Вечно жить захотели, собаки? - Фриц Вёсс

— Радуйся! Мне не хватает мужества снять форму и бросить им ее под ноги!

— При таком морозе еще и шмотки сдавать, господин капитан! Ну не настолько же!

— Если вы хотите еще взбесить меня, Куновски, тогда скажите сразу!

— Ну что вы, господин капитан! Где уж мне! — Куновски грязно ухмыляется.

— Куновски, не переоценивайте мое терпение!

— Он ведь просто хотел подбодрить вас, господин капитан! — объясняет Кремер.

— Заткнитесь! — вскидывается на него Виссе.

Они молча продолжают свой путь. Виссе впереди, еще больше ожесточившись тем, что Куновски и Кремер отстают.

«В Сталинграде командование оказалось слабым и не срабатывает, постоянно совершает ошибки, продолжает настаивать на своей претензии к командованию и дает безумные приказы, бросает доверенных ему солдат в пропасть катастрофы.

Слепое повиновение превращается в соучастие. Идеалы уже не достойны подражания. То, что они говорят или требуют, уже недействительно — оно стало глупым и неприличным.

Повиноваться стало трудно. Нужно смотреть и проверять, какие приказы должно выполнять, и искать в них смысл. Ответственность вырастает безгранично, так что можно полагаться только на собственное усмотрение. Каждый отдельный приказ, который отдают эти слабаки, ставит перед офицерами вопрос совести: выполняют ли они при этом приказ, имеющий военную целесообразность или плодят новых кандидатов в мертвецы?

В Сталинграде носители мундиров и званий разделились на две части: солдат и несолдат. Тут ефрейтор мог быть больше солдатом, чем его генерал, а полковник чувствовать себя ближе к простым солдатам, чем ко всем своим офицерам. Кроме того, быть офицером превратилось в высокую задачу, которая выполнялась в полном одиночестве», — размышляет Виссе.

Постепенно Куновски и Кремер снова догоняют его, держатся на том же расстоянии от капитана и тем самым показывают, что они по-прежнему чувствуют себя его товарищами.

— Если бы не было этих бедняг!

— Знаете, вы им понравились, господин капитан!

— Ну и дурак ты, Куновски!

— Конечно, господин капитан, они просто втрескались в вас. Они даже уже не надеялись, такие оборванные и заброшенные, вдруг получить такого бравого обер-вахмистра вместе с капитаном! Ведь они о нас такого мнения, господин капитан, цепляются за нас, как утопающие, и привязчивы, как бездомные собаки!

— Но осталась ли у них воля к борьбе?

— Пока солдат еще может держать свою пушку, он что-нибудь да значит и может хотя бы одно: требовать пожрать!

— Мы же не можем бросить их!

— Как вы думаете, господин капитан, почему я тогда вернулся от Иванов, чтобы здесь подохнуть? Потому что я не смог просто смотаться и бросить ребят в беде!

— Ну, что вы, кадеты на вечерней прогулке? — приветствует их фельдфебель минометной батареи. Узнав Виссе, он быстро смывается.

— Старший фельдфебель! — кричит Виссе ему вслед. — Тот раз я набросился на вас несправедливо!

— Ничего, господин капитан! Под Баррасом нам приходилось многое терпеть.

— Извините!

— Ничего, господин капитан! Можно мне за это откровенно?

— Прошу вас об этом! — Мюнхенец немного поддергивает вверх рукава.

— В гражданском, господин капитан, когда кто-то мне такое говорил, знаете, что я с ним сделал бы? Я его в куски бы разорвал, такого! Простите, господин капитан, но я бы так сделал!

— Ну, тогда у нас все в порядке!

— Господин капитан! Подождите немного! — Он приносит из бункера три куска хлеба в станиолевой упаковке, и даже сует им тайком маленький ломтик колбасы. — Только держите язык за зубами! Иногда можете ко мне заходить!

— Все еще продукты из Африки? — насмешливо и с сомнением спрашивает Куновски.

— А ты как думаешь? — Фельдфебель хитро подмигивает. — Жри и не задавай так много вопросов, глупец!

На следующий день капитан, Куновски и Кремер отправляются осматривать второе орудие и определить линию обороны между двумя орудиями.

Виссе не смог получить в части продуктов для своего отряда.

— У нас самих ничего нет! Ваших людей у нас в списках нет, господин капитан! В следующем списке! — обещает интендант.

— Тогда уже можете не делать этого, тогда уже все подохнут!

Фельдфебель минометной батареи дарит для Виссе и его людей полторы буханки хлеба и почти полную банку тушенки с мясом. Люди потрясены и несказанно благодарны.

