Прикосновение - Колин Маккалоу

Он присел рядом и, повинуясь инстинкту самосохранения, не стал называть свое имя. Но повторять кличку собаки ему приходилось, отдавая команды, а Анна, с первого взгляда полюбившая пса, как назло, запомнила эту кличку.

– Ровер! – повторяла она, поглаживая пса по боку. – Ровер, Ровер!

– Да, это Ровер, – с улыбкой подтвердил Сэм.

Так началась новая страница в жизни Сэма О’Доннелла – дни непрестанного ликования и торжества, прервавшиеся только на время поездки в Сидней за Бэдой Талгартом.

Терпеливо и невозмутимо Сэм приучал девочку к маленьким вольностям: поцелую в щеку, потом в губы, в шейку, и все они вызывали реакцию, как у взрослой женщины. Анна позволила Сэму обнажить ее груди и с наслаждением застонала, когда он поочередно вобрал в рот соски. А стоило ему просунуть ладонь под ее панталоны, девочка выгнулась дугой и принялась извиваться, как кошка в течке. Действуя очень осторожно и медленно, Сэм превратил девочку в рабыню; каждый день она являлась на условленное место, охотно ласкала Ровера, позволяла целовать ее, ласкать, возбуждать, доводить до исступления, в котором она напоминала яркую гигантскую бабочку, отчаянно устремляющуюся к роковому пламени. Лишить ее девственности было нетрудно: Анна этого даже не заметила, но достигла экстаза одновременно с Сэмом.

Особую прелесть совращению Анны Кинросс придавало сознание того, кто она и кто он, а также густая пелена тайны, окутывающая их встречи. И мысли о могуществе ее отца.

В начале июля жизнь Сэма повернулась так, что он, к собственному удивлению, понял, что больше ему не о чем мечтать. Он сам себе хозяин! Никакого тебе начальства, никаких вонючих сараев или тесных шахт глубоко под землей. Поскольку вечно пьяного маляра Скриппса уже никто не нанимал на работу, Сэм взялся красить дома и между делом выполнять другие поручения – самые мелкие, ничтожные, а вот поди ж ты, превратился в хозяина. Каждое воскресенье он ходил на вечернюю службу в церковь Святого Андрея. Помог священнику вывести крыс. Был неизменно вежлив. К женщинам в дом никогда не заходил. Из пансиона он переселился в палатку у плотины, чтобы поменьше быть на виду, и продолжал заниматься ремонтом, покраской и другими добрыми делами, так что никому и в голову не пришло бы заподозрить его в совращении Анны Кинросс. Все в городе знали, что Сэм не переступит чужой порог – о, он все рассчитал! Сэм О’Доннелл чувствовал себя неуязвимым. Стало быть, сэр Александр Кинросс считает себя всесильным? Да по сравнению с Сэмом О’Доннеллом он просто жалкий слизняк, барахтающийся в грязи. Анна принадлежит ему, Сэму: она его собственность, его игрушка, путь к плотскому блаженству. Ей неведомы запреты, но она чиста, как только что выпавший снег. Анна – подарок разборчивому мужчине, возможность воплотить самые невероятные фантазии.

В начале декабря, встречаясь с Анной уже пятый месяц, Сэм О’Доннелл заметил, что она беременна: ее взгляд постоянно обращался куда-то внутрь, в себя, как бывало у матери Сэма, живот уже начинал расти. Ах ты господи! Больше на гору Сэм не приходил: он понятия не имел, ищет его Анна или уже забыла, и молился лишь об одном – чтобы больше никогда не столкнуться с ней.

До сих пор ему везло. Когда же в начале следующего года Кинросс облетела весть, что какой-то подонок сделал ребенка бедняжке Анне Кинросс, Сэм О’Доннелл решил ничего не предпринимать. Покинув город сейчас, он только навлечет на себя подозрения. Своим привычкам он теперь не изменял – разве что перестал исчезать среди дня со словами «вернусь через три часа, миссис Нейгл, – обещал помочь миссис Мерфи!». Если он куда-нибудь уходил, то уже не под вымышленным предлогом. Сэм О’Доннелл не питал иллюзий. Если кто-нибудь узнает, что он виноват в беременности Анны Кинросс, его ждет суд Линча.

По извилистой тропе к сараю Яшмы Вон он несся с поспешностью голодного, которого поманили краюхой хлеба. Конечно, по сравнению с Анной этот кусочек уже староват, но тем не менее пригоден в пищу и явился как раз вовремя. Сэму О’Доннеллу давно недоставало возможности «покуролесить», как он выразился в разговоре с Бэдой Талгартом.

И тем не менее от чрезмерной спешки он удержался. Почти весь день он старательно трудился и теперь не желал истратить слишком много сил на подъем по склону горы, на тысячу футов. Когда солнце присело на вершины холмов на западе, Сэм наконец одолел тропу и сразу убедился, что Яшма не соврала. Задний двор был пуст, из кухни доносились голоса китайцев и взрывы смеха. Жестом приказав псу остаться снаружи, Сэм поднял засов на красной двери и юркнул в щель. В сарае пахло по-особенному: экзотическим ароматом кто-то пытался перебить другой, неприятный, – очевидно, запах китайского жилья, решил Сэм. Почему бы Яшме просто не открыть ставни? Или она боится, что кто-нибудь увидит в окне свет? Но весь дом наверняка знает, что она живет в этой халупе.

– Что это? – спросил Сэм, указывая на циновки, которыми были обиты стены.

– Не знаю, – ответила она, закрывая крышкой чайник. Медный чайник с кипятком попыхивал рядом, на спиртовке.

– А почему на окнах решетки?

– Это дом тигра.

Быстро заглянув в глаза китаянке, Сэм понял, что она шутит. И все-таки почему она не открыла ставни – вместо того чтобы зажигать лампу? Чудная она какая-то. Но вскоре Сэм забыл обо всем, залюбовавшись Яшмой – да, красотка, каких мало! Словно прочитав его мысли, она поставила на стул ножку в туфельке на высоком каблуке и поправила чулок со стрелкой. Сэм протянул руку, коснулся гладкой ноги, провел по ней вверх и нащупал выше края чулка шелковистую кожу. А передвинув руку еще выше, обнаружил влажную голую щелку. Яшма Вон пренебрегала панталонами. Вздрогнув, она отвела его руку, отстранилась, улыбнулась, потом надула губки.

– Нет, Сэм, всему свое время. Сначала выпьем чаю. Таков обычай. – Яшма разлила жидкость соломенного оттенка по двум чашкам без ручек и подала одну из них Сэму.

– Ручки нет, я обожгусь, – отказался он.

– Чай не такой горячий, как ты думаешь. Пей, Сэм, – проворковала Яшма, поднося свою чашку к губам. – Ты обязательно должен выпить, иначе нам не видать волшебной ночи.

А, китайское любовное зелье! Правда, вкусом чай уступал черному индийскому, но неплохо освежал; Сэм быстро опустошил чашку, затем вторую.

После чего он был вознагражден: повозившись с застежкой сбоку на платье, Яшма собрала его гармошкой, чтобы снять через голову. Ошеломленному Сэму открылось ее тело: бедра, черный треугольник внизу живота, аппетитные грудки.

– Чулки не снимай, – попросил он, неловко сдирая с себя одежду.

– Хорошо. – Яшма вытянулась на кровати, сунула большой палец в рот, так что губы образовали малиновое «О», и издала сосущий звук, не сводя с Сэма взгляда немигающих оленьих глаз.