Котовский. Книга 1. Человек-легенда - Борис Четвериков

— А теперь давайте «Стеньку Разина»! Товарищ пианист, вы можете «Стеньку Разина»?

— Он все может!

Илья Илларионович Голубятников благодушествовал и все приговаривал: «Не обессудьте». Гости веселились от всей души, а он с грустью смотрел на них и думал:

«Такие все молодые… Какой богатырь этот Котовский! А Няга — какой он жизнерадостный! Или Ульрих — такой искренний, душа нараспашку и, по-видимому, очень любит жену: она поет, а он переживает и волнуется за нее… Хорошо, что они умеют веселиться и ни о чем не думать. Может быть, смерть стережет их и стоит уже у двери. Дело военное, бои кровавые, и ведь они всегда впереди… Но что пользы об этом думать! Они молоды, они думают о жизни, а не о смерти, и это очень хорошо!..»

Илья Илларионович, уже поседевший, уже познавший всех спутников старости: ревматизм, сердечные колотья, припадки печени и гастрит смотрел на веселившуюся военную молодежь и был доволен, что им перепала минута затишья… Может быть, впервые за все военные годы?

Котовский вглядывался в оживленные лица своих соратников. Хороший народ! Котовский знал их как храбрых воинов, как смелых людей. Они ежедневно встречались в боевой обстановке. Они выполняли приказ, они командовали, они мчались на конях, рубились с врагом… Меньше знал их комбриг с другой стороны, когда они мгновенно превращались просто в приятных, милых людей.

Вон военком Жестоканов — какой он душевный, славный, настоящий русский человек! И какие знает народные песни! А Макаренко-то! Макаренко! Как вытанцовывает! Ульрих — петроградец, человек с юридическим образованием. Точный, деловой, дисциплинированный. Но кроме того, он, оказывается, прекрасный собеседник, умница и очень начитанный человек.

«Как прекрасна мирная жизнь! — думал Котовский. — И как хочется людям простых, обыкновенных радостей, и как можно было бы хорошо жить, если бы враги не наседали со всех сторон, если бы не приходилось все время отбиваться и отбиваться от черной своры и гнать ее в три шеи за пределы нашей страны!»

На столе поблескивали хорошенькие чашки с золотым ободком, стояли вазы, манили подрумяненной коркой домашние пироги… И женщины — те, кого приходилось встречать в другой обстановке, в штабе, — сегодня принарядились, и лица у них стали другие, и глаза помолодели…

— Любуетесь на своих орлов? — спросил Илья Илларионович, придвигаясь поближе к Котовскому.

В это время за столом декламировали. Оттуда слышалось:

Но близок, близок миг победы.Ура! Мы ломим, гнутся шведы!..

Затем следовал Лермонтов, затем Маяковский — «Облако в штанах»… А в другой комнате уже кружились в вальсе…

— Как вы думаете, выдохлась международная буржуазия? Или еще будут бои? — спросил Илья Илларионович Котовского.

— Разве они успокоятся? Они и сейчас, наверное, готовят какую-нибудь новую каверзу.

— Затишье перед бурей! — сказал Ульрих, подойдя к столу, чтобы выпить глоток вина. И ласково спросил Котовского: — Товарищ комбриг, что загрустили?

— Да вот посмотрел на обильный стол и подумал: «Как-то в Бессарабии? Враги — по молдавской поговорке, — вероятно, „и золу забрали с очага“…»

— Как хорошо все сегодня! — приголубилась Машенька Ульрих к Ольге Петровне. — Эта вечеринка запомнится на всю жизнь!

Разошлись поздно, и, уже спускаясь по лестнице, Ульрих и Дубчак исполнили дуэт «Не шуми ты, рожь, спелым колосом». Но Макаренко посоветовал:

— Лучше сами вы не шумите. Неудобно, ведь все спят.

4

Когда Долгоруковы покинули свое имение Прохладное, оставляя позади зарево пожара, Гарри Петерсон после долгого раздумья сказал:

— Час назад этот дом стоил пятьдесят тысяч долларов. Сейчас это куча золы. Но если они сжигают, значит, не надеются навечно закрепить за собой? А? Как вы думаете, мама?..

Пламя не пощадило ничего. К утру на месте помещичьего дома торчали только закопченные печи да дымились головешки.

Потом и головни растащили на топливо, разобрали и печи. Остался лишь один кирпичный фундамент. Летом он оброс крапивой, на том месте, где была веранда, теперь разрослась бузина.

Настала зима, и все занесло снегом. Конюшни, баня и все остальные надворные постройки тоже давно исчезли. Уцелел флигель, в котором жила Мария, вышедшая замуж за бывшего садовника Долгоруковых. Немец-управляющий Рудольф был убит.