Перед бункером в снегу, уже замерзшие, лежат двое мертвых. Один, скорчившись, как будто у него свело живот, — это тот юноша, больной дизентерией. Второй лежит на спине: мертвые остекленевшие глаза и широко распахнутый рот, из которого торчит опухший посиневший язык.

Второе орудие стоит от первого на расстоянии четырех километров у Татарского вала. Для него есть только один снаряд, чтобы взорвать ствол орудия.

— Вы вернетесь, господин капитан? — просят люди. — Мы теперь будем регулярно получать еду? Мы получим оружие и боеприпасы? А как далеко Иваны?

— От нас добрых десять километров!

Эта экскурсия в боевой отряд, обычно занимавшая в общей сложности три часа, снова заняла целый день.

Виссе нужно в часть. Доложить. Он устал так, что валится с ног. Этот майор очень облегчает себе жизнь. Не поднимает зад из своего теплого бункера, нажирается досыта, изображает из себя отважного и посылает других Майор выслушивает доклад Виссе и в это время с удовольствием созерцает свои ухоженные ногти. Когда капитан заканчивает доклад, он кивает, и это решает дело. Возмущение придает Виссе энергию и смелость.

— Вывод и несколько вопросов, которые вытекают из этого, господин майор!

Гольц вздрагивает, словно он, уже получив и запротоколировав отчет, немного замечтался. Виссе, которому совершенно не хочется курить, но захотелось задать вопрос, спрашивает:

— Позволите курить, господин майор? — Это выпад.

— Пожалуйста, пожалуйста! — майор ошеломлен. Из вежливости Виссе предлагает из своей последней пачки сигарету майору.

— Спасибо, спасибо! — с ужасом отказывается Гольц, как будто на него покушаются.

— Из положения между обоими орудиями получается линия обороны длиной в четыре километра, которую я должен оборонять. На этом участке, в форме полумесяца, начиная с балки восточнее Городища, мимо аэродрома Сталинградский, до Татарского вала и кольцевого сооружения следует ожидать, если до этого дойдет дело, сильных атак противника и попыток прорыва. Влево и вправо прорывы линии обороны, нет соединения с соседями.

Оба орудия без боеприпасов. Группа пулеметчиков без пулеметов. На 24 человека 11 карабинов с боеприпасами примерно на 300 выстрелов, а также 17 ручных гранат. Для того чтобы удерживать мой участок, у меня имеется номинально 4 унтер-офицера и двадцать два солдата, и еще, скажем, мои обер-вахмистр Куновски и унтер-офицер Кремер. Сегодня утром я потерял двоих. Восемь человек в результате обморожения и полного изнеможения не могут ходить. Это число увеличивается с каждым днем.

Сегодня люди четвертый день без продовольствия. Следует ожидать дальнейшие потери из-за голода. Состояние солдат невообразимо тяжелое и жалкое. Это боевой отряд Виссе. Здесь, господин майор, каждый приказ — иллюзия! — произносит капитан.

Виссе ожидает, что майор сейчас закричит: «Это означает, что вы не хотите исполнять моих приказов?» Но тот просто кивает, задумывается и тыльной стороной руки проводит по нарисованным на карте значкам.

«Вы придете еще, господин капитан? Будем ли мы снова регулярно получать продовольствие, господин капитан?» — звучат в ушах у Виссе вопросы и просьбы людей. Виссе возбужден.

— Людям прежде всего не хватает еды, господин майор! Я твердо убежден, что они быстро восстановятся, если будут получать регулярное питание и, может быть, дополнительный боевой паек.

Майор встает:

— Поскольку пока у меня нет для вас ни боеприпасов, ни подкрепления, то боевой отряд не боеспособен. По последним сводкам русские находятся от нас на расстоянии десяти километров. Трудно ожидать, чтобы они уже завтра оказались рядом.

Завтра вы с вашими людьми получите в Гумраке продовольствие для части! Включая ваших людей — и боеприпасы! У нас нет больше горючего. Транспортировка должна проводиться в пешем строю на ручных санях. Возьмите с собой соответствующее количество людей.

«Получить продукты в Гумраке! Гольцу легко говорить».

— Это труднее, чем экспедиция на Северный полюс! — вздыхает Куновски.

— Примерно десять километров туда и обратно! В один день с людьми не справиться. Если предположить маршевую скорость два километра в час… С бедными калеками — очень оптимистическое предположение, господин капитан! — сомневается Кремер.

— По гладкой накатанной взлетно-посадочной полосе санки пойдут легко. Если людей разделить на две команды, которые будут меняться через каждые пятьсот — тысячу метров и добавить сюда еще два часа, на передышки?