Котовский. Книга 1. Человек-легенда - Борис Четвериков

— Повод! Рысью! — раздалась команда.

И бригада двинулась вперед догонять противника.

Лесная опушка. Болото. Деревня Малые Минки.

Орлик почувствовал шпоры. Котовский повернулся к колонне и на ходу подал команду:

— Тачанки… вперед!

Наконец-то желанные слова! Шестьсот храбрецов понеслись на врага.

На опушке появился разъезд неприятеля. Заметив колонну, круто повернули и скрылись в лесу.

Выслан был взвод под командой Панасенко: нужно было перехватить разъезд, не дать ему предупредить о появлении бригады.

Лес все так же величав и молчалив. Кавалеристы, приняв влево, пропустили мчавшуюся тачанку. Пулеметчики на полном ходу готовили пулеметную ленту.

Между тем противник поспешно выходил из деревни Звиздаль, соблюдая строевой порядок и выставив прикрытие в несколько пулеметов, установленных на розвальнях.

Котовцы полагали, что ударом в лоб пойдут на прорыв, на уничтожение противника. Но Котовский молниеносно изменил тактику. Он отдал команду:

— Полки с фланга в обход!

В лобовую атаку он бросил только эскадрон под командой Панасенко. Теперь даже в том случае, если бы противник не принял боя, он все равно попадал в ловушку: путь отхода Тютюннику Котовский оставил только один — в незамерзающее болото.

Командиры полков не сразу оценили маневр Котовского. Один из командиров не сумел разобраться в обстановке и застрял в деревне. Полк топтался в конном строю, а группа противника била ему во фланг.

Котовский сразу заметил замешательство комполка и сам повел полк. Охватывая фланг главных сил Тютюнника, опрокинув вражеские пулеметы, он двинулся влево к лесной опушке, а комиссару Борисову приказал идти в обход справа, чтобы сомкнуть кольцо.

Эскадрон Панасенко дважды бросался в атаку, отвлекая главные силы противника.

Послышалось «ура» с левого фланга врага: это Котовский, меняя рысь на карьер, теснил банду. Тютюнниковские офицеры пытались открыть огонь из оставшихся пулеметов, но было уже поздно. Они еле успели сделать несколько выстрелов и бросить несколько «лимонок».

Командир взвода пулеметной команды уже устанавливал на санях отнятые у врага пулеметы.

Очень злы были кавалеристы, что их заставили столько времени гоняться за противником и лазить по оврагам. Теперь пришло время разрядить эту ярость в жаркой схватке.

Уже многие тютюнниковские солдаты бросали оружие и кричали:

— Да здравствуют паны Советы!

Офицеры швыряли ручные гранаты в упор и последней взрывались сами.

— Шашки в ножны! — гремел мощный голос Котовского.

Но не сразу удалось остановить кавалеристов. Эскадрон Панасенко опрокинул врага, но самого Панасенко уже не было: он был убит наповал.

Бой кончился. Банда была уничтожена.

Во время боя покончил самоубийством один из министров. «Начальник Гражданского управления» Куриленко и «министр торговли» Красовский, так и не побывав министрами, попали в плен — в своих тяжелых дохах, каракулевых шапках, в бурках выше колен.

Вместе с министрами были захвачены секретные документы, относящиеся к переписке Петлюры с некоторыми иностранными государствами, семьсот миллионов карбованцев петлюровских денег и армейская аптека с медикаментами импортного происхождения.

Когда генерал-хорунжий Тютюнник встретился снова с Гарри Петерсоном, он уже почистился, отогрелся с дороги и принял прежний бравый вид.

— Надеюсь, мистер Петерсон, — сказал он, — мои небольшие неудачи не заставят вас усомниться в конечной победе. Войско уничтожено, но для того и войско, чтобы его уничтожали. Можно набрать новое. Важно, что я остался жив и невредим.

Гарри Петерсон, хотя и видывал многое, был несколько озадачен такой постановкой вопроса. Он ожидал, что генерал будет — пусть даже не очень искренне — каяться и извиняться.

— Набрать новое? — переспросил он голосом, не предвещавшим ничего хорошего. — А куда вы дели министров? Где архивы, черт вас подери?

