Московские Сторожевые - Лариса Романовская

Марфа так и помнила ту весну: одно сплошное ожидание. Сама не могла понять, чего она больше всего ждала. Наверное, всего и сразу: ясного неба, нормального самочувствия, отреформированных денег по пятым числам — в обтерханной книге Зощенко про Миньку и Лелю, Фаддеевых ночных возвращений с работы и уютных теплых шевелений в слишком упругом, арбузно-гладком животе. Последние как раз хорошо совпадали: Фаддей шуровал ключом в немудреном замке фанерной двери, а Марик отчетливо пинался где-то под сердцем, словно целовал душу еще не сформировавшимися губами. Происходило это все, как правило, за полночь — раньше Фаддей не мог управиться с двумя хозяйствами — со своим и с ее, Марфиным. Точнее, по тем временам — Маргаритиным. Тогдашнее имя было вызывающе-нежным, немного старомодным и воздушным — как перелицованное, но вполне добротное платье из трофейного отреза цвета беж.

Платье Марфа помнила, пожалуй, лучше всего: как подрезала его в подоле и расставляла по бокам, а уже потом, после рождения Марика, ушивала обратно. Ничего другого вспоминать не хотелось. Особенно как спустя еще несколько месяцев сухая, почерневшая не меньше нее самой Ирка (схоронившая в войну старшую — но ведь взрослую, пожившую! — дочь) запретила Марфе-Маргарите обивать тканью этого платья детский гроб…

— Кого чистить, Анют?

— Душу, — почти нетерпеливо повторила Анечка. — Покажешь, как это? Ну, ма-ам?

Свечка затрепетала испуганно, словно почуяла что-то неладное. Говорят, трехтеневые свечи действительно не умеют гореть при Черной работе, сами тухнут и не разгораются. Марфа не пробовала, а вот мама Ира… Пришлось вежливо погладить теплый воск негнущимся указательным пальцем — примерно как почесать за ухом хозяйскую кошку в очень важных гостях.

— Нет.

— Ну я же уже все знаю… Ну мне же интересно!

Горячий воск лип к коже, обжигал, совпадал по цвету с напрягшимися пальцами… Аня истолковала материнское молчание на свой лад. Прекратила канючить, обогнула угол стола, затеребила край голубой клеенки.

— Ну хорошо… А когда я вырасту — то научишь?

— Не научу. — Марфа хлопнула в ладоши над пахучим свечным сталагмитом, сбила огонь.

— А по-че…

— Аня, я не научу не потому, что я вредная, а потому, что души не чистят. Все ясно?

— Все, — разочарованно выдохнула Анютка. Снова свела брови обиженным заборчиком — так стремительно, что рука потянулась прижать дочку поближе. Только вот Анечка такую сентиментальность не позволяла — ни себе, ни матери.

— Тогда тапочки надень, — строго отозвалась Марфа. Получилось жестковато, но убедительно, не хуже, чем у мамы Иры.

Все-таки Анечка… она такая. Вроде своя, родная, деточка, умничка и кровиночка, а вот… даже нужного слова не подберешь… Отстраненная, что ли? Непонятная. Характером явно не в Марфу и не в никогда не виденного папу. А ведь он действительно был неплохим: честным, пресным, правильным и полезным, как диетический творог. И выбирали они его и впрямь как на рынке в молочном ряду.

Да что там характер… Даже внешностью Анютка почему-то напоминала маму Иру — она Марфиной дочке хоть и крестная, так ведь не по крови родная. У мамы Иры блеклая прозрачная красота на любителя, немного русалочья, подернутая илом времени и грузом очередной жизни, у Аньки красоту пока не разобрать, черты лица как в объективе смазанные… Но вот рот такой же рельефный и крупный, Губы уже сейчас хороши, никаких помад не надо, чтобы такие подчеркнуть, сами к себе притягивают. Только вот сейчас Анечка их сложила обиженным бутоном, провела кисточкой тоненькой косицы себе по щеке и ушла в детскую комнату.

— Ань, помогать мне будешь? Я тут работу работаю.

Молчит. Вроде и не на что обижаться, а все равно куксится, обвиняет мать неведомо в чем. Ну как Ирка, честное слово. Ну и… Сама ведь себя наказывает, дурочка: Марфа ей собиралась кое-что по профессии показать, объяснить про забей-траву и просеянное добро, рассказать, для чего они нужны, в какой пропорции их смешивать и как распылять. Ну ее… Может, еще оттает?

Марфа посмотрела на полотняный мешочек с семенами, вздохнула, отодвинула его подальше, вытащила из настенного шкафчика совсем другие коробочки и свертки: это уже не по работе… это так… ну халтура, в общем. Времени, сил и возраста на нее уходит, мягко говоря, куда больше, чем на профессию, но…

Понятно же, что у Сторожевых, как при том проклятущем социализме, всякий труд почетен и полезен, но на нынешнюю зарплату Смотровой не то что себя с дочкой не прокормишь, а даже по территории на маршрутке нормально не наездишься. А девочка растет. И требует не только витаминов и внимания, но и многого другого. Хорошо, конечно, что мама Ира рядом и готова в любую минуту оказать как моральную, так и не очень поддержку. Но ведь… ну раз у нее в долг возьмешь, ну другой, а на третий уже рука не повернется, непорядочно.

«Бедная, но гордая, да?» — Ирка не насмехалась, она сочувствовала. Не уговаривала, не обижалась, просто однажды четко объяснила, что Марфа своими отказами ставит ее в очень неудобное положение, мешает творить добро и отравляет все удовольствие от денег. Потому что Ире очень некомфортно быть обеспеченной, когда близкому человеку не на что купить ребенку килограмм мандаринов.

Ну вот такая у нас мама Ира, золотое солнышко: в следующий раз она предложила Марфе не деньги, а возможность их заработать. Ничего противозаконного, честное слово. Если то, чем они занимаются, переводить на эквивалент экономических понятий, то получится что-то вроде «реализации излишков». Они ведь Контрибуцию (ну «Двустороннее соглашение о выплате материальных и моральных контрибуций, подписанное 25 августа года…», впрочем, это сейчас не так важно) просто обходят, не переступают…

Так вот, ни мама Ира, ни Марфа ни один нормативный акт своими действиями не нарушали, ни Контрибуцию, ни родные Заповеди не презирали и под Несоответствие не попадали.

Это уже сама Марфа может подтвердить, не зря она в нынешней мирской жизни до рождения Анечки работала юристом. Удобная профессия: всю нашу документацию теперь можно разложить по полочкам, случись что — аргументированно обосновать, что они обе невиновны, ибо действовали хоть и в корыстных (что недоказуемо) целях, но творили добро, и только добро, как и положено честным ведьмам.

В общем, поразмыслив и посоветовавшись (все больше с толстыми справочниками, чем с живыми людьми), Марфа согласилась на нынешнюю подработку. Опять же, если судить объективно, то как раз эта халтура и стала основным Марфиным делом, а смотровые обязанности отступили на второй план, хоть и выполнялись честно и по совести. Просто не всегда вовремя.