему в глаза и вздохнул:

– Щекотливое положение, верно? Насколько я понимаю, больше никаких улик не всплыло?

– Ни единой, сэр. Он был на редкость осторожен.

– Как думаешь, нам удастся спасти Яшму?

– У нас нет ни единого шанса, даже если вы встанете на ее сторону.

– Значит, остается только спасать мою семью и готовиться к худшему.

– Да, сэр.

– Ну почему она не сообщила о своих подозрениях тебе или Руби!

– Наверное, она сразу поняла, что, если дойдет до разбирательства, поверят Сэму, а не Анне, и решила не мучить девочку, – неуверенно предположил Саммерс.

– И я так думал. Бедная Яшма… Я перед ней в неоплатном долгу.

– Яшма про долг и не думала. Она просто мстила за Анну. Только за нее.

– Кого порекомендовали «Лайм и Милликен»?

– Сэра Юстаса Хайт-Боттомли, сэр. Он уже не молод, но имеет звание королевского адвоката и считается самым видным барристером в… да пожалуй, что и во всей Австралии, – заключил Саммерс.

Перед отъездом из Сиднея в Кинросс Александр сделал все, что мог. Вместе с сэром Юстасом (который, увы, с уверенностью предсказывал смертный приговор – если обвиняемая не откажется от собственных признаний) он пустил в ход свои связи и добился, чтобы в суде председательствовал судья, способный рассуждать логично, а дело рассматривалось не в Сиднее, а в Батерсте. И как можно быстрее. Сэр Юстас сопровождал Александра в его личном вагоне до Литгоу, где вагон перецепили к кинросскому составу. Далее адвокат направился в Батерст первым классом. Многочисленная свита его помощников расположилась в вагоне второго класса и коротала время беседами об английских законах применительно к колониям.

Свидание адвоката с Яшмой в тюрьме Батерста не дало ровным счетом ничего. Сэр Юстас заливался соловьем, действовал уговорами и угрозами, но Яшма осталась непреклонной: она не откажется от своих слов, она гордится своим поступком, ее малышка Анна отомщена.

На платформе в Кинроссе Александра встретила только Руби.

Увидев ее, он испытал шок: «Неужели и я постарел так же резко, как она?» Волосы Руби сохранили прежний цвет, но она так располнела, что глаза совсем заплыли рыхлой плотью, талия исчезла, пальцы напоминали пухлые щупальца морской звезды. Александр поцеловал ее, взял под руку и повел через зал ожидания.

– К тебе или ко мне? – спросил он, выйдя из здания вокзала.

– Ко мне, но ненадолго, – ответила она. – Нам надо обсудить то, о чем нельзя заговаривать в присутствии Элизабет и Нелл.

Город, как с облегчением увидел Александр, выглядел как подобает – несмотря на сокращение рабочей силы. Улицы были чисты и красивы, здания ухоженны, клумбы в сквере на главной площади пестрели далиями, ноготками и хризантемами, пышно распустившимися к концу лета. Пестрая мешанина желтых, оранжевых, красных, кремовых лепестков. Вот и славно! Садовники Сун Бо трудились не покладая рук: установили на набережной гигантский механизм, приводивший в движение десятифутовые стрелки цветочных часов, на циферблате которых яркие листья и бутоны образовывали римские цифры. И самое главное, часы шли точно: сейчас они показывали половину пятого пополудни. Эстраду подновили и покрасили – кто постарался, Сэм О’Доннелл или забулдыга Скриппс? Вдоль улиц вытянулись стройные ряды деревьев – мирты в цвету, чайное дерево с корой, похожей на отшелушивающуюся краску… «Сэр Александр, а нельзя ли поменьше о краске и малярах?»

Как он скучал по городу, которому дал свое имя, но как жаждал вырваться отсюда, едва возвращался! «Почему люди просто не могут жить так, как положено, руководствоваться логикой, здравым смыслом, доводами рассудка? Почему их, как пушистые семена чертополоха, швыряет из стороны в сторону, крутит на ветру? Почему мужья не могут просто любить жен, жены – мужей, а дети – родителей? Почему различиям между людьми всегда придается больше значения, чем сходству? Почему тело стареет быстрее, чем разум? И почему я всегда окружен толпой и тем не менее одинок? Почему пламя костра вскоре тускнеет, как бы ярко он ни горел вначале?»