Генерал был все так же величествен. Он не понимал.

— Хорошо, — прервал свою раздраженную речь Гарри, — теперь поздно говорить об этом. Мы найдем и более тонкие и более эффективные методы борьбы с опасностью коммунизма. Вашей драгоценной особой я больше не смею рисковать!

…Вскоре Котовский выступал в Киеве на партийном собрании Печерского района.

— В то время, — говорил он, — как вы здесь обсуждаете вопросы, связанные с Пятой губпартконференцией, быть может, атаман Тютюнник делает печальный доклад своему патрону. Из тысячи двухсот пятидесяти бандитов, проникших на нашу территорию, едва спаслось тридцать пять человек. Опыт ликвидации этой банды доказал, что часть, крепко сцементированная единым коммунистическим духом, может совершать чудеса. Пусть знают закордонные бандиты, что если попытаются еще раз мешать нашей мирной работе, то их ждет такая же участь, какая постигла банду Тютюнника.

20

Это было так непривычно: тишина. Не грохочут артиллерийские залпы, не строчит, захлебываясь короткими очередями, пулемет, не раздается раскатистое «ура», не мчится во весь опор конница, сверкая клинками.

Тишина.

Сколько ни прислушивайся — не слышно лязгающей, злобной поступи войны. Тихо на границах. Не прячутся в лесных трущобах бандитские шайки. Спокойно работают на полях земледельцы. Торопливо стучат топоры, обтесывая бревна. Нужны доски. Нужны кирпичи. Много кирпичей. Страна отстраивается.

Да, конечно, нужно, чтобы были заводы, электростанции. Но одновременно требуется и другое. Котовский отлично это понимает. Нужно использовать передышку, успеть сделать как можно больше для обороны страны.

Котовский назначен командиром Второго конного корпуса. Он вырастит воинов, политически развитых, физически неутомимых, владеющих и оружием и конем.

Но Котовский еще и кандидат в члены ЦИК СССР, делегат многих съездов и конференций. Он выступает в печати, борется за чистоту ленинского учения, живет полной, многогранной жизнью.

В Умани, где находится управление корпуса, в квартире Котовского всегда людно: соратники, боевые друзья.

Однажды заехал Мосолов, бывший командир одной воинской части, знававший в те годы Григория Ивановича.

— Ничего, ничего, подходяще устроился, — осматривал он квартиру. — А ты ко мне приезжай, у меня-то лучше! Тебе бы еще от корпуса отбояриться. Никак не мог?

— От корпуса? — удивился Котовский.

— Войны пока что не предвидится? Кажется, мы кое с кем даже поторговывать стали? Некоторые дипломаты даже руку нам пожимают?

— Пожима-ают! — неопределенно протянул Котовский. — Но мы-то знаем цену этим рукопожатиям.

И стал с увлечением рассказывать, что делается в корпусе, какие новости в стране.

Вдруг гость без всякой связи с предыдущим вставил, отвечая каким-то своим приятным мыслям:

— А уж каким я квасом тебя угостил бы!

И тотчас стал пояснять:

— Осуждаешь? Квас, говорю, осуждаешь? А я так смотрю: ну, гражданская, ну, скакали на конях, ну, рисковали. Но теперь-то можно пожить для себя, для себя лично? Когда-то разрешается урвать хоть кусочек махонький для своей потребы?

— Вон ты какой стал, — удивленно произнес Котовский. — Урвать тебе хочется!

— Нехорошо, товарищ Котовский, — зачастил гость, — это уже называется ловить на слове!

— А растить ленинцев? — гневно спросил Котовский. — А строить дороги? А укреплять армию? Кто будет это все делать?

— Тю! Куда повернул! Ну, предположим, мы роем канаву. Для примера говорю. Я и ты выполнили норму. Имеем право на перекур?

— Не имеем.

— Все. Вопросов больше нет. Кстати, мне пора, не опоздать бы на поезд.

— Нет, подожди, — Котовский подошел к нему вплотную. — Я так думаю, произнес он серьезно, строго, со страстным убеждением, — если жить только для себя, то вообще не стоит жить!

И в этих словах был весь Котовский.

Примечания

1

Плохой тот ветер, который не приносит никому хорошего! (англ.)