Но сами Долгоруковы не видели всего этого. Запомнилось им лишь зловещее зарево да черная ветреная ночь.

Дорога показалась им бесконечной, и все-таки они благополучно добрались до Варшавы.

Экипаж, в котором бежали из Прохладного княгиня Долгорукова, рассеянная Люси и сияющий Гарри, громыхал по предместью Варшавы, поднимая невероятную пыль. За экипажем следовали еще и еще упряжки-повозки с горничными, пуделями, лакеями, поварами, чемоданами…

Гарри заметно волновался, беспрестанно что-то высматривал. Дело в том, что здесь, в Варшаве, был приготовлен для Люси первый сюрприз особняк, который Гарри заранее приобрел через подчиненных своего оффиса в аристократическом квартале города и по сходной цене.

Эффект превзошел все ожидания. Княгиня была в умилении. Люси бросилась на шею супругу и расцеловала его.

— Очень мило, очень мило! — приговаривала княгиня, осматривая светлые, только что отделанные и только что обставленные комнаты. — На какой срок арендовано это прелестное помещение?

— Это — собственность Люси! — воскликнул Гарри, наслаждаясь моментом. — Особняк — маленький подарок моей женушке. Конечно, здесь нет таких красивых львов, как при входе во дворец наместника, возможно, что этот особняк уступает по красоте домам Кронеберга и Блиоха, но я выбрал лучшее, что можно было достать!

— Бог милосердный! Но зачем же приобретать дом в Варшаве, которую вы не собираетесь избрать постоянным местожительством? — нежно укоряла княгиня.

— Да, но некоторое время мы здесь задержимся.

— Мой мальчик, но нельзя же так швыряться деньгами! Ах, молодость, молодость!

Однако, говоря это, княгиня подумала, что впоследствии Гарри может продать этот дом и не остаться в убытке.

Так или иначе, но разместились они отлично, причем на каждом шагу выяснялось, что Гарри обо всем позаботился. Чего стоил один только будуар княгини! О, этот Гарри знал слабые струнки женщин! Княгиня была побеждена. Она оценила все. Какие зеркала! Какой туалетный столик! Какие гобелены! Какие музейные пудреницы и флаконы! Походила на бутоньерку вся застланная коврами, вся шелковая спальня супругов. Особенно был красив фонарь под потолком, бледно-розовый, с силуэтами черных драконов.

Когда осматривали залы, Гарри подвел княгиню к окну и отдернул тяжелую гардину:

— Вы видите вдали Бельведерский дворец — обиталище главы польского правительства пана Пилсудского. Вы, разумеется, познакомитесь с ним и будете неоднократно присутствовать на балах и банкетах, которые состоятся в Бельведерском дворце. Здесь, в семейной обстановке, я могу откровенно сказать, что при Пилсудском имеется достаточное количество американских советников. Доверенным лицом наше правительство назначило небезызвестного руководителя АРА — мистера Гувера, а, уж поверьте мне, мистер Гувер деловой человек, и у него мертвая хватка, как у бульдога. Да и представитель американской миссии в Варшаве генерал Джудвин — тоже не промах, честное слово.

Гарри усмехнулся и добавил:

— Вообще, если не кривить душой, надо сказать, что нет ни одного завода, ни одного предприятия в Польше, которое не находилось бы здесь… — Гарри похлопал себя по карману. — Мы не скупились на займы и подписали достаточное количество различных обязательств. Я не ошибусь, если буду утверждать, что даже варшавский «Институт бедных, стыдящихся просить милостыню» и тот откуплен нами, мы брали все оптом, вместе с памятниками, банками и дворцами. Поэтому-то мы можем быть уверены, что Польша будет делать то, что мы находим необходимым. Вот я вам и показал все пружинки, при помощи которых движется этот великолепный, великодержавный, с гордой осанкой глава польского правительства. Я это рассказываю вам для того, милая мама и дорогая Люси, чтобы вы чувствовали себя как дома. Ездите в Уяздовские аллеи, говорят, они не хуже парижских Елисейских полей, ходите в театр, а если есть охота, в собор Святой Троицы… он, кажется, православный… Одним словом, живите, развлекайтесь, наряжайтесь — тут все наше. А я буду делать свои дела.

5

С первых же дней приезда в Варшаву началась шумная, суетливая, наполненная выездами, визитами, прогулками, праздниками и парадами жизнь. В доме Гарри постоянно бывали артисты, художники, музыканты. Приходили часто и совсем незнакомые люди, которых сразу приглашали пройти в кабинет.